– И именно этого ты и не можешь мне простить. Постоянно ставишь в вину, не так ли? – Фридрих добродушно рассмеялся и ласково потрепал брата по плечу.
– Когда вы приехали в Париж, Фридрих? – спросила у него София. – Удивительно, что мы не встречались с вами до сих пор.
– У моего старшего брата есть дела поважнее, чем осуществлять контроль за соблюдением порядка в одном отдельно взятом городе, – тут же не преминул вставить словечко Фальк. – Он у нас ведь то, что называют «мыслящим танком», такой своеобразный мозговой центр при руководстве страной. Интеллектуал, так сказать… Работает непосредственно на самого фюрера. Не то что я! Простой солдат, трудяга, рядовой сотрудник гестапо, и только.
– Меня действительно отправили в Париж со специальной миссией, – подтвердил Фридрих. – Фюрер серьезно обеспокоен ростом числа тех диверсий, которые регулярно происходят на французских железных дорогах. Это все дело рук участников Сопротивления.
– В общем, Фридрих здесь потому, что полагает, что мы, сирые, обычные, рядовые сотрудники гестапо, плохо справляемся со своей работой. Я прав, брат?
– Не в этом дело, Фальк, – перебил его Фридрих, несколько обескураженный тем, какой не совсем приятный оборот принял их разговор. – Просто я вынужден в очередной раз констатировать, что все эти люди из Сопротивления умны и хорошо организованны. Уж слишком часто они нас переигрывают в последнее время.
– Так вот, докладываю тебе, братец. Только что мы провели одну из самых своих успешных операций по нейтрализации участников Сопротивления и британских диверсантов. Так называемая подпольная группа «Ученый», действовавшая непосредственно в самом Париже, разгромлена полностью. В настоящее время она более не представляет собой никакой угрозы для нас.
– Мои поздравления, – откликнулся Фридрих на последние слова брата. – Я же, со своей стороны, хочу познакомиться и с тем, как у вас тут работает контрразведка. Вместе подумаем, как и в дальнейшем так же эффективно отлавливать всех шпионов и диверсантов.
Конни видела, как буквально на глазах нарастает напряжение между братьями. Она старательно сделала вид, что не особо прислушивается к их разговору. К счастью, в зале уже погас свет, и все в ложе моментально расселись по своим местам. Фридрих торопливо передвинул свое кресло поближе к Софии. В результате Конни оказалась между двумя братьями.
– Вы любите Вагнера, фройляйн Шапель? – поинтересовался у нее Фальк, ставя свой пустой бокал от шампанского на поднос.
– Я плохо знаю его музыку. Вот с нетерпением ожидаю возможности познакомиться с нею поближе, – ответила она дипломатично.
– Надеюсь, фройляйн, что вы, София и Эдуард не откажете мне в любезности поужинать вместе со мной по окончании спектакля. Чувствую себя крайне обязанным, – добавил он, помолчав, – показать брату, пока он гостит у меня, Париж во всей его, так сказать, красе.
К счастью, Конни не пришлось реагировать на последние слова Фалька, которые почти утонули в громогласном хоре, открывшим действие в опере «Валькирия».
Конни всегда недолюбливала музыку Вагнера, считала ее слишком громогласной, а сюжеты его опер слишком тяжеловесными. А потому большую часть спектакля она незаметно разглядывала зрителей в зале. Вообще-то она испытывала жуткий дискомфорт от того, что оказалась на публике, да еще в обществе немцев, своих врагов. Но что она могла поделать? Если это нужно во имя высоких целей, как об этом ей постоянно твердит Эдуард, то приходится наступить на горло собственному отвращению и даже терпеть, когда Фальк, будто бы невзначай, положил руку на ее колено, обтянутое шелковым платьем, и на какое-то время задержал ее в таком положении. Конни исподтишка перевела взгляд влево от себя и увидела выражение полнейшего блаженства на лице Фридриха. Потом она перехватила его взгляд и поняла, что он устремлен совсем не на сцену. Фридрих смотрел на Софию.
После бесконечно долгого спектакля Эдуард согласился отужинать вместе с Фальком и Фридрихом в одном из ночных парижских клубов. Черный гестаповский лимузин уже поджидал их у входа в театр.
Эдуард принялся помогать дамам занять места на заднем сиденье, но в эту минуту что-то ударило его по спине и по шее.
– Предатель! Предатель! – выкрикнул кто-то из толпы.
Шофер поспешно закрыл дверцы машины, в которую посыпались тухлые яйца. Когда они тронулись с места, сзади послышалась автоматная очередь. Эдуард сокрушенно вздохнул, достал из кармана чистый носовой платок и стал вытирать с плеча своего смокинга растекшееся по нему яйцо.
София тесно прижалась к другому плечу брата, на ее лице застыл ужас.
– Грязные свиньи, – выругался Фальк, сидевший спереди. – Рест пообещал мне, что все зачинщики будут немедленно задержаны. Я лично допрошу их завтра.
– Право же, Фальк, не стоит раздувать скандал на пустом месте, – торопливо заметил граф. – В конце концов, это всего лишь пара яиц. Не пули же… Какой-то завзятый патриот решил отметиться. Все еще никак не может смириться с поражением.
– Что ж, чем скорее они признают нашу победу, тем будет лучше для всех нас, – резко возразил ему Фальк.
Приехав в клуб, Эдуард первым делом направился в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок. Фридрих, осторожно придерживая Софию под руку, повел ее вверх по лестнице.
– Ваша маленькая ручка все еще дрожит, – проговорил он ласково, обращаясь к девушке.
– Ненавижу насилие… В любой его форме, – ответила та, и ее передернуло от отвращения.
– Многие из нас тоже, – негромко обронил Фридрих, еще крепче сжимая ее руку и раздвигая на своем пути толпу, чтобы пройти к столику. Усаживая Софию в кресло, он вдруг неожиданно положил ей руки на плечи и прошептал на ухо: – Не беспокойтесь, мадемуазель София. Рядом со мной вы всегда будете в полной безопасности.
Во время танца руки Фалька скользили по спине Конни то вверх, то вниз. Всякий раз, когда его пальцы как бы невзначай дотрагивались до ее обнаженных плеч и шеи, все внутри Конни сжималось от отвращения и ужаса. Ведь этими же самыми липкими пальцами он нажимал на холодный металл затвора своего пистолета и собственноручно расстреливал очередную жертву в бесконечной череде погубленных им невинных душ, о чем ей рассказывал Эдуард. От Фалька сильно разило спиртным. Его несвежее дыхание обжигало ей щеку, но он все время пытался развернуть ее лицом так, чтобы их губы соприкоснулись.
– Констанция, если бы вы знали, как страстно я хочу вас. Пожалуйста, скажите мне, что это возможно, – простонал Фальк, уткнувшись носом ей в шею.
Несмотря на острое желание отшвырнуть от себя ублюдка прочь, Конни сдержала себя и не отодвинулась от него. Она вдруг поняла, что ей не столь важно, какая национальность у этого человека. Он был бы ей противен в любом случае. Она оглянулась по сторонам. В зале полно француженок, танцующих с немецкими офицерами. Одеты они, конечно, не так шикарно, как она, но все равно… Впрочем, по их внешнему виду легко догадаться, что это самые обычные проститутки. Но ей ли их осуждать? Сама-то она ничем не лучше.
Неподалеку от них в паре с Фридрихом двигалась в такт музыке София. Впрочем, эти двое не танцевали в прямом смысле этого слова. Кажется, они почти не двигались, застыв на месте. Фридрих держал девушку за руки и что-то тихо говорил ей. София улыбалась в ответ, согласно кивала головой и буквально льнула к нему. Конни заметила, как он нежно прижал ее к себе, а ее хорошенькая головка вдруг сама собой легла ему на грудь. То, что наблюдала сейчас Конни, было похоже – она замялась в поисках подходящего слова – на некую необыкновенную общность молодых людей, пожалуй, даже на самое настоящее сродство их душ. Что было тем более удивительно, ибо они познакомились всего лишь каких-то пару часов тому назад.
– Возможно, на следующей неделе мне удастся усыпить бдительность вашего чересчур заботливого кузена, – сказал Фальк, бросив короткий взгляд в сторону Эдуарда, который неотступно следил со своего места за каждым их движением. – И тогда мы сможем остаться наедине друг с другом.
– Возможно, – коротко ответила ему Конни, а сама подумала про себя, сколь долго она сможет еще уклоняться от близости с этим человеком, который привык брать и получать все, что ему захочется. – Простите, но мне нужно отлучиться. Слегка припудрить носик, – проговорила она, едва затихли последние аккорды музыки.
Фальк вежливо склонил голову и церемонно проводил ее с танцпола. Конни заторопилась в дамскую комнату.
Когда она снова вернулась к их столику, Фальк и Эдуард о чем-то оживленно беседовали.
– Мой приятель предпочитает Ренуара. Но если это невозможно, тогда Моне. Он его тоже любит.
– Как всегда, ничего не обещаю вам, Фальк. Посмотрим, что у нас получится. О, Констанция! У тебя усталый вид, – сочувственно бросил ей Эдуард, пока она усаживалась за столик.
– Немного устала, правда, – честно призналась Конни.
– Тогда отправляемся домой сразу же, как только сумеем уговорить Софию спуститься с танцпола.
– Попытайтесь-попытайтесь, – ухмыльнулся Фальк, отхлебнув большой глоток бренди из своего бокала. – Надо же такому случиться! Сдается мне, что мужчины нашего семейства прочно запали на дам уже из вашего, Эдуард.
Машина гестапо довезла их до дома и высадила на улице Де Варен. Всю дорогу домой Конни молчала, София тоже. Попытки разговорить девушек оказались для Эдуарда безуспешными. Не успела Сара открыть им парадную дверь, как Конни отрывисто бросила всем «Спокойной ночи!» и направилась к лестнице, чтобы подняться к себе. И была остановлена на первой же ступеньке окриком Эдуарда.
– Констанция, прошу вас, пройдите в библиотеку. Выпьем по рюмочке бренди на сон грядущий.
Однако это снова было не приглашение, а приказ. Сара повела наверх блаженно улыбающуюся Софию, а Конни молча проследовала за Эдуардом в библиотеку.
– Я не хочу бренди, – сказала она, когда граф стал наливать коньяк себе в рюмку.
– Что с вами, моя милая? Вы сама не своя… Что вас так огорчило? Это из-за тех тухлых яиц, которыми забросали нашу машину? Или чрезмерные ухаживания Фалька тому виной?