Лавина — страница 70 из 195

— Перегорела.

— А почему новую не вкрутите? Знаешь?

Алексей молчит.

— Потому что твоей Ленке смотреть на тебя неудобно. Ты уже давно ей не муж, а сыночек старшенький. Студентик. Со стипендией в пятьдесят рублей.

— Почему пятьдесят? Я сто восемьдесят зарабатываю.

— Из них треть ты тратишь на бензин, а другую треть на обеды и сигареты.

— Может быть… Не считал.

— А чего тебе считать? Ленка посчитает. И чего не хватит — у отца возьмет. Хорошо еще, есть у кого взять. А если нет? Где возьмешь?

— Манна с неба упадет.

— Ты всегда на манну с неба рассчитывал. И как ни странно, она всегда тебе падала.

— Я везучий… Везунчик.

— Ты думаешь, почему ты в семье все время орешь? Потому что у тебя авторитета не хватает. Ты его криком поднимаешь. А мужчина вообще не должен орать. Он должен только посмотреть.

Пауза.

Алексей подходит к роялю. Играет одним пальцем.

— Вова, я хочу тебя попросить: женись на Ленке.

— На какой Ленке?

— На моей жене.

— Но она мне не нравится.

— Мало ли что не нравится? Надо. Я хочу, чтобы у моей дочери вместо отца был не чужой дядя, а родной.

— А ты?

— Я уезжаю. Насовсем…

— Куда?

Алексей молчит.

— Куда ты уезжаешь?

— В Северный приют.

— Зачем?

— Там хорошо. Как в раю.

— Хорошо приехать и уехать. А жить там…

— Ну почему? Халид живет.

— Халид на кладбище альпинистов… Я ему чеканку на памятник сделал.

— Как?.. — поразился Алексей.

— Под лавину попал.

— У гор свои законы, — проговорил Алексей, как бы заступаясь за горы. — Их нельзя нарушать.

— Это не он нарушил. Туристы. А погиб он.

— Значит, Северного приюта нет?

— Твоего Северного приюта нет. Но для тех, кому двадцать, он, наверное, есть.

Володя выходит из комнаты. Возвращается с прекрасной чеканкой.

— Твоя? — не верит Алексей.

— А чья же?

— Потрясающе!

— Да. Мне тоже нравится. Жалко продавать.

— Оставь ее на мой памятник.

— Дурак… — не принял шутки Володя.

— Ты молодец! Здоровый, талантливый, удачливый. Живи вместо меня.

— Тарасу Шевченко кто-то сказал, не помню кто: «Який ты молодэць, Тарасю, яки ты вирши пышешь, як граешь, а малюешь як…» А он ответил: «Кохання не маю». Так и я. Кохання не маю. Любви нет у меня.

— У тебя? — не поверил Алексей.

— То, что ты думаешь, это не то. Я сам любить хочу. Дать счастье.

— Дай счастье моей жене. Я не смог это сделать. Выручи, как брат брата.

— Да не нравится она мне, — возмутился Володя. — Зануда она.

— Это я сделал ее такой. А она замечательная.


На экране идет заграничная жизнь.

Нинка в наушниках стоит посреди зала перед микрофоном, озвучивает западную звезду.

Здесь же в темноте режиссер дубляжа, звукооператор. Затаили дыхание. Идет запись.

— Я люблю тебя, — говорит герой героине.

— Но в данном случае это не имеет никакого значения, — отвечает звезда Нинкиным голосом.

Открывается дверь, входит Алексей.

Все встрепенулись, машут руками на постороннего. Но он подходит к Нинке, берет ее за руку и ведет из зала.

— Извините, пожалуйста, — говорит он режиссеру. — Мы ненадолго.

Выходят в маленький холл. Вокруг люди. Поэтому разговаривать, вернее, ругаться, приходится шепотом.

— Я прошу тебя, выслушай меня, — попросил Алексей.

— Не буду тебя слушать. О чем тут можно еще говорить? Удрал с ведром. И ведро, кстати, украл. Где мое ведро?

— При чем тут эти мелочи?

— Не мелочи. Мне мусор некуда класть. Я его в коробочку из-под торта собираю. Верни мне ведро.

— Нина, ну что за базар?

— Это не базар. Это принципиально. Я больше ничего общего иметь с тобой не хочу. Я думала, что есть все и есть ты. Я думала: у тебя нет денег, но есть душа — чистая, как воздух на Северном приюте. А оказывается, и ты как все. Потребитель. Пришел, отщипнул от пирога любви и удрал через клозет.

— Нина, замолчи!

— Ты думаешь, если я бесхозная, если у меня нет мужа, значит, на мне можно качучу танцевать? А вот фига!

— Замолчи!

— Я сама есть у себя! Я у себя есть! А ты… Тебя у тебя нет! Совместитель. Хочешь везде успеть и везде опаздываешь! Крутишься, как собака за собственным хвостом.

Алексей резко встряхивает ее за плечи. Нинка заткнулась. Оторопела. Она никогда прежде не видела Алешу в таком проявлении.

Стоят. Смотрят друг на друга.

— Сядь, — тихо приказал Алексей.

Нинка села, смирно сложив руки на коленях.

— Нина, я скажу тебе сейчас то, что не говорил никому. Даже самому себе. Выслушай меня…

— Хорошо. Я выслушаю. Но прежде ответь, почему ты убежал? Я что-нибудь не так сделала? Я тебе надоела? Я тебя раздражаю? Что?

— Нина… Я умираю…

— В каком смысле?

— В прямом. Я болен. И скоро умру.

— Поэтому ты убежал?

— Да.

— А у меня ты не можешь умереть? Я за тобой буду ухаживать. Провожу в последний путь.

— Вот это не надо, — испугался Алексей.

— Что не надо?

— На похороны не ходи.

— Почему?

— Перед женой неудобно. На родственников мне плевать. А перед женой неудобно. Она мне верила. Я не хочу ее разочаровывать. Пусть у нее останется светлая память. Ты уж одна, в одиночку поплачь.

— Ага… Значит, и любовь скрывать, и горе скрывать… А вот фига тебе! Приду на похороны и розы принесу — вот такой букет! И при всех буду рыдать, еще в обморок упаду! И ничего ты со мной не сделаешь!

Алексей растерянно моргает.

Из павильона выходит режиссер дубляжа, подходит к Нинке, берет ее за руку и без слов ведет в павильон.

Нинка вырывает руку.

— Не пойду, — говорит она режиссеру.

— Ну не ходи, — соглашается тот. — Мы вызовем другую.

Режиссер уходит.

— Зачем ты? — огорчился Алексей.

— Он может вызвать другую. А ты нет. Кто у тебя еще есть?


Деревья под снегом нарядные.

Притихшие Нинка и Алексей идут обнявшись.

— А хочешь, вместе умрем? — предложила Нинка. — Мне все равно здесь без тебя нечего делать.

— Ты выйдешь замуж. Родишь сына.

— Ты мой муж и сын. Останься со мной.

— Нет. Я хочу умереть один. Как собака.

— Почему как собака, а не как человек?

— Собаки умирают в одиночку. Никому не навязываются. Они деликатнее, чем люди.

— Жить или умереть ты все равно уходишь домой, — обижается Нинка. — Ну и иди. Иди, чего стоишь…

Алексей уходит. Нинка смотрит ему в спину. Он поворачивает обратно.


Дом Нинки. Они лежат на диване, обнявшись. Одетые и в обуви.

— Я знаю, почему выбор пал на меня, — сказал Алексей. — Это всегда не случайно. Потому что я не полезен в круговороте. Что я? Ты правду сказала: какая-то польза должна быть от мужика. А какая от меня польза? У меня даже нет кошелька, потому что у меня никогда нет денег.

— Обезьяна без кармана потеряла кошелек… — проговорила Нинка и заплакала.

— Ты чего?

— Мне тебя жалко.

— Ну правильно. Я жалкий человек. Совместитель. Интеллигент.

— Нет! — кричит Нинка. — Нет! Нет! Нет!!!

Она порывается к нему, падает на грудь со всей силой любви. Алешина хрупкая грудь не выдерживает этой силы. Он летит с дивана. Нинка падает сверху.

Алеша с трудом вылезает из-под Нинки, держится за ушибленный бок.

— Нина, я тебя серьезно прошу. Последняя воля: не приходи ко мне на похороны. Ты и там меня перевернешь.

— А тебе-то что? Ты же все равно не почувствуешь.

— Мне все равно. А вот другим…

— В этом ты весь. Даже на собственных похоронах думаешь о других. Только не обо мне.

— Я думаю о тебе, Нина… Но что я могу сделать? Если бы я мог выдать тебя замуж. Но за кого? Кузнецов пьет. Верченко женат. Никитин дурак. Сплошная пустовщина.

— Не надо меня пристраивать, — обиделась Нинка. — Я и сама себя пристрою.

— Это тебе кажется. Ты знаешь кто? Барахлоулавливатель. Найдешь такое же сокровище, как я, и будет он из тебя душу тянуть.

Звонит телефон.

— Кто это? — ревниво спрашивает Алексей.

— Не представляю. — Нинка поднимает трубку. — Да… А почему вы его здесь ищете? Ну хорошо… Раз уж вы звоните… Иди. — Она протягивает трубку Алеше. — Тебя твой Шеф.

Алексей берет трубку.

— Этот телефон мне дал Никитин, — сообщил Шеф.

Алексей молчит.

— Я весь день думал над вашим заявлением, — продолжал Шеф.

— Над каким заявлением? — не понял Алексей.

— Я — не незаконченное говно. Я вообще не говно. Я продукт своего времени. А ваши Белые города — это сольфеджио.

— В каком смысле?

— Есть такой анекдот: «Слесарь Иванов спрашивает, что такое сольфеджио? Отвечаем: товарищ Иванов, жрать нечего, а вы…» — дальше неприличное слово. Так вот. Людям жить негде, а вы — Белые города. Но я согласен: это моцартовское видение.

— Вам нравится мой проект? — удивился Алексей.

— Он прост, как все гениальное. В вас, несомненно, есть крупицы строительного гения. А во мне крупицы говна. Но только крупицы.

— А может, я вам оставлю свой проект? — предложил Алексей.

— Зачем? — не понял Шеф.

— Доживете до новых времен. Не всегда же будет так.

— Так будет всегда! И вы правильно делаете, что меняете себе Шефа.

— Может быть, увидимся? Прямо сейчас. Я к вам заеду.

— Знаете, я вдовец. У меня, кроме яиц и хлеба, ничего в доме нет.

— Вдовец… — Алексей раздумывает. — Давайте встретимся на нейтральной территории. В ресторане. У меня есть еще одна идея.

— Опять сольфеджио? — напрягается Шеф.

Алексей кладет трубку, оборачивается к Нинке:

— Кажется, я нашел тебе мужа. Хоть он и говно, но все-таки личность. На него можно положиться.

Нинка внимательно смотрит на Алексея.

— Алеша, мне никто не нужен, кроме тебя.

— Меня скоро не будет. А он — будет всегда, Нина! Дай мне спокойно умереть.


Ресторан.

Играет музыка. Перед оркестром танцуют — кто во что горазд: кто шейк, кто цыганочку.