движения, и только Джордж Халлас быстро-быстро моргал.
– Они уже начали? – прошептал отец Патрик. – Не понимаю.
– Я тоже не понимаю, – прошептал Брэдли в ответ. – Может, и начали, но…
Раздался громкий щелчок, и Брэдли с отцом Патриком даже вздрогнули от неожиданности (окружной прокурор оставался неподвижным, как изваяние). В скрытом динамике прозвучал голос начальника тюрьмы:
– Вам меня слышно?
Окружной прокурор поднял вверх большой палец, потом вновь скрестил руки на груди.
Начальник тюрьмы обратился к Халласу:
– Джордж Питер Халлас, суд присяжных приговорил вас к смертной казни, приговор утвержден Верховным судом штата и Верховным судом США.
Как будто они хоть раз вякнули против, подумал Брэдли.
– У вас есть что сказать перед тем, как приговор будет приведен в исполнение?
Халлас начал было качать головой, потом передумал. Всмотрелся в обзорную комнату сквозь стекло.
– Добрый день, мистер Брэдли. Рад, что вы пришли. Послушайте, что я скажу, хорошо? На вашем месте я бы поостерегся. Помните, оно приходит под видом ребенка.
– Это все? – спросил начальник тюрьмы, едва ли не с весельем.
Халлас посмотрел на него:
– Нет, есть еще кое-что. Где, бога ради, вы откопали эту рубашку?
Начальник Туми моргнул, словно ему в лицо вдруг плеснули холодной водой, потом повернулся к медику, стоявшему у настенной панели:
– Вы готовы?
Медик кивнул. Туми быстро протараторил всю положенную юридическую канитель, взглянул на часы и нахмурился. Было 12.01, они опаздывали на минуту. Туми махнул рукой медику, как режиссер, дающий сигнал актеру. Медик переключил рычажки, и три красные лампочки загорелись зеленым.
Внутреннюю связь еще не отключили, и Брэдли услышал, как Халлас спросил, почти слово в слово повторив вопрос отца Патрика:
– Вы уже начали?
Ему никто не ответил. Это уже не имело значения. Глаза Халласа закрылись. Он тихонько всхрапнул. Прошла минута. Еще один долгий, прерывистый всхрап. Прошло две минуты. Четыре минуты. Халлас уже не храпел и не шевелился. Брэдли повернул голову. Отца Патрика не было рядом.
9
Когда Брэдли вышел из Прививочного корпуса, в прерии дул холодный ветер. Адвокат застегнул пальто и принялся жадно вдыхать студеный воздух, стараясь вобрать в себя как можно больше вольного простора – и как можно быстрее. Дело было не в казни как таковой; за исключением странной голубой рубашки начальника тюрьмы, в казни не было ничего необычного, все прошло обыденно и прозаично, как укол от столбняка или прививка от герпеса. В этом-то и заключался весь ужас.
Краем глаза Брэдли заметил какое-то движение в Курином загоне, где совершали прогулки заключенные-смертники. Но сегодня там должно было быть пусто. В дни, когда совершались казни, все прогулки отменялись. Макгрегор говорил ему об этом. И действительно, когда Брэдли посмотрел на Куриный загон, там никого не было.
Брэдли подумал: оно приходит под видом ребенка.
Он рассмеялся. Заставил себя рассмеяться. Это была просто нервная реакция, и вполне объяснимая. Словно в подтверждение этого Брэдли вздрогнул.
Старенького «вольво» отца Патрика уже не было на гостевой стоянке у Прививочного корпуса. Сейчас там стояла только машина самого Брэдли. Он направился было туда, но, не сделав и трех шагов, развернулся и зашагал к Куриному загону. Полы его пальто хлопали на ветру и били по ногам. В загоне никого не было. Конечно, нет, Боже правый. Джордж Халлас был сумасшедшим, и даже если его гадкий мальчишка и вправду существовал, сейчас он мертв. Шесть пуль из револьвера сорок пятого калибра – надежная гарантия.
Брэдли пошел на стоянку, обогнул капот своей машины – и снова замер. Через весь бок его «форда», от переднего бампера до заднего левого габаритного огня, тянулась уродливая царапина. Кто-то провел по машине ключом. В тюрьме строгого режима, за тремя стенами и бессчетными КПП, кто-то исцарапал его машину.
Сначала Брэдли подумал об окружном прокуроре, сидевшем со скрещенными на груди руками и уверенном в собственной непогрешимости. Но это была совершенно безумная мысль. В конце концов, прокурор получил что хотел – он лично присутствовал на казни Джорджа Халласа.
Брэдли открыл водительскую дверь, не запертую на замок – да и зачем запирать машину в тюрьме?! – и потрясенно застыл. Пару секунд он просто стоял не в силах пошевелиться, а потом, словно сама собой, его рука медленно поднялась и закрыла ему рот. На водительском сиденье лежала бейсболка с пропеллером на макушке. Одна из лопастей пропеллера была искривлена.
Наконец Брэдли нагнулся и поднял бейсболку, держа двумя пальцами, как когда-то Халлас. Перевернул и увидел внутри записку, написанную корявым детским почерком.
«БЕРИ СЕБЕ, У МЕНЯ ЕСТЬ ЕЩЕ».Он услышал детский смех, веселый и звонкий. Оглянулся на Куриный загон, но там по-прежнему никого не было.
Брэдли перевернул записку и увидел еще одно коротенькое сообщение:
«СКОРО УВИДИМСЯ».Посвящается Рассу Дорру
Смерть[10]
Перевод В. Антонова
В романе «Волосы Гарольда Ру», возможно, лучшем из опубликованных произведений о том, как пишется книга, Томас Уильямс предлагает поразительную метафору, а может, даже притчу о том, как рождается сюжет. Ему представляется темное поле, на котором мерцает крошечный огонек. Один за другим из темноты выходят люди, чтобы погреться у него. Каждый приносит немного хвороста, и в конечном итоге маленький огонек разгорается в большое пламя, вокруг которого собираются персонажи. Их лица ярко освещены, и каждое красиво по-своему.
Однажды ночью я лежал, погружаясь в сон, и вдруг увидел маленький огонек – это горела керосиновая лампа – и человека, пытавшегося читать газету при ее свете. Потом пришли другие люди со своими фонарями, и я различил тоскливый пейзаж, оказавшийся Территорией Дакота.
Подобные видения посещают меня довольно часто, хотя признаться в этом непросто. Я не всегда рассказываю истории, которые приходят вместе с ними: иногда огонь гаснет. Но эту историю я был обязан рассказать, потому что точно знал, каким языком хотел ее изложить: сухим и лаконичным, совсем не похожим на мой обычный стиль. Я понятия не имел, как будут развиваться события, но не сомневался, что язык мне подскажет. Так и случилось.
Лачуга Джима Трасдейла располагалась на западной окраине захудалого ранчо его отца, и шериф Баркли с полудюжиной своих помощников из горожан нашел Джима именно там. Тот сидел в грязной рабочей куртке на единственном стуле возле холодной печки и читал при свете фонаря старый номер местной газеты «Блэк-хиллз пайонир». Во всяком случае, смотрел на нее.
Шериф Баркли остановился на пороге, загородив собой почти весь дверной проем. В руке он держал фонарь.
– Выходи сюда, Джим, и подними руки. Я не вытаскивал пушку и не хочу этого делать.
Трасдейл вышел. В одной из поднятых рук он держал газету. Он стоял, устремив на шерифа взгляд невыразительных серых глаз. Шериф смотрел на него. Его помощники тоже, четверо были верхом, а двое сидели в видавшей виды повозке с выцветшей желтой надписью
«Погребальные услуги Хайнса»– Ты, я вижу, не спрашиваешь, почему мы здесь, – сказал шериф Баркли.
– И почему вы здесь, шериф?
– Где твоя шляпа, Джим?
Трасдейл опустил свободную руку на голову, будто проверяя, на месте ли коричневая шляпа, которую он носил постоянно, но ее не было.
– Наверное, дома? – предположил шериф.
Налетевший порыв холодного ветра взъерошил гривы лошадей и прокатился волной по траве, торопясь на юг.
– Нет, – отозвался Трасдейл. – Это вряд ли.
– Тогда где?
– Наверное, потерял.
– Залезай в повозку, – велел шериф.
– Я не хочу ехать в похоронной повозке, – возразил Трасдейл. – Это плохая примета.
– Можешь из-за этого не переживать, – отозвался один из мужчин. – Ты и так уже влип по уши. Залезай!
Трасдейл подошел к задней части повозки и забрался на нее. Ветер ударил снова, сильнее, и он поднял воротник куртки.
Двое мужчин, сидевших спереди, спрыгнули на землю и встали по обе стороны повозки. Один из них вытащил револьвер. Их лица были знакомы Трасдейлу, но имен он не знал. Они жили в городе. Шериф и четверо других направились в хижину. Одним из них был Хайнс, гробовщик. Они пробыли там какое-то время. Даже открыли печку и порылись в золе. Наконец они вышли.
– Шляпы нет, – сообщил шериф Баркли. – Мы бы ее наверняка заметили. Она чертовски большая. Ничего не хочешь нам сказать?
– Жалко, что потерял. Мне подарил ее отец, когда еще был в своем уме.
– И где же она?
– Говорю же, наверное, потерял. Или украли. Тоже не исключено. Слушайте, я вообще-то собирался ложиться спать.
– Не имеет значения, чего ты там собирался. Ты был в городе после обеда?
– Конечно, был, – произнес один из мужчин, снова залезая на повозку. – Я сам его видел. Причем в шляпе.
– Заткнись, Дэйв, – оборвал его шериф Баркли. – Так ты был в городе, Джим?
– Да, сэр, был, – подтвердил Трасдейл.
– В «Игральных костях»?
– Да, сэр, там. Я пришел туда из дома, пропустил пару стаканчиков и вернулся. Наверное, там и оставил шляпу.
– И больше тебе добавить нечего?
Трасдейл посмотрел на черное ноябрьское небо.
– Больше нечего.
– Погляди на меня, сынок. – Трасдейл поглядел. – Значит, больше тебе добавить нечего?
– Я же сказал, что нет, – ответил Трасдейл, не отводя взгляда.
Шериф Баркли вздохнул:
– Ладно, поехали в город.
– Зачем?
– Затем, что ты арестован.
– Совсем, мать его, тупой, – заметил один из мужчин. – Даже хуже папаши.
Они направились в город. До него было четыре мили. Трасдейл сидел сзади на погребальной повозке и дрожал от холода. Мужчина, державший вожжи, не оборачиваясь, спросил: