Поздно окно мое ночью горит.
Дым табака наполняет жилье.
Где-то там, в джунглях далеких, лежит
сын мой Лумумба — горе мое.
Прошел неясный разговор,
как по стеклу радара,
что где-то там погиб майор
Эрнесто Че Гевара.
Шел этот слух издалека,
мерцая красным светом,
как будто Марс сквозь облака
над кровлями планеты.
И на газетные листы
с отчетливою силой,
как кровь сквозь новые бинты,
депеша поступила.
Он был ответственным лицом
отчизны небогатой,
министр с апостольским лицом
и бородой пирата.
Ни в чем ему покоя нет,
невесел этот опыт.
Он запер — к черту! — кабинет
и сам ушел в окопы.
Спускаясь с партизанских гор,
дыша полночным жаром,
в чужой стране погиб майор
Эрнесто Че Гевара.
Любовь была, и смерть была
недолгой и взаимной,
как клекот горного орла
весной в ущелье дымном.
Я вспомнить к случаю могу,
как в том году двадцатом
на волжском гибли берегу
литовцы и хорваты,
как на траве чужой страны
сражались без упрека
рязанских пажитей сыны
в Испании далекой.
Друзья мои!
Не все равно ль —
признаюсь перед вами, —
где я свою сыграю роль
в глобальной грозной драме!
Куда важней задача та,
чтоб мне сыграть предвзято
не палача и не шута,
а красного солдата.
Я был, понятно, счастлив тоже,
когда влюблялся и любил
или у шумной молодежи
свое признанье находил.
Ты, счастье, мне еще являлось,
когда не сразу, неспроста
перед мальчишкой открывалась
лесов и пашен красота.
Я также счастлив был довольно
не каждый день, но каждый год,
когда на празднествах застольных,
как колокол на колокольне,
гудел торжественно народ.
Но это только лишь вступленье,
вернее, присказка одна.
Вот был ли счастлив в жизни Ленин,
без оговорок и сполна?
Конечно, был. И не отчасти,
а грозной волей главаря,
когда вокруг кипело счастье
штыков и флагов Октября.
Да, был, хотя и без идиллий,
когда опять, примкнув штыки,
на фронт без песен уходили
Москвы и Питера полки.
Он счастлив был,
смеясь по-детски,
когда, знамена пронося,
впервые праздник свой советский
Россия праздновала вся.
Он, кстати, счастлив был и дома,
в лесу, когда еще темно…
Но это счастье всем знакомо,
а то — не каждому дано.
ВЛАДИМИР ФИРСОВ
Поэтическая судьба Владимира Фирсова складывалась удачно. В первых же публикациях, в первом же сборнике «Березовый рассвет» читателем были уловлены своеобычные, ясные поэтические звуки, в которых естественно и непринужденно жила юношеская сердечность. Лирический герой В. Фирсова заявил о себе как о личности, трепетно, взволнованно чувствующей красоту, захватывающую переменчивость родного лика отеческой земли. Мир природы и человек в нем — вот, пожалуй, одна из главных тем поэта, наделенного зоркостью взгляда, эмоциональной отзывчивостью и дорогим, редким качеством чувствовать все смысловое и звуковое богатство русского слова, всего напевного строя русской речи.
В одном из ранних стихотворений В. Фирсова, «Раздумье», есть такие строки, весьма свойственные направленности и поэтике его лирики:
Я ищу свою песню
В лесах, меж высоких деревьев,
Там, где пилы гудят…
Я ищу свою песню во всем:
В скрипе сонных калиток,
В разбуженной утром деревне,
Даже в бабочке,
Спящей
На мягком цветке полевом.
Лирическая стихия, так непринужденно и властно увлекающая поэта, иногда заставляющая прибегать его к повторам, к раз найденным образам, по мере обретения поэтической зрелости и, если так можно сказать, самоуважения таланта, в дальнейшем творчестве как бы направляется в строгое русло целенаправленных эстетических поисков.
Любование картинами русской природы — действительно чарующими, истинно вдохновляющими — не столько сменяется, сколько обогащается конкретными приметами времени. Я бы даже сказал так: в лучших пейзажных стихах поэта мы начинаем угадывать сложный мир современника.
Так в нелегких, в удачных и неудачных пробах рождалась гражданственность в поэзии В. Фирсова, которая, не затмив ее лиризма, проложила путь к стихам ярко выраженной публицистичности и, вызрев как нечто самостоятельное, значительное, вышла из жанровых рамок отдельных, непреклонной идейной ясности стихотворений и создала естественные и прочные опоры, на которых поэт начнет возводить обширные здания поэтического эпоса.
В самом начале я говорил о творческой удачливости Владимира Фирсова, имея в виду прежде всего естественное и нарастающее развитие таланта, который начинает жадно проявлять себя в различных поэтических жанрах, осваивать многообразные тематические пласты, вырабатывая единство своего стиля. В творчестве Владимира Фирсова синтезируются весьма различные поэтические элементы.
Характерным примером далеко не простого поэтического синтезирования можно назвать его поэмы.
Уже в первых поэмах, «Память» и «Россия от росинки до звезды», автор смело сливает лирические струи с главным напористым потоком эпического монолога. Но это происходит вовсе не от заданности, не от гордого желания испытать возможности своего поэтического пера, а диктуется специфическими качествами темы. Вот теперь — о теме. Как и во многих стихах, так и в поэмах она по преимуществу социально-историческая. Историзм ее проявляется в сопоставлении различных событий русской истории, из осмысления которых, как правило, и рождается напряженный патриотический пафос, утверждение наших великих национальных традиций и героических деяний. Социальность же темы проистекает из стремления различные явления истории и современности понять с точки зрения коммунистических принципов и идеалов. И вместе с тем обращение В. Фирсова к сердцу, чувству читателя всегда окрашено личным, лирическим отношением.
Но нельзя представлять так, что заключительные, оптимистические аккорды поэм В. Фирсова исключают иное звучание. Нет, они и тревожны и даже трагичны. Листая страницы давней и недавней истории, пристально вглядываясь в наш нынешний, неспокойный мир, поэт не уходит от противоречий в восторги; на пути познания человека и человечества есть все: и свет, и тьма, и злое, и доброе.
Пожалуй, такое понимание человека и времени особо выявилось в поэме «Республика бессмертия» — произведении значительном как по форме, так и по богатству содержания. Трагедийная по судьбе главного ее героя, широкая по охвату различных сторон жизни народа, национальная по существу и по складу всего своего поэтического строя, она явилась как бы гимном — светлым и призывным, — сложенным во славу советского молодого человека. Образ Василия — образ, безусловно, собирательный, приподнятый и романтизированный и все же приковывающий к себе внимание жизненностью и реальностью.
…Поэмы и стихи Владимира Фирсова говорят сердцу и уму читателя многое. В них ярко сказано о нашем времени и о нас с вами, молодой современник.
РЕСПУБЛИКА БЕССМЕРТИЯПоэма
Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины.
…Одни я в мире подсмотрел Святые, искренние слезы — То слезы бедных матерей! Им не забыть своих детей, Погибших на кровавой ниве, Как не поднять плакучей иве Своих поникнувших ветвей.
Моя история —
Не диво.
И дивом разве объяснить
Ее суровую правдивость,
Где трудно
Слово заменить.
Она случилась в этом мире.
Сложилась в эхо прошлых дней.
Она, как дважды два — четыре,
Проста
Правдивостью своей.
Я забывал о ней.
И снова
Припомнил
В траурной тиши,
И к горлу подступило
Слово,
Похожее на крик души.
Когда в безмолвную минуту
Отяжелела
Тишина,
То взрывы скорбного салюта
Напомнили, что есть война.
Она идет.
И будет длиться,
Покамест нет путей иных.
Но я никак не мог смириться,
Что нет Гагарина в живых.
Что волосы его льняные
Не потревожит ветерок,
Что не услышу я отныне
Его смоленский говорок…
Но — верьте мне или не верьте —
Я с болью понял,
Что опять
К его такой нежданной смерти
Недолго будем привыкать.
Привыкнем в постоянстве зыбком,
В заботах, в праведных трудах
К отсутствию его улыбки,
К названьям улиц в городах.
Привыкли к смерти Комарова.
Смирились все-таки. Смогли.
Привыкли, как к раскатам грома.
Как к уходящим с космодромов
Ракетам — детищам Земли,
Что нашу славу возносили
К недосягаемым краям…
И снова нужно боль осилить.
От сердца горевать России
По самым лучшим сыновьям.
По тем,