– Знаю, что закрыт, я не дура.
– Приходите завтра, сможете читать, что захотите, а сейчас уже поздно.
Она схватила и стиснула изо всех сил его руку.
– Мне надо с вами поговорить, это важно.
– Какие-то проблемы? – насторожился Митч.
– Знаете, почему я не покупаю у вас книг? Потому что я больше не вижу букв! Я еще отличаю день от ночи, вижу предметы, когда хожу, вижу силуэты встречных, но буквы расплываются, строчки – как колеблющиеся на странице волны. Печально, раньше я читала запоем, обожала это занятие. Я привыкла к своей участи, от старости никуда не денешься, но с тех пор, как скончался мой муж, мои дни сильно удлинились. Потому я к вам и хожу. Два часа подряд притворяюсь, будто читаю, это бывает скучно, особенно когда нет других покупателей, но это все равно не одиночество, ведь рядом вы. Из деликатности я стараюсь не подслушивать, не хочется никого беспокоить, но со слухом-то у меня полный порядок. К примеру, сегодня, пока вы меня не выгнали, я слышала слова вашей подруги о читательском клубе, который вы организовываете. Я весь вечер об этом думала, для меня это стало бы возможностью вернуться к книгам. Позвольте, я перейду к сути: хочу вступить в ваш клуб, не отказывайте мне.
Митч был ошеломлен. Он никогда не думал о мадам Берголь. Привыкнув к ее уловкам, он ограничивался тем, что издали с ней здоровался, когда она входила в магазин, потому что не видел смысла что-либо ей подсказывать или советовать. Если бы он к ней подошел, то увидел бы у нее на глазах мутную пленку, не позволявшую определить, какого они цвета. На этой стадии оперировать катаракту уже не было смысла. Но он ничего не знал ни о ее здоровье, ни о ее материальном положении, и не осмеливался об этом заговаривать. Под расстегнутым пальто чернело аккуратное платье, обтягивавшее хрупкую фигурку. Морщины на щеках ничуть не портили красоту лица. Митч не увидел никаких причин ей отказать, даже если ему придется помогать ей спускаться и подниматься по крутой лестнице. Ее присутствие никому не помешало бы.
– Что ж, я согласен, – сказал он. – И чтобы вы больше не скучали, когда в магазине пусто, а я не слишком занят, я мог бы прочесть вам вслух главу-другую из книги, которую мы выбрали бы вместе.
– Те, что я листаю, не годятся?
– Годятся, годятся, – лаконично ответил Митч. – Подождите, не уходите, я запру двери и провожу вас.
– Благодарю вас за учтивость, но я прекрасно справляюсь сама, – сказала она, помахала книготорговцу рукой и ушла.
Тем вечером Митч в ожидании поезда клевал носом на вокзальной скамейке. В поезде он всю дорогу спал, упершись лбом в пыльное стекло вагона. Потом дотащился до дому, вскарабкался по лестнице, на каждой ступеньке сомневаясь, что доберется до своего этажа, а добравшись, повалился спать, не раздеваясь.
8Тайная сходка
Все свободное время Митч тратил на подготовку подвала. Он трудился больше, чем обычно, мало спал, но не чувствовал усталости, наоборот: каждое утро просыпался в лучшей форме, чем накануне, в отличном расположении духа. Прежде чем запереть вечером магазин, он спускался в подвал и передвигал там столики, по-новому расставлял диванчики, стулья и кресла перед воображаемой сценой, на которой представлял Матильду и мадам Ательтоу; потом, когда делать было уже нечего, сортировал книги на полках или составлял списки для чтения. На третий по счету вечер помочь ему пришла Матильда, потом она приходила еще и еще. Она появлялась без предупреждения и все делала по-своему – Митч быстро зарекся что-либо ей советовать; она взяла на себя оформление помещения. Раскопала на барахолке комплект старых плакатов с рекламой концертов групп, музыку которых в жизни не слушала: Pink Floyd, Rolling Stones, Supertramp, ABBA, Guns N' Roses, Nirvana, REM, Weezer; гвоздем коллекции был портрет Фредди Меркьюри во всем белом, держащего микрофон так близко ко рту, словно собрался его проглотить. Фредди она повесила за барной стойкой. Митч не пытался узнать, зачем все это нужно и как эти плакаты помогут успеху вечеров, посвященных чтению. Она как будто знала, что делает, ее задор и оптимизм поднимали ему настроение. За работой она рассказывала ему, как протекает учеба, какие предметы ей интересны, а какие вызывают скуку, каков механизм действия противовоспалительных средств, каковы побочки от аспирина, как много обещает открытие некоей чудодейственной молекулы в области лечения определенных видов рака.
Когда ей нечего было рассказать, она падала в кресло и читала, что-то насвистывая. Бывало, она пропадала часа на два, а потом возвращалась с таким беспечным видом, словно отсутствовала всего несколько минут. В конце концов Митч уяснил о Матильде две вещи: во-первых, для нее невыносимо было простаивать без дела даже мгновение, а во-вторых, она ненавидела тишину. В порядке бунта или чтобы ей досадить, он прилепил рядом с Фредди Меркьюри афишу с оригинальной обложкой романа «1984».
В следующее воскресенье они проспали допоздна, потом Митч повел Матильду прогуляться по берегу реки. Когда они шли по мосту, он вдруг остановился. Матильда почувствовала это и сразу оглянулась. Между ними было всего несколько сантиметров. Она прищурилась, гадая, с какой стати он решил бросить ее прямо на мосту. Лучше было не дать ему возможности объясниться, а выпалить на опережение, что ей все равно, что у нее тоже куча дел, не говоря о том, что она запустила учебу, посвящая все вечера ему. Все это пронеслось у нее в голове, пока Митч молча на нее смотрел. Оказалось, что у него и в мыслях не было уходить, наоборот, он собирался ей сказать, что она сейчас даже красиве, чем всегда. Вспыхнувшая от смущения Матильда повисла на его руке, забыв про заготовленную отповедь.
– Болтаешь невесть что! Боишься, что ли? Все будет хорошо, – пообещала она. – Твой стареющий Дон Жуан заполнит паузы бренчанием на гитаре, а в своих приятелях я уверена, эти не полезут за словом в карман.
– Сколько их будет, по-твоему? – не успокаивался Митч.
– Я наприглашала десятка два. – Она подняла глаза к небу, шевеля губами. – Нет, целых двадцать пять. И этим велела приводить друзей. Я очень старалась их заинтересовать, им уже не терпится оказаться среди немногих избранных, просеянных через сито. Учти, не ты один страдаешь от цензуры, на факультете теперь запрещено обсуждать политику, но можешь не сомневаться, те, кто придет, не станут сдерживаться.
– Если допустить, что каждый из твоих гостей притащит с собой еще хотя бы одного, то наберется добрая полусотня голов, вместе с рекрутами Вернера получится та самая сотня, полна коробочка.
– Скоро узнаем, ждать осталось недолго, – ответила Матильда.
Сто не сто, а шестьдесят человек собралось. Тридцать два со стороны Матильды, двадцать шесть со стороны Вернера, плюс к этому мадам Ательтоу уговорила прийти хозяйку книжного магазина, пообещав той много полезных сведений; наконец, пришла мадам Берголь, для которой немыслимо было упустить такую возможность. Митч рассчитывал на большее, но для дебюта вполне годилось и это.
Мадам Ательтоу сохранила сноровку. Она в первоклассном учительском стиле описала последствия закона HB 1467, остановившись на вреде от него для общественного сознания и объяснив причины – политические, не моральные, – повлиявшие на его появление. Этим надуманным предпосылкам она противопоставила мотивы авторов запрещенных книг, которые, представляя самые разные культуры, страны, эпохи, стили и жанры, старались делиться в своих книгах мыслями о человеке, отвергая право сильного, варварство, неравенство, стремясь к торжеству терпимости, справедливости и свободы. Она была неутомима. Митч силился вспомнить, была ли она столь же пламенной, когда он у нее учился. Мадам Ательтоу цитировала авторов и тексты, восстанавливавшие в правах нюансы. Потом она несколько театрально выдержала паузу и повернулась к книжным полкам, подавая пример студентам, готовым восторгаться сотнями запретных наименований. Хозяйка книжного магазина, приглашенная ею, сидела с разинутым ртом, не скрывая изумления и гадая, как ее коллега умудрился собрать и, главное, скрыть столько запрещенной литературы. Но долго раздумывать об этом ей не пришлось. В почти что благоговейной тишине на сцену вышла Матильда.
Митч обменялся улыбкой с Вернером, ища в его проказливом взгляде подтверждения своим мыслям. Не иначе, две женщины отрепетировали свое выступление, иначе откуда такая безупречная синхронность?
Те ничего не оставили на волю случая. Матильда прошлась между рядами, с безразличным видом и с умелым покачиванием бедер раздавая список названий, которые она и ее сообщница составили для следующего заседания клуба.
Участникам предлагалось без промедления поразмыслить над вопросами, поднимаемыми в этих запрещенных для них текстах. Список включал «Смятение чувств» Стефана Цвейга, «Постороннего» Альбера Камю, «Любовника» Маргерит Дюрас, «Начинается ночь» Майкла Каннингема, «Падение дома Ашеров» Эдгара Алана По и «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд. Раздав все листки, Матильда уселась на спинку кресла лицом к собравшимся. Скрестив ноги таким образом, чтобы мужская часть зала не отрывала от нее глаз, она заставила всех умолкнуть, подождала немного и повела речь о достоинствах запрещенной властями свободолюбивой литературы.
Вернер был в полнейшем восторге от нее самой и от ее выступления, в котором он не находил изъянов. Ему нравилась музыкальность ее голоса и ритм речи, которым она владела не хуже опытной певицы.
Немного погодя Матильда открыла дебаты. Человек десять студентов выступили друг за другом, но ни один не смог тягаться с мадам Ательтоу и Матильдой.
Ближе к десяти часам вчера пришла очередь Вернера, который схватил гитару и первыми же аккордами привел Митча в чрезвычайное удивление.
– Подожди, это он еще не разошелся… – прошептала ему мадам Ательтоу.
Собрание завершилось около одиннадцати. Студенты расходились воодушевленные, каждый – с книгой по своему выбору, врученной Митчем. Вернер удалился по тротуару под руку с мадам Берголь, мадам Ательтоу села в машину хозяйки книжного магазина.