В залитом солнцем салоне не было ни души. Идеальная чистота, свойственная утру, приятно ласкала глаз, диванные подушки выстроились в ровные шеренги на своих местах, журналы были сложены в аккуратные стопки, пепельницы сверкали первозданной свежестью, в вазах благоухали цветы, а все кресла заняли предписанные им места.
Игорь удовлетворенно улыбнулся. Он любил чистоту и порядок, эта его склонность часто вступала в противоречие с его страстью к веселым компаниям, которые вносили хаос и неразбериху в заведенный порядок вещей. «Сплошной диалектический материализм, единство и борьба противоположностей, так сказать», – всплыла в больной шульмановской голове намертво заученная во время учебы на философском факультете аксиома. Да, Игорь был философом по духу и по образованию. Именно склад ума, подкрепленный умозаключениями мудрейших из мудрых, помогал ему мириться с несовершенством мира. В том числе и с ныне покойной супругой. Именно философия сдерживала его в моменты острейшего желания немедленно свернуть ей шею.
Пройдя к бару, он долго и муторно ворочал больными мозгами, пока наконец не остановил свой выбор на бутылке пива. Сегодня в душе Игоря стоик взял верх над эпикурейцем. Откупорив бутылку, он пристроился на высоком табурете и, сделав первый глоток, с досадой услышал на лестнице, ведущей с нижней палубы, чьи-то шаги.
Лохматая светлая голова Сомова, раскачиваясь, возникла в пролете, за ней появился и хозяин. Бледный, небритый, с огромными синяками под глазами, он являл собой зрелище жалкое и унылое. Встретившись взглядом с Шульманом, он мрачно кивнул и отвел взгляд. Зато настроение Игоря заметно поднялось. Он смотрел на пытающегося наклониться к холодильнику страдальца с довольной и даже язвительной улыбкой на лице.
Но когда Сомов, сделав первый живительный глоток, вновь взглянул на Игоря, на лице последнего не отражалось ничего, кроме искреннего сочувствия.
Когда они, немного придя в себя, готовились разбрестись по каютам, на сходнях в лучах утреннего солнца нарисовалась фигура гостя. Причем незваного.
Инспектор Бальзак был, против обыкновения, хмур и бледен, а костюм его был лишен привычной крахмальной свежести.
– Господин Шульман, – холодно обратился он к хозяину, едва удостоив кивком находившегося тут же Сомова, – у меня для вас неприятное известие. – Он выдержал крохотную паузу и сообщил: – Сегодня ночью был убит Андре Эстебан.
Сперва на лице Шульмана не отразилось ничего, кроме легкого недоумения, но уже через секунду оно приобрело соответствующее случаю потрясенно печальное выражение.
– Вы позволите мне пройти к капитану? – задал вопрос инспектор и, не дожидаясь ответа, отправился на мостик.
– Пожалуй, я пойду, – несколько натянуто бросил Сергей и, прихватив бутылку, скрылся на лестнице.
– Так, – мрачно протянул Шульман.
Надо же было явиться именно сейчас! Через пятнадцать минут вся яхта будет в курсе случившегося, а через час за завтраком все снова будут сидеть с постными лицами над пустыми тарелками, как будто опасаясь, что их могут перетравить.
Игорь с раздражением встал и отправился назад в каюту. Он любил веселые застолья, и перспектива завтрака в компании с призраком загнувшегося матроса напрочь лишила его аппетита.
Но это была лирика. Сейчас надо точно вспомнить все, что он делал вчера ночью. На всякий случай. А случаи, как известно, бывают разные.
«Деньги!» – осенило Игоря. Вчера он снял со счета довольно крупную сумму плюс то, что он выиграл у Сомова!
Вскочив с кровати, Игорь кинулся к валявшимся в углу на полу шортам. Слава богу! Кошелек был на месте, купюры тоже. Теперь надо подумать. Начали гулять они рано, еще в десять. Потом все как-то незаметно расползлись, и они с Серегой остались играть в карты. Игорь пьянеет медленно и редко, поэтому весь вечер усердно подливал Сереге. Сомов все больше набирался, соответственно – проигрывал. Игорь тоже пил, правда, значительно меньше и без ощутимых последствий. Потом, когда наличность у Сомова закончилась, их потянуло к людям. На яхте все уже спали, они пошли на берег и там, кажется, требовали открыть бар. Требовал опять же Сомов, но Игорь был тут же и всячески старался его обуздать. Потом Серега приставал к дежурному портье. Боже, какой стыд!
Потом они устроили шабаш на берегу. Что-то орали, скакали, как идиоты. Чужой пример, особенно дурной, заразителен. Правда, после этого Игорь окончательно протрезвел. А Серега совершенно не вязал лыка и, в конце концов, окончательно отключился прямо на песочке. Уже было начало третьего…
Вернувшись на яхту, Игорь все же напился. Зачем? «Видно, от тоски», – признался сам себе Шульман.
От воспоминаний о прошедшей ночи уши у Игоря запылали. Дикость! Полная дикость! Только бы все обошлось!
Пока Игорь Шульман предавался горестным мыслям, в каюту, едва постучав, по-хозяйски вплыла его маман.
Приподняв голову и узрев родительницу, он едва не ляпнул: «Принесла нелегкая». Но вовремя придержал язык и просто вопросительно воззрился на фундаментальный торс, заслонивший собой половину окна и мрачно нависший над его угнетенным существом.
– Игореша! – тонким пронзительным голосом возвестила маман, неосознанно сообщая этим, что речь пойдет о просьбе. – Извини, что вторгаюсь так рано, – Шульман взглянул на Ирину Яковлевну, насмешливо приподняв брови, – но мне вдруг ужасно захотелось надеть одну безделушку. Помнишь, такой милый перстень с квадратным бриллиантом, его иногда Ирмочка носила, – расплылась в плотоядной улыбке родительница.
Игорь молча встал, подошел к сейфу, повернул несколько раз ручку и, распахнув его, не глядя на содержимое, махнул рукой:
– Все ее побрякушки здесь. – Сам же вернулся на кровать.
Ирина Яковлевна, достав из сейфа внушительных размеров шкатулку, вольготно устроилась за столиком. Надо сказать, у Ирины Яковлевны был особый дар везде устраиваться по-хозяйски. В чужих кабинетах, на чужих кухнях, в чужих отношениях – эта достойная дама везде чувствовала себя по-хозяйски комфортно.
Игорь лежал на кровати, прикрыв глаза, и ожидал окончания визита. Сквозь веки он наблюдал, с каким азартом его драгоценная маман щелкает футлярами и коробочками, изредка цокая языком. Наконец, перетряхнув всю шкатулку, она обернулась и обиженно посмотрела на сынулю.
– Его здесь нет. – Для пущего эффекта она потрясла шкатулкой перед собой.
– Странно, – пожал плечами Игорь, – она всегда все в сейф запирала. Боялась, что сопрут. Может, в ящик случайно засунула?
Откровенно говоря, Игорю было наплевать, куда делось кольцо. По сравнению с такой утратой, как смерть Ирмы, такой пустяк, как пропажа кольца с бриллиантом в три карата, огорчить его уже не мог. Но он знал, что отвязаться от настырной, как первые строители коммунизма, маман не удастся, если не предоставить ей желаемого. Он встал с кровати и стал перетряхивать ящик за ящиком, полку за полкой, пока не перевернул вверх дном всю каюту.
– Странно, – искренне удивился Шульман, – нет нигде.
– А может, оно на ней было в тот день, когда ее убили? – нахмурилась Ирина Яковлевна.
– Понятия не имею, – пожал плечами Игорь. – Я, когда тело ездил опознавать и документы подписывать, на эту чепуху внимания не обратил. А вещи мне еще не возвращали, пока следствие не закончилось.
– Думаю, будет лучше позвонить инспектору и все точно выяснить, – звонко хлопнула по обтянутому тонким хлопком объемному, как у носорога, колену мадам Шульман.
– А что ему звонить, он уже с утра по яхте шныряет, – зло посмотрел в сторону двери Игорь.
Глава 24
– Василий, ты где? – возбужденно проговорила в трубку Юля.
– Здесь. На поле, – как-то рассеянно ответил супруг.
– На каком поле? – тормозила она, оглядывая безбрежную синеву океана и небольшой клочок суши, поросший пальмами, у себя за спиной.
– На поле для гольфа, – с расстановкой, медленно ответил муж. – Что у тебя стряслось? – через секунду бодрым, вполне вменяемым тоном спросил Василий.
Понятно, удар по шарику удался, и супруг переключился на ее проблемы.
– Кажется, я знаю, кто мог убить Ирму, а заодно и этого парня, – прошептала неугомонная жена, пугливо озираясь по сторонам.
Сегодня днем, после плотного обеда в ресторане на пляже, Юля, как и обещала, отправилась с Моник брать урок по росписи ткани. Омары и шоколадный торт с подливкой и мороженым еще не успели перевариться, и больше всего на свете ей хотелось пойти поваляться в теньке, но слово есть слово.
Павильон, в котором проходили занятия, расположился на склоне холма, на зеленой лужайке, окруженной пышным остролистным кустарником и молодыми, невысокими пальмами. Отсюда открывался чудный вид на океан. Пристань и бунгало были скрыты макушками росших на склоне холма пальм, и с террасы можно было любоваться бесконечной искрящейся бирюзой, переходящей в яркую глубокую синеву у самого горизонта, с белеющими штрихами яхт и маленькими стремительными катерами, похожими на юрких птичек. Разместившись на просторной террасе за огромным круглым столом, семь нарядных женщин под руководством миловидной полинезийки в купальнике и пестрой традиционной юбке осваивали навыки этнической росписи тканей. Лили, так звали девушку, что-то увлекательно рассказывала про местные традиции, искусство росписи, мотивы рисунков и прочие любопытные вещи. Но рассказывала она по-французски, Юля почти ничего не понимала, все время отвлекалась и отвлекала Моник.
– Жюли! Ты чуть не вывернула на меня банку с синей краской! – воскликнула подруга, когда Юля, ерзая на месте, пыталась дотянуться до верхнего края растянутой перед ней материи и задела сосуд, наполненный ярким ультрамарином. – Я не собираюсь бегать по территории синяя, как Аватар.
Моник демонстративно отодвинулась от Юли подальше.
– Извини. Я больше не буду. Но ты говорила, краска прекрасно отмывается в воде.
– До воды еще добраться надо. – И она кивнула головой в сторону пологой лестницы, петляющей среди зарослей и ведущей к пляжу.