– Я серьезно. Посмотри: Северон и Экс – верхняя челюсть и зубы; Реу – морда; Вестун – волчья голова. Озеро Наватар – глаз; Цана – ухо. На юге Иситар – часть нижней челюсти.
– Чем тогда становится бедная Иксилия? – спросила Кинта, показывая на узкий остров между Эксом на севере и Иситаром на юге.
– Мой отец говорил, что Иксилия зажата, как кусок еды между волчьими челюстями. Именно поэтому иксилийцы так упорно делают из своих граждан самых жестоких бойцов на свете.
– Ни за какие коврижки не поехала бы на Иксилию, – засмеялась Кинта. – И не сказала бы Дэймену про то сравнение.
С Дэйменом, ученым с Иксилии, они сталкивались еще несколько раз, водили его по городу, показывали ночной рынок и большие музеи. Лавку «Вермиллион» они ему почему-то не показали – возможно, из-за настойчивых вопросов ученого об их работе или из желания сохранить лавку в тайне. Дэймен со всем его дружелюбием был для них случайным прохожим. Ни Твен, ни Кинта не станут очень сильно скучать по нему, когда после Бала Ученых он вернется на Иксилию.
– Обещаю не говорить Дэймену, что его страна похожа на кусок еды в волчьей пасти, – отозвался Твен.
Кинта засмеялась своим особенным смехом, подобным лучам солнца на воде, и Твену захотелось рассказать ей о приключениях, в которые они могли бы вместе пуститься. Но это означало бы сказать Кинте, что он хочет совместного будущего. А Твену не хотелось так ее напрягать. Пусть даже он знал, что такого будущего хочет. Каким бы оно ни было.
Каждый вечер, закончив плести кружево в библиотеке касорины, они исследовали по одной новой комнате в лавке «Вермиллион».
В той лавке они видели много чудес.
Они видели комнату, созданную из времени и полную часов.
Они видели комнату, целиком сотканную из нитей тени, во мраке которой, судя по табличке на двери, можно потеряться на добрую половину века.
Они видели комнату, выделенную под шляпы и непростительно очаровательную.
Они видели фотокомнату, каким-то образом заполненную сотнями фотографий из жизни их обоих. Твен нашел детские фотографии своей матери, младенческие фотографии их с Зандом и несколько семейных фото из отпусков. Была и целая фотостена о лете, проведенном на озере Наватар; и галерея, посвященная году, когда его родители учились в знаменитом Иситарском университете. Кто сделал эти снимки и как они попали в лавку, Твен не знал.
Они видели комнату с иголками и нитками для восстановления целостности нарушенных обещаний. Они видели комнату, полную радужного морского стекла, в разных кусочках которого виднелись разные части света. Они видели даже комнату с пожеланиями в бутылках. По ней они шли очень-очень осторожно.
В каждой из комнат они узнавали что-то новое о себе и о лавке «Вермиллион».
Старуха, которую, как выяснилось, звали Сорчия, за свой долгий век будто прожила сотню жизней. При каждом посещении она рассказывала им о разных местах, в которых была с лавкой «Вермиллион». Принципы ее действия Твен до конца не понимал, но получалось, что лавка перемещалась в пространстве, направляясь туда, где магия должна была быть обнаружена или где в ней нуждались. Сорчия никогда не представляла ни как долго задержится на одном месте, ни сколько проживет. Но к лавке «Вермиллион» она была привязана до самой смерти, а после владение ею перейдет к кому-то другому.
– Получается, вы никуда уйти из лавки не можете? – спросила Кинта, наморщив лоб.
Дело было накануне Бала Ученых, и Твен, Кинта и Сорчия пили чай в комнате, которую старуха называла апартаментами гадалки: маленькой, круглой, оклеенной синими обоями. С потолка свисало ровно сто стеклянных бусин, в каждой из которых мерцало разное будущее. Стояла необычная для осени теплынь, и окна распахнули настежь. С моря дул свежий соленый ветер.
Сорчия оторвала взгляд от чашки с чаем и рассмеялась:
– Разумеется, я могу отлучаться из лавки, дитя мое! Иначе как же мне покупать еду или гулять у моря под луной?
В устах старухи вопрос прозвучал полным абсурдом, но Твену он показался дельным. Он поднял свою чашку – тонкую как бумага, расписанную золотым и зеленым, украшенную бабочками – и сделал глоток. Прожив почти месяц во дворце касорины, он приохотился к роскоши вроде хорошего чая, и они с Кинтой оба поздоровели. Они носили дорогую одежду, ребра у них больше не торчали из-под кожи.
Когда Твен украдкой взглянул на Кинту, оказалось, что она смотрит на него. Они встретились глазами, и Кинта улыбнулась, будто они вдвоем знали тайную шутку.
От ее улыбки сердце Твена забилось чаще. Сегодня! После стольких недель ожидания сегодня он наконец попросит Кинту уехать из Северона вместе с ним.
– Вопрос очень хороший. – Твен улыбнулся в ответ на улыбку Кинты. – Лавка сможет существовать без вас? Что случится, если вы отлучитесь из «Вермиллиона» и вдруг умрете?
Сорчия пожала плечами:
– Даже не знаю. Вряд ли такое случится, но бывает всякое. Как правило, владение лавкой передается по наследству, пока род не угаснет. Я давным-давно потеряла из виду свою дочь и ее семью, поэтому не представляю, что будет после моей смерти.
– Ну до этого, конечно же, еще далеко, – быстро проговорила Кинта.
– Вот именно, – отозвалась Сорчия – А теперь расскажите, как идет работа над платьем касорины. Оно готово?
Твен снова глотнул чай, а Кинта закусила губу.
– Платье для касорины готово, – ответила Кинта. – А еще я сделала платье для себя. Завтра я надену его на бал.
– Ты сделала платье для себя? – переспросил Твен, со звоном поставив чашку на блюдце. – Как? Когда?
– Ну сделала, – ухмыльнулась Кинта.
– Можно мне его увидеть?
– В ночь бала – да.
Твену хотелось задать больше вопросов, но один день он подождать мог.
– А что касорина думает о том, что у тебя будет платье из звездного света? – спросила Сорчия.
Твен задавался тем же вопросом.
– Она не в курсе. – Кинта попыталась засмеяться, но вышло больше похоже на скрип ржавых ворот при открывании.
– Затея рискованная, – пробормотала Сорчия. – Властные люди не любят, когда их затмевают.
– Что она может сделать, когда узнает? Выгнать меня? Сорвать с меня платье на глазах у толпы? – Дрожащей рукой Кинта подняла чашку, чтобы сделать очередной глоток. Горячая жидкость выплеснулась на скатерть.
– Уверен, касорине платье понравится, – проговорил Твен. – И уверен, мне оно тоже понравится.
Кинта взглянула на него с благодарностью.
– Сразу после бала я уезжаю, так что это наш последний визит в лавку «Вермиллион», – объявил Твен, поворачиваясь к Сорчии. – Которую из комнат порекомендуете нам осмотреть?
– Даже не знаю, – ответила Сорчия, глядя в свою чашку. – Ни относительно того, последний ли это ваш визит, ни насчет того, которую из комнат вам следует осмотреть. На рынке духов вы уже побывали?
Да, Кинта с Твеном побывали там. Рынок представлял собой лабиринт пустых ларьков, в каждом из которых продавался аромат, отражающий сущность одного из живущих на свете. Кинта с Твеном разыскали свои ларьки и часами впитывали ароматы друг друга.
– Мы побывали на нем неделю назад, – ответила Кинта. – Ничего подобного я никогда не видела и не нюхала.
– А как насчет бумажного цирка? – спросила Сорчия.
Цирковая комната стала для Твена одной из самых любимых. Целый шатер в натуральную величину с бумажными артистами, акробатами, лошадьми и зрителями. Летая по воздуху, все они шуршали, как газеты на ветру. Засидевшись среди них, Твен и Кинта почувствовали себя чересчур тяжелыми и материальными.
– Цирк нам очень понравился, – сказал Твен.
Сорчия поставила чашку на блюдце и вытащила из кармана ключ:
– Эту комнату я приберегала на конец, но, похоже, время пришло. Найдите дверь, которую открывает этот ключ, и окажетесь там, где вам суждено.
Твен взял ключ, и они с Кинтой обняли Сорчию на прощание.
– И где, по-твоему, эта дверь? – спросила Кинта, когда они брели по ставшему знакомым коридору лавки. Сегодня его стены были завешаны картами.
Двери лавки тоже постоянно менялись: на месте книжной комнаты теперь была полная подушек всех форм и размеров. А ведущая вниз лестница осталась на месте. Выяснить, куда она ведет, им до сих пор не хватало храбрости или дурости. Но, возможно, время пришло.
– По-моему, нужно спуститься. – Твен показал на лестницу. Когда они прошагали мимо нее, ключ у него в руках чуть заметно дернулся.
Кинта, шедшая рядом с ним, задумчиво наклонила голову набок.
– Думаю, ты прав, но мне не хочется. Та дверь почему-то кажется мне слишком странной. Даже для этого места.
– Я тебя не оставлю, – мягко пообещал Твен. – Что бы ни скрывалось за той дверью, мы увидим это вместе.
Кинта вложила ладонь Твену в руку, и они спустились по лестнице. Пятьдесят мраморных ступеней привели к красно-золотой двери с резьбой из рун. В середине двери зияла замочная скважина.
Кинта кивнула Твену, наблюдая, как тот вынимает из кармана ключ и поворачивает его в замке. Громко заскрипев, дверь открылась внутрь.
Твен и Кинта шагнули во тьму, тянущуюся во всех направлениях.
Комнату продувал свежий ветерок, пахнущий пряностями и далекими краями. На расстоянии от Твена и Кинты что-то слабо светилось золотом и серебром, будто за много миль от них горел фонарь. Твен вытащил из кармана кружевной платочек. В его сиянии показались каменный пол и груда булыжников справа от них. Насколько мог судить Твен, они оказались в большой подземной пещере; где-то вдали струилась вода.
– Почему в наши приключения мы никогда не берем фонарь, ума не приложу, – проворчала Кинта, пока дверь закрывалась. С большой осторожностью они двинулись по пещере, направляясь к серебряно-золотому сиянию вдали. Шли они долго, а когда наконец оказались у цели, Твен на миг потерял дар речи.
Перед ними был не фонарь, а высокая гора переплетенных нитей, золотых и серебряных. Гора напоминала сладкую вату и сияла целой сотней свечей, озаряющих их лица.