«Открой подсобку», – прошу, и он соглашается не с первого раза. Нехотя на глухой стене проявляется дверь, и молодцы хмурятся сильнее, и смотрят на меня… Да как на ведьму смотрят.
Записи находятся там же, где я их видела в последний раз, но только я протягиваю руку, чтобы взять их, как один из ребят предостерегающе перехватывает мою ладонь.
– Нам велено забрать самим, – говорит и смотрит на меня в упор, будто ожидая, что я сейчас с ним драться начну.
Я лишь пожимаю плечами и отхожу в сторону – самим так самим, мне-то что. Главное, чтобы это глупое мероприятие хоть как-то помогло Джеку.
Вот знала же, знала, что нельзя играться с отваром черноягоды, даже в надежде спасти собственное здоровье. Ягодка эта коварная и не просто так запрещённая. А тётушка моя была той ещё мстительной особой, судя по тому, что я прочитала в её дневнике. Так что она могла и намеренно изменить рецептик, внеся в него неправильные ингредиенты или пропорции оных.
Обратно возвращаемся быстро. Сопровождающие хоть ни слова так и не проронили, но с каждым мгновением бросают на меня всё более настороженные взгляды.
Так и хочется сказать «бу», и посмотреть на то, как они с позором будут выскакивать из кареты прямо на ходу. И как только тётушка со своим даром всю жизнь жила?
В особняке нас встречает суета и снующие туда и сюда люди. Рядом с Олеаной, что ждёт у порога, стоит высокий хмурый мужчина. Он выглядит… пугающе. Нет, не внешне, а… Не знаю, как объяснить. От него веет холодом и опасностью, а ещё внутренний голос принимается шептать: беги отсюда, беги, пока не поздно. Но я упрямо мотаю головой и подхожу ближе к поджидавшей меня паре.
– Ты вернулась, – с облегчением выдыхает Олеана.
Можно подумать, я могла поступить иначе. И дело вовсе не в приставленных ко мне стражниках, пожелай я сбежать, дом бы помог, задержал их. Но о себе я сейчас переживаю в самую последнюю очередь. Она попросила помочь Джеку, я ему и помогаю.
– Это она? – спрашивает стоящий рядом с женщиной мужчина и делает шаг в мою сторону. – Пойдёмте.
Олеана почти беззвучно просит:
– Лео, не надо, не сейчас, – а он лишь отмахивается от неё, как от назойливой мухи.
Я же иду за ним, всё больше чувствуя, что ничем хорошим это для меня не закончится.
Он заводит меня в просторную гостиную и приказывает так, что отказаться у меня сил не находится.
– Садитесь!
Падаю в кресло и меня тут же хватают за руку. Хочу было возмутиться, но сознание плывёт и внутренности скручивает от боли. Я бы закричала, честное слово, только проваливаюсь в бездонную чёрную яму куда быстрее, чем успеваю открыть рот.
Прихожу в себя через секунду и передо мной всё то же лицо опасного мужчины, только теперь он больше не хмурится и даже смотрит на меня с долей беспокойства.
– Всё хорошо, сейчас станет легче, – я лишь вновь закрываю глаза, за что меня легонько хлопают по щеке и строго говорят: – Нет, нет, сначала выпей.
И я пью, не находя в себе силы для сопротивления. Жидкость густая, вязкая, но совершенно безвкусная. И оттого пить её ещё более противно.
– Ничего, ещё немного, – почти ласково шепчет мужчина и когда я смотрю на него более осмысленным взглядом, открыто улыбается и извиняет, хотя, судя по тому совсем не чувствует за собой вины: – Я должен был проверить, что вы, маленькая леди, говорите правду.
Правду? Какую ещё правду?
На моём лице можно всё прочитать и без слов.
– Правду о том, что в вашей крови нет ведьмовского дара.
На пороге гостиной появляется взволнованная Олеана и тут же подходит ко мне:
– Я же говорила, Лео, что не надо…
– Дорогая, – мужчина упрямо качает головой, – я должен был убедиться. Не мог же я позволить непроверенным людям находится рядом с тобой.
Дорогая? То есть он, она, они…
– Это мой супруг, Леонард де Зар, – запоздало знакомит нас Олеана. И у меня, наконец, получается произнести хотя бы слово:
– Как Джек?
Нет, будь у меня желание, я бы устроила им весёленькую жизнь за все эти проверки, и недоверие, и пугающую грубость, но желания не было. Как и сил доказывать, что никогда и никому не давала повода усомниться в чистоте собственной крови. Да заподозри во мне дядя Росм ведьмовскую кровь, первым бы отдал властям или сжёг на костре. Он с магией феи-то еле мирился, что уж говорить о тёмной силе.
Услышав мой вопрос, супруги многозначительно переглядываются и Леонард отвечает первым:
– Всё так же.
Плохо. Очень плохо.
– Записи твоей тётушка отдали целителям, может быть они что-то скажут, – подхватывает Олеана и предлагает, – Если хочешь, можешь пойти к нему.
Хочу… наверное…
Осторожно киваю. Меня провожают всё в ту же спальню, где на кровати лежит Джек и оставляют одну.
Я несколько мгновений стою у двери, не зная, как лучше поступить, а потом осторожно ступая, боясь потревожить разметавшегося на сбитых простынях мужчину, иду вперёд. Присаживаюсь на самый край и смотрю на такое знакомое лицо.
И зачем он только с этим отваром связался? Неужели не нашлось другого способа?
– Знаешь, надо было тебя балясиной посильнее огреть в первую встречу, может тогда получилось бы выбить из головы всю дурь, – говорю тихо и с ногами забираюсь на кровать. И пусть со стороны это выглядит глупо, мне всё равно. Я пришла в этот дом не ради того, чтобы соблюдать перед кем-то там приличия, а чтобы помочь этому упрямцу. Правда, ума не приложу, в чём моя помощь заключается. Пока у меня получается лишь подвергаться разного рода проверкам.
– Хотя сомневаюсь, – продолжаю, задумчиво рассматривая черты лица того, кто успел пробраться в моё сердце. – Дури у тебя много слишком и одной балясиной не обойдёшься. Это надо же было додуматься – лечиться отваром черноягоды!
– Крис? – едва слышно хрипит Джек и я едва не подскакиваю на кровати. Быстро склоняюсь к нему.
– Я здесь, – отчего-то шепчу в ответ.
– Не надо балясину, это очень больно, знаешь ли, – бормочет себе под нос и слабо улыбается, хотя глаза так и не открывает.
В глазах защипало, и я быстро-быстро говорю:
– Больно, зато действенно.
И пока он не успевает сказать какую-нибудь ерунду в ответ, шепчу вновь:
– Как ты себя чувствуешь? Позвать Олеану?
На самом деле, звать её совсем не хочется. Во мне просыпается глупое чувство собственничества. И поди пойми, откуда оно вообще взялось, и имею ли я на него право.
– Не надо, – Джек приоткрывает один глаз, и я вижу, что белок стал красных от полопавшихся сосудов. Он кашляет слабо, но продолжает через силу: – Не надо сестру.
– А кого надо? – спрашиваю тут же, не позволяя ему вновь ускользнуть в беспамятство.
Глаз он закрывает, а на губах расцветает блёклая улыбка:
– Тебя…
Смущение душной волной прокатывается от пяток до самой макушки, и я ворчу для вида:
– Вариант с балясиной всё ещё в силе, так что не расслабляйся, – а потом прогоняю ненужные сейчас чувства и спрашиваю совершенно серьёзно, – Правда, Джек, скажи, чем мы можем тебе помочь?
Намеренно говорю «мы», потому что иначе это будет выглядеть слишком… Хвастливо? Да, пожалуй, именно так.
Он вновь кашляет и этот кашель пугает меня до колик.
– Не знаю, – Джек говорит обречённо, всё ещё силясь растянуть губы в бледной улыбке. – Я приготовил всё точно по рецепту, не могло быть никакой ошибки…
Но тут я мрачно добавляю:
– Только если моя тётушка намеренно его не испортила.
Мужчина замирает, прекращает дышать и я в панике бросаюсь было к двери, когда он чуть громче, чем до этого, переспрашивает:
– Повтори, что ты сейчас сказала? – силится встать на кровати, чтобы посмотреть на меня, но у него ничего не выходит и он опять падает на сбитые подушки.
Вздыхаю и возвращаюсь на кровать.
– Знаешь после того, как я познакомилась с тётушкой через её дневник, то ничему уже не удивлюсь. Она была мстительной, довольно склочной женщиной. Истинной чёрной ведьмой, со всеми вытекающими из этого звания… эм-м… особенностями. Так что я почти уверена, что тетрадь, по которой ты готовил, могла быть испорчена ей самой.
Собственно, этот вывод я сделала не столько из прочитанных записей, сколько из собственных соображений – если бы всё было так просто и ведьмы, да и феи тоже так легко разбрасывались наработанными за долгие годы рецептами, то… Жить бы нам было не на что. Такие вещи, как рецепты редких зелий или даже отваров, строго хранятся в каждой семье и передаются из поколения в поколение.
Сдаётся мне, что Дайана была как из тех людей, кто дорожит своими сокровищами.
Джек молчит, а я осторожно стираю с виска катившие капельки пота. Он слаб и слабеет всё больше. И что самое гадкое – я не знаю, как ему помочь.
Он хмурится сильнее и недовольно кривит рот, а я перебиваю его опять же ворчливым:
– Только не спрашивай, почему я тебя сразу не предупредила. Расскажи ты мне всё с самого начала, я бы непременно отговорила тебя от этой идеи, но ты решил примерить на себя чёрную магию.
– Нет, – усмехается одними губами, – об этом спрашивать не буду. Лишь уточню вот что…
Он переводит дыхание, будто бы не одно предложение сказал, а пробежал от синего до чёрного квартала за четверть часа, что в общем-то не представлялось возможным. И продолжает:
– Во-первых, про какие записи ты говоришь, я весь дом перерыл, но нашёл только рецепты, во-вторых, на мой взгляд, Дайана не настолько глупа, чтобы испортить труды всей своей жизни, а в третьих, и это самое главное, кто тебе сказал, что твоя тётушка мертва? В самом деле мертва, а не притворяется таковой?
Открываю рот, чтобы возмутиться, но тут же его закрываю. Мертва? Или притворяется ею? Наверное, Джек думает, что непременно удивит меня этими словами, впрочем, это ему удаётся, но лишь отчасти, потому что…
– Понятия не имею, что там и как с прошлым или настоящим моей тётушки, я о её существовании узнала только в тот день, когда юрист привёз бумаги о наследстве.