«Ерунда какая! Ты знакома с парнем со вчерашнего дня – менее чем сутки, – а уже спишь с ним в обнимку».
Конечно, пока они лишь разок поцеловались и уснули рядышком, только ведь с Твеном все чувствовалось иначе. У Кинты возникло сильное ощущение того, что нет ничего глупого и поспешного ни в нем, ни в том, что могло между ними возникнуть.
Чувства к человеку, с которым не знакома и дня, – ерунда полная, но ведь так иногда получается, да? Так происходит стараниями тех, кто разгадывает твои секреты.
Может, чувства просто исчезнут. Может, Твен проснется и поймет, что проникся к ней из-за волшебного кружева и ощущений, которые вызвали узоры. Может, Твен проснется и сразу уйдет, а она снова будет одна, попробовав настоящую магию и – буквально на пару часов – намеки на любовь. Может, она не стоит того, чтобы с ней оставались, и должна сосредоточиться на магии. Да, план неплохой.
Уютнее устроившись в объятиях Твена, Кинта скорчила рожицу: чу-у-увства, ерунда ерундовая! Если Твен, проснувшись, захочет уйти, она пожмет ему руку, и их знакомство закончится. Если захочет остаться, она уговорит его найти больше звездного света, чтобы попробовать сплести другие узоры из книги.
Если Твен, держа в руках кружево из звездного света, чувствовал радость, то Кинта, сплетая нити, испытывала нечто совершенно иное. Некая часть ее естества, о существовании которой она даже не подозревала, управляла движениями ее рук. В какой-то мере плести кружево было словно оставлять на мире отпечаток своей души, а потом делиться им со всеми.
Кинта делиться своей сущностью, как правило, не любила; тем удивительнее было то, что ей понравилось плести кружево, быть рядом с Твеном, да еще страстно хотелось заниматься и тем и другим в дальнейшем.
– Да, магия – штука странная, – пробормотала Кинта, потянулась и взяла со стола синюю книгу. За спиной у нее шевельнулся Твен, и девушка замерла. Твен продолжал спать, но одной рукой прижимал Кинту к груди. Она прильнула к нему, позволяя себя обнимать. Кто знал, что просто спать рядом с другим человеком может стать величайшим счастьем в жизни?
Кинта закрыла глаза, чувствуя себя защищенной и любимой. На миг она перестала быть неудачницей. Ею дорожили. Пусть даже она это все сочинила.
– Соберись! – зашипела на себя Кинта. – Сосредоточься на магии.
Она начала читать.
К пробуждению Твена в чердачное окно лилось куда больше солнца, а Кинта прочитала три главы: «Узоры для пленения врага», «Узоры и страсть: исследование в трех частях» и «Краткая история волшебного кружева», которая оказалась совсем не краткой.
– Доброе утро, Тебя-Не-Касается! – Твен сонно улыбнулся.
– Доброе утро, – отозвалась Кинта, вдруг застеснявшись того, что до сих пор лежит на диване рядом с ним. Она быстро встала и пригладила свои буйные кудри.
Широко зевнув, Твен сел.
– Давно проснулась? – Он потянулся, и драная рубашка распахнулась, обнажив длинный порез на ребрах. Сегодня его края покраснели.
– Проснулась и успела немного почитать. А твой порез нужно показать лекарю.
– Накрою его твоим волшебным кружевом, и все, – отозвался Твен. – Руки мне оно вылечило.
Твен взял носовой платок и положил себе на живот. Оба стали смотреть, но ничего не происходило.
– Может, кружево работает лишь раз? – предположила Кинта.
Твен пожал плечами.
– Да заживет порез. У меня дома есть бинт. – Он на минуту задумался. – Вот только не знаю, могу ли я вернуться домой.
Кинта как раз собиралась расспросить Твена о том, что случилось в его лачуге накануне вечером.
– И часто злые хулиганы выгоняют тебя из дома?
Твен нахмурился:
– Нет. Те двое – ученые Арканы, когда-то они дружили с моим братом. Они хотели выбить его долги и забрать то приглашение.
Твен вкратце рассказал Кинте о приглашении и о том, как накануне встретил Анри и Гюстава на прибрежной лестнице. Так Кинта получила ответ на часть своих вопросов, но вместе с тем почувствовала себя ужасно.
– Прости, что выронила приглашение. – Девушка тяжело вздохнула. Ну почему она не положила листок в карман?! Но все случилось очень быстро, и при побеге из лачуги Твена времени подумать не было.
Твен покачал головой:
– Не стоит извиняться. Анри и Гюстав получили свое приглашение и, может, теперь оставят меня в покое. К тому же я скоро уеду. По крайней мере, план таков. Мне нужно где-то достать деньги на билет.
На лицо Твена легла тень, но она исчезла, не успела Кинта подробней расспросить его о Занде и тех двух ученых. Вместо этого она спросила его об отъезде.
– Куда ты отправишься из Северона? – В основном чтобы чем-то занять руки, Кинта открыла пароходный кофр, задвинутый в угол.
Твен подошел к ней и заглянул в кофр, изучая его содержимое:
– Вокруг света. Хочу увидеть все места, нанесенные на карту, и пару тех, что не нанесены.
– Сколько стоит билет?
– Дорого. Может, получится ее продать? – Твен вытащил дамскую шляпку с перьями. Она вышла из моды много лет назад и походила на линяющую птицу. Твен нахлобучил ее на голову и повернулся к Кинте. – Что скажешь? Сколько ты заплатила бы за эту жуткую шляпу?
У Кинты вырвался смешок.
– Я такую ни за какие деньги не надену. Попробуй продать носовой платок из звездного света. Может, так нужную сумму выручишь.
Твен швырнул в Кинту пыльную шляпу:
– Шутишь, Тебя-Не-Касается?
Кинта вытащила из кофра одноглазого плюшевого медведя и кинула Твену:
– Никаких шуток. Платок в твоем полном распоряжении. Хочешь – продавай. Хочешь – храни как зеницу ока. Хочешь – передай по наследству внукам. Мне все равно.
По сути, это было не так, только что Кинте делать с кружевным платком? Цепляться за него как за памятку о единственном разе, когда она занималась магией? К тому же звездный свет, из которого она сплела кружево, принадлежал Твену. Он заслужил право оставить платок себе.
Твен швырнул плюшевого медведя обратно Кинте и прижал платок к груди:
– Да я скорее жизнь свою продам. Платок останется со мной навсегда.
Твен на секунду перехватил взгляд Кинты, и девушке почудилось, что он дразнится. Пришлось отвести глаза. Заявление Твена было слишком серьезным для крохотного гнездышка, которое они свили себе на чердаке. Кинта едва не поцеловала Твена снова, но она сомневалась, что ему этого хочется, – тем более что он отошел в сторону с пыльной рубашкой из кофра в руках. Вдруг он готовился с ней попрощаться?
Кинта смотрела, как бугрятся мышцы спины Твена, пока он переодевался из старой рваной рубашки в новую, растянувшуюся на его широких плечах.
Отчаянное желание не расставаться с ним прямо сейчас заставило Кинту предложить:
– Если домой тебе нельзя, может, проведешь день со мной? Фотостудия закрыта. – Пьер наверняка не заметил, что накануне Кинта не ночевала дома, и не переживал из-за этого. – Но я хотела снова пойти в лавку «Вермиллион» и поискать там звездный свет. Вдруг получится снять нити с потолка, и вдруг – кто знает? – ты сумел бы продать их и купить билет…
Слова неслись из нее потоком, как вода с горного склона.
– Да, – ответил Твен, поворачиваясь к ней. Он застегивал рубашку, и в уголках его глаз цвета морской волны появились морщинки.
– Да – тому, чтобы пойти в лавку? Или сплести больше кружева? Или провести со мной день?
– Да – всему. – Твен надел ботинки и куртку, схватил футляр со скрипкой и протянул Кинте руку.
Улыбка на лице девушки была ярче солнца, сочащегося в окно.
Из дома миссис Дэвенпорт они выскользнули по секретной лестнице, которая спускалась с чердака в подвал. Оказавшись там, они пролезли в оконце, выходившее на розовые кусты. Несколько колючек порвали новую рубашку Твена, но она все равно смотрелась лучше изношенной вчерашней.
Лавка «Вермиллион» оказалась закрыта, объявление на двери гласило: «Откроемся между полуднем и полуночью. Сразу как получится», – поэтому Кинта повела Твена в свою любимую кондитерскую.
Купив себе по кофе и сладкой булке, они направились к возвышающимся над морем утесам, нашли скамью на променаде и сели. Утро выдалось прохладное, улицы засы´пали красные и оранжевые листья. Как порой случается в таких ситуациях, о случившемся между ними накануне вечером ни Кинта, ни Твен не говорили. Однако Кинта перехватывала взгляды, которые украдкой бросал на нее Твен. Перехватив четвертый, она рявкнула:
– Что смотришь? У меня крошки на лице? – Она торопливо отряхнула щеку рукавом.
Твену хватило такта изобразить смущение. Он принялся теребить застежки футляра со скрипкой, который нес с собой, и откашлялся:
– Нет у тебя на лице никаких крошек.
– Тогда перестань на меня таращиться.
– В лучах утреннего солнца ты просто загляденье.
Кинта была не из краснеющих девиц – ну у кого есть время на такую ерунду? – но этот парень полностью разрушил понимание того, к какому типу девиц она относится. Возможно, она таки была из девиц, которые краснеют, пробуждают магию или спят не с парнями, а рядом с парнями, для которых сплетают радость.
После завтрака такое было немного слишком, поэтому Кинта просто покачала головой и повернулась к морю. Над ними кружили чайки, громкими криками требуя крошек. В одном конце города на вершине скалы к запуску готовили огромный паровой дирижабль, последнее изобретение Сайнтифики. Вокруг него суетились мужчины и женщины в цилиндрах и защитных очках – проверяли датчики, махали руками, кричали.
– Как думаешь, когда откроется лавка «Вермиллион»? – выпалила Кинта. Комплимент Твена она проигнорировала, но заметила (вне себя от счастья), что в свете утреннего солнца Твен тоже чудо как хорош.
Твен пожал плечами.
– Подождем на улице? – не унималась Кинта.
Так поступить они, конечно же, могли. Других планов на день у Кинты не было. Студия Пьера по воскресеньям не работала, и за ее приходами и уходами фотограф не следил.
– Пойдем в Северонский музей, – предложил Твен, заканчивая свой завтрак. – Помню, я видел там звездный свет на картинах – на тех, что писáлись во времена Салона. Может, поймем, откуда его брали художники.