Вечер наступил неожиданно рано, оповестив о себе моросью, от которой хотелось сбежать, горбясь от озноба. Пешеходы ускоряли шаг, втягивая голову в плечи, но Митч, нежданно обретший свободу, видел все краски мира, как ни пытался он укутаться серой пеленой. Над тротуаром пестрели раскрытые зонтики, мимо проносились разноцветные машины, мокрый асфальт отражал свет фонарей. Сколько же времени он провел взаперти?
Резкий гудок заставил его оглянуться. Ему подмигивали фары маленького грузовика. Он подошел к его кабине и увидел за рулем Анну. Она поманила его внутрь.
– Прости, что не стала ждать тебя внутри, но в таких учреждениях мне становится как-то не по себе, и вообще, лучше не дразнить гусей.
– Как ты узнала, что меня арестовали?
– Довольно оригинальным способом, – ответила она, трогаясь.
Она пришла в книжный магазин днем. Там было пусто, тем не менее она толкнула дверь.
– Из твоего складского закутка доносился шепот. Ну, я и подумала…
– Что ты подумала?
– Что ты прячешься там с другой женщиной! Врываюсь туда – и что же я вижу? Совершенно незнакомую мне парочку, у обоих глаза на лбу. Мужчина ласково лопочет своей женщине, что, конечно, произошла ошибка, ты никого не убивал.
– Она не его женщина.
– Как скажешь. По-моему, сейчас не это главное.
– Это тоже, чуть-чуть. Я все испортил.
Митч объяснил, что это свидание было для Вернера и для мадам Ательтоу очень важным, и Анна спрашивала себя, более странно для нее или более привлекательно, что он сильнее огорчен тем, что помешал их тайному свиданию, чем тем, что его обвиняют в убийстве. С ревом переключив передачу, она сказала:
– Считай, ты обеспечил им незабываемые воспоминания.
Она проскочила на красный и напугала сигналом резко затормозившего автомобилиста.
– Представь, что они теперь друг дружке рассказывают, – добавила она, дотронувшись до его щеки.
Митч смотрел на разматывающиеся за окном тротуары, полные людей, залитые светом.
– У тебя больше нет причин беспокоиться, ведь твое алиби – это я, – продолжила Анна.
– С той оговоркой, что в вечер убийства меня не было с тобой.
– Знаю и очень этим огорчена. Самое глупое во всем этом то, что мне тебя ужас как не хватало, хотя о таком не принято говорить.
Митч повернулся к ней, тронутый не меньше ее.
– Ты как, держишься? – спросила она.
Он ответил не сразу. Надо было ответить на это «нет». Скорее, он принял и удар ждал, оглушенный, что преподнесет им будущее.
– В тюрьме у меня было два периода, – заговорил он усталым голосом. – В одном мне постоянно недоставало моей жизни на свободе: запаха кофе поутру, душа в ванной, прогулки до вокзала, перрона, где я ждал пригородного поезда и негодовал, когда он задерживался, ни с чем не сравнимого запаха этого поезда, грязного окна вагона, искажающего утренний свет, дороги до моего магазина, звука поворачиваемого в замочной скважине ключа. Я видел как наяву, с поразительной четкостью, все эти подробности, которым раньше не придавал никакого значения. А потом наступил день, когда все рухнуло, а я и не заметил…
Он прервался на середине фразы. Анна, поглядывая на него, даже сбилась с дороги; он сидел растерянный, бледный, с потухшим взглядом, заблудившийся в неведомом ей мире, суровость которого она только начинала постигать. Грузовичок чиркнул правыми колесами по обочине, Анна резко повернула руль и вернулась на свою полосу.
– Что было потом? – робко спросила она.
– Потом я перестал думать о чем-либо, кроме своей повседневности заключенного. О часе пайки, о прогулке во дворе, о спортзале, о вечернем затухании красок, о том, что ночная гроза опять размоет «дорогу мертвецов», о своих попытках сохранить рассудок, когда ко мне в камеру вползет новое утро.
Она сняла ногу с акселератора, понимая, что эту поездку надо затянуть, чтобы Митч выговорился, снял тяжесть с сердца, чтобы его откровения остались на этой дороге, на которой они оказались вместе.
– Я не все тебе рассказал о своем суде, – продолжил он. – Прокурор притащил на процесс не только две книжки из моего закутка, но и «Постороннего» Альбера Камю, «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд, «Признание» Джека Лондона, «Писать или жить» Хорхе Семпруна, «451 градус по Фаренгейту» Рея Брэдбери, он обвинил меня в том, что я раздавал их невинной молодежи с целью ее совращения; с желанием вселить в нее страх и ненависть к властям, дестабилизировать общество, противостоя желанию родителей и учителей. Я слушал его вполуха, думая только о странном парадоксе, свидетелем которого оказался. Этот человек, эрудит, боялся силы слов. Я все время спрашивал себя, что произошло в его жизни, как он до такого дошел. Произведения, использованные им как изобличающие меня улики, хранились в его собственной библиотеке. Салинас увлекался чтением, знал, какое зло он несет, лгал другим и себе самому.
Город и пригороды остались позади, дорога вытянулась в длинную ленту, терявшуюся вдали. Под звездным небом раскинулись, уходя за горизонт, поля ячменя и пшеницы. Анна отпустила стекло и набрала в легкие свежий воздух.
– Как ты узнал, где он взял все эти книги? – спросила она.
– Я побывал в его доме в день его смерти.
Митч уперся головой в дверную стойку и закрыл глаза. Анна больше не задавала ему вопросов.
В городке на берегу моря Анна остановилась у мола и стала ждать рассвета, чтобы его разбудить. Потом распахнула дверцу и спрыгнула на землю, полная энергии.
– Делай, как я! – радостно посоветовала она ему. – Разуйся и догоняй!
Пока он возился со шнурками, она уже добежала до волн.
Крики чаек заглушали шум моря. Порывы ветра трепали Анне волосы, ей приходилось ежеминутно убирать их от глаз.
Накануне Митч сидел в наручниках в комнате для допросов, не сомневаясь, что впредь будет видеть небо только сквозь тюремную решетку. В это утро он брел босиком по песку, испытывая восторг от соленых брызг и от женского смеха. После его встречи с Анной реальность и мечты безумно переплелись.
22«Цвет пурпурный»
В пузырях морской пены уже отражалось солнце. Митч и Анна разделись, вода показалась им ледяной, хотя воздух успел уже нагреться.
Немного погодя, лежа на песке, Митч положил голову Анне на живот и чувствовал затылком биение ее жизни. Целый час они лежали в ласковом прибое, потом собрали вещи, сели в грузовичок и покатили в центр курортного городка, чтобы найти место, где позавтракать.
Шагая по тротуару, Анна задержалась у киоска и купила утреннюю газету. На первой странице красовалась фотография Салинаса. Она сложила газету и сунула ее в карман.
Когда они уселись за столик, она положила газету перед Митчем и попросила его прочитать заметку.
– Он скончался в страшных мучениях, – сообщил он, стараясь скрыть радость.
– Как он умер? – спросила Анна, окуная тост в свой кофе с молоком.
– От отравления, – ответил Митч.
– Оригинально, – бросила она с искренней отстраненностью.
Она щурила глаза и странно улыбалась. Митч попытался прочитать ее мысли, ему было любопытно, с ним она сейчас или беспокоится о газовой плите и о холодильнике в своем ресторане в сотнях километров отсюда.
– Ты не спрашиваешь меня, не я ли убийца?
– А ты убийца?
В кафе воцарилась тишина. Официантка, готовившая столики, замерла с отвисшей челюстью, с вилкой в одной руке и с тряпкой в другой.
– Давай больше об этом не говорить, – предложила Анна.
Она встала, взяла из корзинки на прилавке два круассана, снова уселась напротив Митча и протянула один ему.
– Невероятно, до чего морской воздух возбуждает аппетит. Лучше было бы забиться в угол… Наверное, люди постоянно голодны; я, во всяком случае, – всегда. – Она отодвинула газету. – Что ж, раз мы уже знаем орудие убийства, остается узнать мотив.
– У Салинаса хватало врагов.
– Без сомнения, но полиция задержала всего одного.
– Я перечислил им много причин, все очень просто.
– А по-моему, все гораздо сложнее, думаю, тебя они схватили не просто так. При том условии, конечно, если ты его не убивал, но мы обещали больше это не обсуждать. Но даже если и да, было бы разумно найти других виноватых.
– Например, того, кто донес на убийцу?
– Вот именно! Его или кого-то еще, при условии, что он совершил какое-то преступление. Что повлекло первый твой арест?
– Я уже тебе говорил: книги, иметь которые в своем книжном магазине я не имел права.
– Я спрашивала не об этом. Как полиция узнала, что они у тебя были?
– За две-три недели до этого контролер составил протокол за отказ убрать с полки «Дневник Анны Франк», подчиниться было бы нелепо и недостойно. Полагаю, его рапорта хватило, чтобы ко мне нагрянула полиция.
– Сколько полицейских вторглись к тебе в тот раз?
– Не знаю, шесть-восемь.
Анна положила локти на столик, уперлась в сплетенные пальцы подбородком и уставилась в потолок.
– Восемь полицейских из-за простого рапорта? Что-то здесь не так. Я знаю случаи, когда рестораны нарушали требования санитарной службы, некоторые, где я работала, наказывали за это штрафами; в худшем случае к ним снова заглядывали через две-три недели, но чтобы врывалась полиция – такого не бывало.
– Тираны больше боятся книг, чем испорченной еды.
– Тебе никогда не приходило в голову, что на тебя могли донести?
– Приходило, только непонятно, зачем кому-то было на меня доносить, – пожал плечами Митч.
– Чтобы посадить тебя в тюрьму. Кто в твоем окружении мог быть заинтересован в том, чтобы убрать тебя с глаз долой?
– К сожалению, не могу назвать никого.
У Митча пропал аппетит, и он положил свой круассан на блюдце. Анна съела свой в два счета.
– Морской воздух, – объяснила она, вытирая уголки губ.
– Разве что антиквар, – проговорил Митч. – Тот, что продал мне помещение под книжный магазин; потом он хотел арендовать у меня подвал, но я не согласился.