Конни быстро переоделась сама и собрала в кучу их промокшую одежду, из которой еще надо было выкрутить воду, прежде чем начинать сушить. В комнату вошел Жак, неся перед собой поднос с кофе. Он водрузил поднос на столик прямо перед ними.
Конни молча пила кофе, прислушиваясь к щебетанию Софии, которая засыпала Жака вопросами о тех, кто когда-то работал у них на виноградниках.
– К сожалению, София, из всех наших людей на виноградниках остался только я один. Все остальные мужчины либо ушли воевать, либо немцы отправили их на работы в Германию. Там они трудятся у бошей на их заводах и фабриках. А меня вот держат здесь, потому что шнапс, который я делаю, сильно по душе ихним воякам, которые охраняют здешний заводик, где изготавливают торпеды. В нескольких километрах отсюда. Они их там сотнями штампуют. Прошлый раз вот заявились, но я им отказал, сказал, что ничего больше нет. Сослался на то, что они уже выпили все мои запасы шнапса. – В глазах Жака запрыгали веселые огоньки. – Ясное дело, я их обманул.
– А я думала, что здесь немцев почти нет, что мы тут в безопасности, – обронила София.
– О, с тех пор, как вы были тут в последний раз, много чего изменилось. – Жак тяжело вздохнул. – Все в деревне живут в страхе, точно как и в Париже. Тут недавно на ипподроме Ла Фокс неподалеку от Сен-Тропе устроили публичную казнь. Расстреляли четырех членов маки. Кстати, наш добрый друг Арман тоже является членом этой организации. Тяжелые времена настали, и всем нам следует соблюдать величайшую осторожность.
– А что ж замок? Кто там сейчас? Наша экономка? Или слуги? – спросила у него София.
– Никого, – ответил Жак. – Замок заперт, и в последние два года там никто не живет.
– А кто же будет заботиться о нас, когда мы там поселимся? – недоумевающе поинтересовалась София.
– Мадемуазель София, – Жак бережно взял ее за руку, – в замке вы жить не будете. Это слишком опасно. Если Эдуарду удалось бежать и скрыться, то первым делом гестаповцы нагрянут сюда, в замок. А если вместо него обнаружат вас, то тоже немедленно схватят и начнут допрашивать. Ведь вы жили под одной крышей с братом все то время, пока он так героически маскировал себя под друга наци, ведя двойную жизнь.
– Но я ведь ничего не знаю! – в полном отчаянии всплеснула руками девушка. – Зачем им я? Я даже не знаю, что стало с моим бедным братом. Жив ли он или уже погиб…
Снова Конни подумала о том, как же тщательно оберегал Эдуард свою сестру от всех перипетий внешнего мира. Можно сказать, что за последние четыре года ничто в жизни Софии кардинально не поменялось. За исключением разве что каких-то неудобств, связанных с ее слепотой. Во всем же остальном жизнь ее была такой же безмятежной и комфортной, как и до войны. Софию укутали со всех сторон ватой, словно дорогую новогоднюю игрушку. Богатство графа, его глубокая привязанность к сестре стали для Софии своеобразным щитом, защищавшим от всех потенциальных опасностей и угроз, могущих возникнуть на ее пути.
– София, дорогая моя, постарайтесь понять. Вас здесь никто не должен видеть. Разве брат не объяснил вам этого? В замок вас отправили совсем не за тем, чтобы вы жили здесь открыто. Боши сумеют добраться до вас, как только узнают о вашем появлении в замке. Нет! – снова повторил все свои доводы Жак. – Нет, он прислал вас сюда потому, что хорошо знает, как, впрочем, и я, что у нас имеется надежное укрытие, где вы сможете переждать то время, пока не закончится война. По всему видно, ждать придется недолго.
– А где это укрытие находится? – спросила у него София испуганным голосом.
– Я покажу вам его позднее, но вначале вам надо поесть. А что касается вас, мадам Констанция, – Жак повернулся к Конни, – то вы станете жить вместе со мной, в этом доме. Если кто начнет интересоваться, скажем, что вы моя племянница.
– А может, мне лучше податься к своим? – выдвинула встречный план Конни. – Что, если попросить Армана, чтобы он свел меня с членами местного подполья? И те помогли бы мне вернуться домой в Англию. Я…
– Но кто же будет заботиться о мадемуазель Софии? – испуганно воскликнул Жак, явно ошарашенный такими планами Конни. – Ведь как мужчина, я немногим могу ей помочь. – Он смущенно повел плечами. – А поскольку никто не должен знать, что мадемуазель находится здесь, то я не смогу обратиться и к деревенским за помощью, найти ей там служанку. Да я особо и не доверяю никому.
– Не бросай меня здесь одну! – со слезами в голосе запричитала София. – Ты же знаешь, одной мне не справиться. Пожалуйста, прошу тебя, останься, – взмолилась она и стала искать руку Конни.
Ну, вот, подумала та. Надежда вырваться из цепких объятий семейства де ла Мартиньеров снова оказалась тщетной. Растворилась без остатка под проливным дождем. Конни взяла Софию за руку и слегка пожала ее.
– Конечно, я не брошу тебя, София, – уступила она.
– Спасибо тебе, – поблагодарила ее София растроганным голосом и инстинктивно закрыла рукой свой живот, словно хотела защитить его от чего-то. А потом снова повернулась в сторону Жака. – А это укрытие… Оно находится здесь, в вашем доме?
– Нет, это просто невозможно. Боши регулярно наведываются ко мне, когда им нужно залить глотку чем-то крепким. – Жак издал протяжный вздох. – Вот поедим, и я все покажу и расскажу.
София с удовольствием ела овощное рагу, которое приготовил им Жак. Ее хороший аппетит порадовал Конни.
– Я так проголодалась. Сама удивляюсь, – улыбнулась София, словно прочитав ее мысли. – Наверное, это на меня воздух Прованса так подействовал.
После трапезы Констанция снова усадила Софию в кресло возле камина. Та сладко зевнула.
– Так спать хочется, Констанция. Глаза сами собой закрываются.
– Ну, так и закрой их, – предложила Конни.
Убедившись в том, что София заснула, Конни поспешила обратно на кухню, чтобы помочь Жаку с посудой. Жак с мрачным видом составлял тарелки в небольшой кухонный буфет.
– Место, где мы станем прятать Софию, вряд ли придется ей по душе, – заговорил он, увидев Конни. – Хотя я сделал все, что мог, чтобы придать ему приличный вид и сделать более или менее комфортным для жизни. Но это подземелье, там холодно, сыро, мало света. Пожалуй, единственный плюс в наших обстоятельствах – это то, что София не видит, а потому и свет как таковой ей без надобности. Для зрячего человека подобное заточение показалось бы хуже смерти. Остается лишь надеяться, что война не продлится долго и скоро закончится. И тогда София снова станет свободной.
– Мы все станем свободными, – едва слышно пробормотала Конни на английском, словно размышляя вслух сама с собой.
– Софию нужно переправить в подземелье как можно скорее. Я не стал при ней ничего говорить, но гестаповцы уже успели побывать здесь. Вчера они обшарили весь замок… и винные погреба тоже перешерстили… Наверное, им сообщили из Парижа о том, что Эдуард бесследно исчез. Но, – добавил Жак не без скрытого удовлетворения, – там, где мы ее спрячем, они ее ни за что не найдут. За это я головой ручаюсь. А что вы, мадам? Как так случилось, что вы стали служанкой Софии?
– Понимаете, я…
Жак заметил тревогу в ее глазах.
– Мадам, моя семья уже более двух столетий управляет виноградниками семейства де ла Мартиньеров. Мы росли вместе с Эдуардом. Он мне был как брат. Я всегда мечтал о таком брате. Мы оба с ним – горячие патриоты своей страны. А поскольку какое-то время вам придется жить со мной под одной крышей, то, думаю, вам стоит доверять мне.
– Вы правы, – согласилась с ним Конни и, глубоко вздохнув, начала излагать Жаку историю своего путешествия во Францию. Жак слушал ее молча, не перебивая, не отводя глаз от ее лица.
– Итак, вы являетесь высококвалифицированным, обученным разведчиком, весь талант которого был растрачен впустую. Действительно, это очень огорчительно. Одно лишь меня утешает. Когда гестаповцы нагрянут к нам снова и найдут вас у меня дома, то рядом со мной будет находиться профессионал, а не какой-то там любитель-самоучка. Как вы думаете, у них в деле имеются ваши фотографии?
– Нет, – убежденным тоном ответила ему Конни. – К тому же меня теперь и не узнать. Я перекрасила волосы.
– Хорошо. Завтра же позабочусь о новых документах для вас. Итак, вы моя племянница, приехали сюда из Гримо, помочь мне разливать по бутылкам вино, а заодно и по хозяйству. Как думаете, такой план сработает? – спросил у нее Жак.
«Интересно, под сколькими еще именами я буду перемещаться по Франции, пока не вернусь наконец к себе в Англию», – подумала Конни, но вслух сказала:
– Отличный план. Делайте то, что считаете нужным.
– К счастью, наверху у меня имеется еще одна крохотная спаленка. Там и будете спать. Какая жалость, что такая роскошь нынче непозволительна нашей Софии. Но вы должны понять меня, мадам Констанция. А вдруг гестаповцы нагрянут к нам посреди ночи? И что тогда? Быстро спрятать слепого человека у нас никак не получится. А я ведь клятвенно пообещал ее брату, что спасу девочке жизнь. И она, и все мы – увы! – должны подчиниться обстоятельствам.
– Само собой. Но есть еще кое-что, что вы тоже должны знать…
Конни замялась, но потом твердо решила, что должна сообщить Жаку всю правду о Софии.
– Дело в том, что она беременна.
– Что? – в ужасе воскликнул Жак. Он даже в лице переменился. – Как? Кто?! Эдуард в курсе? – стал сыпать он вопросами.
– Нет. Никто ничего не знает, включая меня. Софии еще только предстоит сообщить мне эту новость. Все обнаружила Сара, ее служанка. Она ведь обихаживала Софию во всех смыслах слова, вот и заметила кое-что. Но это, месье Жак, еще не самое страшное. – Конни сделала глубокий вдох. – Отец ее будущего ребенка – высокопоставленный немецкий офицер. Служит в СС.
Последние слова Конни повергли Жака в ступор. Какое-то время он молчал, не в силах говорить.
– Мне жаль, что я так вас расстроила, – сказала Конни, понимая то шоковое состояние, в котором сейчас пребывал Жак.
– Моя дорогая крошка София… Не могу поверить своим ушам. – Жак сокрушенно покачал головой. – А я думал, что ей надо бояться только бошей. Но если люди узнают, что отец ее ребенка – эсэсовец, то на нее обрушится ярость всех французов. Буквально несколько недель тому назад у нас тут в деревне пропала женщина, про которую было известно, что она спит с немцами. Похитили посреди ночи прямо из дома. А потом ее тело нашли уже на побережье, на берегу моря. Ее забили до смерти, а потом бросили в воду. – Жак снова покачал головой, погруженный в свои невеселые мысли. – Мадам, хуже быть уже не может.