– Мы никогда не касались этой темы, – сказал он. – Нам было хорошо в настоящем, задумываться о завтрашнем дне не было нужды.
– Понимаю. Чем завершилась та история?
– Видимо, Матильда не была создана для отношений на расстоянии, с момента после ареста я ничего о ней не слышал, все годы в заключении тоже.
– А после освобождения?
– У меня не возникло желания напомнить ей о себе.
– Ты по-прежнему в нее влюблен?
– Нет, но мне вспоминаются некоторые наши с ней моменты.
– Если она так внезапно исчезла, то не она ли стала доносчицей?
– Она была студенткой, яростной противницей властей.
– «Кроты» тоже такими прикидывались. Девушки по вызову, выдававшие себя за студенток, охмуряли своих жертв. Похоже, сексуальный шпионаж очень даже в ходу и в наши дни, причем не только в тоталитарных странах. Знаешь, не так давно английская разведка выяснила, что один из их министров выбалтывал в постели государственные тайны, чтобы произвести впечатление на свою красотку, работавшую на Россию.
– Пожалуйста, прекрати. Не хочу обсуждать ее в таких словах.
– Ты хоть знаешь, что с ней стало, с твоей Матильдой?
– Не имею ни малейшего понятия, наверняка доучилась и работает в какой-нибудь лаборатории… или в аптеке.
– А может, она не училась ни в каком университете.
– Почему тебе так важно узнать, не донесли ли на меня?
– Расследуется убийство прокурора, инспектор не успокоится, ему нужен виновный, и поскорее. У него на руках достаточно козырей, чтобы подкрепить обвинение против тебя и довести дело до суда. Я единственная твоя линия защиты, но мои показания заставят его копать и под меня.
Митч мысленно оценил ситуацию и пришел к выводу, что дальше будет только хуже.
– Прямо завтра возьми свои слова назад, скажи, что ошиблась с датой.
– Мы должны его опередить, – продолжила Анна так, словно Митч ничего не предлагал, – дать ему то, что ему нужно, пока он не пришел к окончательным выводам. Иначе будет поздно для нас обоих.
– Какая связь между убийством Салинаса и человеком, который мог на меня донести?
– Может, и никакой, но полиция слишком быстро собрала улики, а это значит, что она знала, что искать. Лично я думаю, что эта связь есть; во всяком случае, мне хочется в это верить.
И, как если бы она решила добраться до этой точки своих рассуждений, чтобы уступить усталости, она закрыла глаза и уснула, привалившись к дверце.
Весь остаток дороги Митч ломал голову, кто мог захотеть отправить его за решетку и по какой причине.
Антиквар странно себя вел после продажи ему помещения; его внезапный интерес к подвалу мог бы послужить причиной доноса. У Вернера не было никаких причин его уничтожать, у мадам Ательтоу тоже. Разве что у хозяйки «ее» книжного магазина – из зависти или по политическим причинам. Старая мадам Берголь проводила в его магазине много времени и сама его просила пустить ее на собрание. К ней чудом вернулось зрение, что было хоть и странным совпадением, но недостаточным, чтобы ее заподозрить. Что же до Матильды…
– Это не могла быть Матильда, ведь полиция так и не нашла вход! – воскликнул Митч, отказываясь поддаваться паранойе.
– Какой вход? – спросила Анна со сладким зевком.
– В потайную читальню.
– Что еще за потайная читальня?
– После принятия закона HB 1467 я два раза в неделю собирал у себя студентов для чтения запрещенных книг. Я был не один, в организации дебатов мне помогали Матильда и мадам Ательтоу, бывшая моя преподавательница словесности.
– Твоя вездесущая Матильда! Много народу посещало эти собрания?
– Сначала человек пятьдесят, потом больше. По конец набиралось по сто пятьдесят участников.
– Ты раздвигал тумбы с книгами, чтобы принять всю эту ораву?
– В этом не было необходимости. Антиквар, продавший мне помещение, упомянул о большом подвальном зале. Он оговорился, что это не более чем легенда, но я заподозрил, что ему известно гораздо больше. Однажды я проломил стену и увидел это помещение наяву. Потом он появился опять и спросил, нашел ли я его, потому что пожелал его арендовать. Я соврал, что ничего не нашел. Он разозлился и сказал, что видел в окно, как я возил что-то в тачке. Этим все и ограничилось.
Анна прервала его жестом, достала из-за спинки кресла матерчатую сумку и вынула оттуда тетрадку и ручку.
– Зачем это? – спросил Митч.
– Здесь я записываю рецепты. Больше ничего нет под рукой, придется писать здесь… Так зачем антиквару понадобилось арендовать у тебя подвал?
– Комната, которую я нашел под своим магазином, оказалась не просто складом, это было место для подпольной перепродажи краденого.
– Антиквар исполнял там роль аукциониста?
– Вероятно. Так или иначе, комнату быстро замуровали. Заглянув туда, я обнаружил на месте всю обстановку: диванчики, столы, табуреты, бар. Там могло поместиться много народу. Посетители попадали туда через люк во дворике. Я придумал другой вход – через люк в полу у меня в складском закутке, вниз по лесенке, чтобы попадать туда сразу, не выходя наружу. Мои гости заходили в магазин и спускались вниз так, что никто этого не видел. Я не ожидал, что мои встречи будут пользоваться таким успехом. Так продолжалось до тех пор, пока…
– Пока не нагрянула полиция! Ты говоришь, что в эту потайную комнату они не попали?
– К счастью, нет: если бы они удосужились заглянуть под ковер, то Салинас добился бы для меня десяти лет.
– А со двора они спускались вниз?
– Спускались – в тесный пыльный подвал. Я загородил проход в стене книжным шкафом, который сколотил из старых досок, создававших впечатление, что он стоит там спокон веку.
– Я не понимаю одного: антиквар следит за тобой из окна, понимает, что ты нашел его тайник, и приходит к тебе просить пустить его туда. Если это было ему так важно, зачем он продал тебе помещение?
– Я тоже долго задавал себе этот вопрос. Думаю, он избавился от него по двум причинам. Во-первых, из боязни, что в конце концов выплывет на свет связь между его законной торговлей на поверхности и незаконной под землей, а при таком размахе перепродаж ему грозил изрядный срок. Во-вторых, оставшись без значительной части доходов, он ощутил нужду в деньгах и был вынужден продать магазин.
– Дождался, чтобы улеглось волнение, и решил приняться за старое, – заключила Анна.
– Таким был и мой вывод.
– Это превращает его в подозреваемого с серьезной мотивировкой: у него были все причины не говорить полиции о существовании этого помещения. После того как тебе вынесли приговор, у него были развязаны руки, чтобы возобновить прежнее занятие. Он так и сделал?
– Чего не знаю, того не знаю. У меня не было сил туда спуститься. Глупо, конечно, но что поделаешь.
– Нет, не глупо: признать, что ранен, совсем не то, что сознаться в своей слабости.
– Допустим, наши гипотезы обоснованы, но зачем ему устранять Салинаса?
– Чтобы тебя опять осудили и посадили в тюрьму, в этот раз пожизненно. Государство конфискует твой магазин и объявляет торги, на которых его за бесценок покупает антиквар. Ловко, ничего не скажешь.
Митч прищурился, его не устроила версия Анны, хотя трудно было отрицать, что в ней есть рациональное зерно.
День уже угасал, когда они въехали в пригород.
Ужин прошел в звенящей тишине. Митч, подавленный и озабоченный, старался не смотреть на Анну. Он не был до конца убежден в виновности антиквара, но теперь серьезно относился к предположению, что кто-то решил уничтожить его ради собственной выгоды.
Лежа рядом с Анной, он дождался пока она уснет, и положил руку ей на живот, будто цепляясь за нее, чтобы не утонуть. Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором появлялись лица Вернера, мадам Ательтоу и хозяйки «ее» книжного магазина, мадам Берголь, Матильды…
Он не видел иного способа избавиться от наваждения, кроме как перестать прятаться от своих воспоминаний, набраться храбрости и спуститься в подвал запрещенных книг.
В полночь сон затащил его под полог неба, усыпанного звездами.
24Синий блокнот
Митч проснулся оттого, что Анна что-то напевала на кухне; по всему дому растекся аромат горячего хлеба. Он спустился к ней.
Анна могла читать его, как книгу, чувствовала, что он что-то от нее скрывает, вспомнила их вчерашний разговор, лишь только открыла глаза, и не перестает его обдумывать. Она сделала вид, что все в полном порядке, поцеловала его, поставила на стол кофе, еще раз поцеловала и предупредила, что должна сказать ему что-то важное. Понимая, что с пустым желудком он мало вменяем, она заставила его сесть, сделала омлет и стала расхаживать по кухне, пока он завтракает.
– У тебя были враги? – спросила она безразличным тоном, как о том, нравится ли ему омлет.
– Вряд ли.
– Обычно о таких вещах знаешь. С кем ты общался в то время, не считая Матильды?
– Регулярно – только с покупателями из моего магазина.
– Что за покупатели?
– Вернер и мадам Ательтоу, которых ты застала в моем складском закутке. С трудом представляю, чтобы они были способны кого-то убить.
– Они навещали тебя в тюрьме?
Вместо ответа Митч промолчал.
– Получается, ты не так-то хорошо их знаешь. Кто еще?
– Мадам Берголь, безобидная старушка.
– Старушки не бывают безобидными, они были молоды и вспоминают об этом.
– Ни у мадам Берголь, ни у остальных не было причин убивать Салинаса.
– Кто тебе сказал, что у этой милой старушки – или у кого-то из других твоих друзей – не было с ним проблем? У меня есть другая версия, не с антикваром.
Митч прищурился, он не любил поспешных обвинений. Они, подобно слухам, способны стремительно распространяться и прилипать так прочно, что не отлепишь. Если кто-нибудь расскажет, что мясник из лавки на углу – убийца, расчленяющий свои жертвы, то независимо от того, правда это или ложь, вкус покупаемых у него отбивных навсегда испортится. Но Анну было не унять.