– Понимаю, тебе сейчас очень трудно. Но ты не должна сдаваться. Надежда ведь умирает последней, не так ли?
Какое-то время обе женщины сидели молча, угрюмо погрузившись каждая в свои собственные невеселые мысли. Конни размышляла над тем, почему София до сих пор ни единого разу не обмолвилась ей о своей беременности. Наверняка ведь она знает о том, что беременна, догадывается об этом… Хотя бы по тем изменениям, которые произошли с ее телом. Уже несколько раз у нее на кончике языка вертелось начало разговора с девушкой на эту столь щекотливую тему. Что, если София, так заботливо опекаемая всю свою жизнь братом и Сарой, просто не понимает того, что с ней происходит? Нужно каким-то образом донести до нее, что через каких-то шесть месяцев на свет появится дитя, которое она сейчас носит у себя под сердцем. Может быть, тогда София наконец выйдет из апатии, вернется к жизни. Что ж, сегодня как нельзя более подходящий момент. Откладывать разговор и дальше просто невозможно.
– София, – начала Конни, осторожно подбирая слова, – ты же понимаешь, я уверена в этом, что совсем скоро у тебя появится ребенок.
Ее слова повисли в сыром душном воздухе, которым была заполнена каморка. Ответа не последовало. Тишина продолжалась так долго, что Конни решила, что София снова заснула. Но вот раздался ее голос:
– Да, понимаю.
– Это ребенок Фридриха?
– Конечно! – выкрикнула София с возмущением в голосе. Дескать, какие тут могут быть сомнения?
– А разве ты не понимаешь, что женщина, носящая под сердцем ребенка, должна заботиться о том, чтобы он получал достаточное питание? И не только пища ему нужна. Ему также нужен свежий воздух, а еще больше – хорошее настроение матери.
Последовала очередная долгая пауза.
– А когда ты узнала? – наконец спросила София.
– Сара почти сразу же обо всем догадалась и тут же сказала мне, – ответила Конни.
– Еще бы ей не догадаться, – вздохнула София и слегка пошевелилась в кровати, устраиваясь поудобнее. – Мне ее так не хватает.
– Знаю. Хоть я и стараюсь изо всех сил, но Сары мне тебе не заменить, – сказала Конни. Нотка обиды невольно прорвалась в ее голосе.
– Прости меня, Констанция, – тут же повинилась перед ней София, мгновенно ощутив перемену в ее настроении. – Я понимаю, как сильно ты заботишься обо мне, переживаешь за мою жизнь… И я тебе очень благодарна за все, что ты для меня делаешь. А что же до ребенка… Мне было просто стыдно признаться тебе в том, что я беременна. Я ведь понимаю всю тяжесть того, что натворила. – София всплеснула руками в отчаянии. – Уж лучше бы мне умереть. Что скажет брат, когда все узнает? Боже мой! Что он скажет?
– Он поймет, что ты тоже живой человек и решилась на этот шаг исключительно из любви, – снова солгала Конни. – Ребенок стал плодом вашей любви, и совсем скоро он появится на свет. София, тебе нельзя опускать руки. Надо бороться, биться за свою жизнь так, как ты никогда не билась. И все ради твоего будущего ребенка.
– Но… Эдуард, он никогда не простит меня. Никогда. Да и тебя, Констанция, я тоже обманула. В ту самую ночь, когда брат уехал из Парижа, я тайком привела Фридриха к себе в спальню и по своей воле легла с ним в постель. Но разве могла я сознаться тебе в этом? Ты бы точно возненавидела меня! – София в отчаянии затрясла головой. – Но вот, несмотря ни на что, ты ухаживаешь за мной, заботишься… Потому что ты добрая. Да и выбора у тебя иного нет. Но тебе не понять, Констанция, каково это – жить, будучи обузой для всех вокруг тебя. С самого раннего детства меня нигде и никогда не оставляли одну. А вдруг я случайно упаду? Или стукнусь обо что-то… Я не могла делать простейших вещей, которые с легкостью делают все нормальные люди, обихаживая самих себя. А мне нужно было каждый день обращаться к кому-то за помощью, просить помочь мне подняться по лестнице, принять ванну или просто переодеться, надеть новое платье, к примеру, которое мне незнакомо. Я никогда не могла переступить порог нашего дома и отправиться гулять по улицам, как это делала ты. – София прижала свои тоненькие пальчики к вискам. – Прости меня, Констанция, за то, что гружу тебя сейчас своими проблемами.
– Я тебя очень хорошо понимаю. – Конни ласково погладила Софию по плечу. – Ужасно жить такой жизнью, это правда.
– И вот, – возобновила свой монолог София, – я встречаю мужчину, который видит во мне не просто слепую девушку. И обращается он со мной совсем не так, как мои близкие, которые все еще видят во мне беспомощного ребенка. Нет, для Фридриха я – женщина. Ему нет дела до моей слепоты, он слушает меня без той покровительственной снисходительности, как это делают другие. Он любит меня такой, какая я есть. Какая я есть внутри себя… Но, боже, как же я страстно мечтала о том, чтобы и другие разглядели во мне все то, что скрыто от посторонних глаз. Но вот несчастье, мой возлюбленный – из другого лагеря. Он – враг. И, следовательно, я не должна, не имею права любить его. Ведь в противном случае я предаю свою семью и даже свою страну, создавая новые проблемы для близких мне людей. А потом Фридрих уезжает, а я остаюсь с его ребенком под сердцем. Взваливаю еще один тяжелый груз на тех, кто рядом со мной. Ты спрашиваешь меня, Констанция, почему я тут лежу целыми днями, лежу и жду смерти. Да потому что понимаю, насколько моя смерть упростит жизнь всем остальным. Разве не так?
Конни замерла, потрясенная этим взрывом откровенности из уст Софии. Впервые до нее дошло, как остро чувствует София все происходящее, как глубоко осознает свою вину перед теми, от кого она зависит.
– Ведь это из-за меня Сара села на этот проклятый поезд, где ее арестовали. Наверняка ее уже больше нет в живых… Или отправили в один из ужасных концлагерей, где все равно ее ждет смерть.
Конни стала лихорадочно искать нужные слова.
– София, ты очень дорога всем твоим близким, им так важно твое присутствие в их жизни, что никто и не думает о том, как и почему они заботятся о тебе. Главное – что ты есть, и они тебя любят.
– И чем я могу отплатить за эту любовь? Тем, что нанесу бесчестье своей семье? – София с сомнением покачала головой. Слезы градом полились по ее лицу. – Что бы ты мне ни говорила, Констанция, а я знаю наверняка. Эдуард никогда не простит меня. Ума не приложу, как ему сказать…
– Ну об этом мы подумаем после. А на сегодняшний день для тебя, София, самое важное – это твое здоровье и здоровье твоего ребенка. Ты должна приложить все свои силы к тому, чтобы ребенок родился здоровеньким. Ты ведь хочешь этого ребенка, не так ли?
Последовала еще одна долгая пауза. Наконец София заговорила:
– Иногда мне кажется, что для нас двоих будет лучше, если мы оба умрем в этом подземелье. А потом я вспоминаю, что все, кого я любила, ушли от меня. И эта новая жизнь внутри меня, по сути, все, что у меня осталось. И ведь ребенок – это же и часть его, моего Фридриха… Ах, Констанция! Все перепуталось в моей голове. Пожалуйста, будь ко мне снисходительна. Не суди меня строго за то, что я сделала.
– Как я могу судить тебя, София? – тяжело вздохнула в ответ Конни. – По какому праву? Но и ты пойми меня правильно. Не ты первая и не ты последняя из женщин, кто оказывается в столь щекотливом положении. Согласна. В твоей истории все сложно до невероятности. Но ты сейчас должна все свои мысли сконцентрировать только на той хрупкой, невинной жизни, которая зародилась внутри тебя. И больше ни на чем… Что будет потом, что ждет это дитя в будущем, сейчас не столь важно. Главное – надо дать ему шанс появиться на свет, сберечь его жизнь. Вокруг сегодня слишком много смертей и разрушений. А новая жизнь – это всегда и новая надежда. И какая разница, где и как был зачат ребенок? Ребенок – это всегда дар Божий. Помни об этом, София.
Конни замолчала, поражаясь самой себе. Все ж таки скрытое католическое воспитание, полученное ею в детстве, вдруг неожиданно дало о себе знать, прорвалось сквозь гущу обстоятельств в виде этих страстных слов, похожих на проповедь. Но она знала, что ни одним словом не покривила душой и говорила именно то, что думала и чувствовала.
– Начиная с сегодняшнего дня ты будешь заниматься только одним: лелеять тот плод, который носишь в себе, – проронила она едва слышно.
– Да, ты права, – сказала София. – Ты такая добрая, Констанция… И такая мудрая. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за все то, что ты для меня сделала. Но, может, в один прекрасный день я все же сумею отплатить тебе добром за добро.
– Уже отплатишь, если перестанешь днями валяться в кровати и ждать смерти. Пожалуйста, София, – сказала Конни умоляющим тоном. – Помоги мне помочь тебе и твоему дитяти.
– Хорошо, – вздохнула София. – Я слишком большая эгоистка, копаюсь тут в своих болячках, а другим ведь много хуже, чем мне. Постараюсь взять себя в руки и снова обрести надежду. А вдруг объявится Фридрих? Вдруг он уже придумал какой-нибудь чудесный план нашего спасения?
Конни уставилась на девушку ошарашенным взглядом, не в силах поверить тому, что та все еще продолжает думать, что такое возможно.
– Ты веришь, что он приедет за тобой?
– Обязательно приедет, – ответила София с уверенностью любящей женщины. – Он пообещал, что непременно отыщет меня, и я знаю, чувствую всем сердцем, так оно и будет. Фридрих меня не подведет.
– Тогда, София, и ты должна сделать все от себя зависящее, чтобы не подвести его.
Их разговор не прошел даром, и София сделала над собой гигантское усилие. Она стала подниматься с постели, нормально есть, послушно карабкалась по ступенькам, чтобы попасть в замок или прогуляться по саду вместе с Конни.
Однажды утром во время такой прогулки она втянула в себя воздух и сказала:
– Пахнет весной. Я чувствую это. Хорошо! Ведь с приходом весны все вокруг делается радостнее.
Наступил март. Пышным цветом зацвела мимоза в саду. Никто из посторонних не приближался к замку. Но Жак по-прежнему был начеку. Не позволял Конни ездить в деревню на велосипеде за продуктами. Все делал сам. Оба они жили в постоянном страхе, что вот сейчас сюда нагрянет гестапо. Но в последнее время их навещали только немецкие охранники с завода по производству торпед. В последний свой визит затребовали больше сотни бутылок вина и две бочки шнапса, якобы для производственных целей.