– Возьмем для примера твою бывшую преподавательницу, – продолжила она, – и предположим, что у нее были нелады с правосудием. Она предлагает прокурору сделку и грозит в противном случае разоблачить его замешанность в гораздо более интересном деле, чем то, которое касается ее.
Митч смутился, ему стало не до омлета на тарелке. Он отложил вилку, вежливо вытер салфеткой рот и повернулся к Анне.
– Ты серьезно? – В его заинтересованном тоне не было искренности. – Она донесла на меня Салинасу, а через пять лет отравила его?
Анна пожала плечами, как будто это была сама очевидность.
– В этом нет ничего смешного.
– Я не пытаюсь шутить. Но если бы ты знала мадам Ательтоу, как знаю ее я, то поняла бы, как это забавно.
И он вернулся к омлету.
– Она или ее возлюбленный, – сухо ответила Анна.
– Я бы не утверждал, что они так далеко продвинулись… Зачем им это?
Анна занялась мытьем посуды, ломая голову над универсальным объяснением. У нее была страсть к решению задач, свой собственный метод достижения результата: формулировать условие задачи и изучать возможные решения, не отметая ни одного, даже самого невозможного. Вероятность погибнуть в авиакатастрофе невелика, тем не менее она существует. Размышляя, Анна не могла стоять на месте, эта особенность была у нее с детства. Готовя уроки, она говорила сама с собой вслух, повторяла выученное, ходя взад-вперед.
– Не хочешь сесть? – не выдержал Митч.
– Нет, так мне лучше думается.
Он уперся взглядом в тарелку, дожидаясь, когда минует гроза.
– Итак, мадам Ательтоу договаривается с Салинасом, чтобы он от нее отцепился, не зная, что тебе светит такой тяжкий приговор. Ее совесть спокойно дремлет, пока ты не выходишь из тюрьмы. Увидев тебя, она начинает обвинять себя в предательстве, приходит к нему под тем предлогом, что располагает какой-то важной информацией, и подсыпает ему яд. Как тебе мотив? Кстати, а что ты сам делал в его доме в день убийства?
Митч недоверчиво покачал головой.
– Ты сама об этом узнала?
– Где полотенце?
– На стуле перед тобой.
– Я бы могла подсмотреть подобный сценарий в фотокомиксе, дожидаясь приема у дантиста.
Он встал и дал ей полотенце, понимая, что ему придется сыграть в ее игру.
– Такое умозаключение применимо к кому угодно: к Вернеру, к мадам Берголь, к…
– К Матильде! – бросила Анна, радуясь, что долго приберегала главное.
– Или к любому студенту.
Она отряхнула мыльные пальцы, вытерла руки и как-то странно на него посмотрела.
– Я сделал что-то не то? – испугался Митч.
– Пока что непонятно, почему полиция нашла у тебя только две книжонки, а не сотни других в твоем тайнике. Почему человек, который на тебя донес, не рассказал полицейским о его существовании?
– Если исключить антиквара, то ответ прост: потому что этот человек не знал о тайнике и о его содержимом, – ответил Митч.
– Мы ходим по кругу, получается какая-то бессмыслица.
Митч встал и обнял ее.
– Анна, эта история не должна превращаться для тебя в наваждение, думай прежде всего о том, как откроешь свой ресторан. Не хочу этому мешать.
– А если предположить, – упрямо продолжила она, – что убийца Салинаса не уймется, что он вообще прирожденный доносчик?
– Тогда при чем тут я?
– Вскоре после твоего освобождения Салинасу требуются новые сведения для выигрыша важного дела. Ты сам говорил, что он ни перед чем не остановится, двигая свою карьеру. Он обращается к своему информатору, но тот по неведомой мне пока что причине – например, из-за рискованности нового задания – отвечает ему отказом. Салинас угрожает раскрыть, что это он на тебя донес. Доносчик выходит из повиновения и убивает шантажиста.
– Почему бы нет, – пробормотал Митч, уставший от этого разговора.
Анна посмотрела на часы и потребовала, чтобы он шел одеваться, – таким тоном гонят в школу нерадивого ученика.
– Прости, – сказала она уже примирительно, – у меня встреча, которую никак нельзя пропустить.
Против этого неотразимого аргумента у Митча не нашлось возражений.
Через четверть часа они покинули дом Анны: он в одежде, которую носил уже два дня, она в коротком зеленом платье, купленном два года назад в магазине уцененных товаров, но сидевшем на ней так, словно было пошито на заказ.
На светофоре она посмотрела на него.
– В одном ты прав: мне нельзя забывать о моем ресторане, тебе – о твоем книжном магазине. Не удивлюсь, если твой инспектор глаз с тебя не спускает. Мы должны вести нормальную жизнь, по крайней мере, с виду.
Она предложила ему продумать вопросы к их подозреваемым, которые сдвинули бы их «следствие» с мертвой точки.
– Они мои покупатели, а не подозреваемые, – поправил ее Митч.
Грузовичок остановился перед его магазином.
– Настанет день, – сказала она спокойным голосом, – когда ты ужасно пожалеешь, что недооценил меня.
Она поцеловала его и попросила выйти.
– Какие это могут быть вопросы? – спросил он.
– Поинтересуйся, как им живется, это всегда окупается. Большинство хлебом не корми, дай рассказать о самих себе.
– Терпеть этого не могу, – заартачился он.
– Ты особенный, Митч. Поторопись, мне никак нельзя опоздать на эту встречу. Мы найдем виновного и докажем свою невиновность, верь мне.
Митчу еще не доводилось сталкиваться с таким решительным отказом от капитуляции. Когда Анна уехала, он стал думать о том, что она подразумевала под словом «особенный». Он часто чувствовал себя не таким, как остальные, но сейчас впервые усмотрел в этом повод для гордости.
Он прошелся по бульвару до большого магазина. Его ночи стали непредсказуемыми, отсюда вытекала срочная необходимость в запасной одежде. Стоя перед зеркалом в примерочной кабинке, он ломал голову над тем, что соблазнительного умудрилась найти в нем такая женщина, как Анна. Единственным в его облике, что вызывало порой похвалу, была его улыбка, и теперь он готов был этому радоваться, потому что, влюбившись в Анну, стал часто улыбаться.
В одиннадцать часов в книжный магазин вошел с неуверенным видом Вернер. Митч подождал, пока он приблизится к прилавку.
– Согласитесь, мне не повезло, – начал профессор.
– Мне очень жаль, кто же мог предвидеть, что нагрянет полиция, чтобы меня арестовать.
– Огромное облегчение, что вас отпустили, хотя я ни секунды не сомневался, что это ошибка. Почему бы им не оставить вас в покое?
– Мадам Ательтоу оправилась от шока?
– В этом-то и проблема, – простонал Вернер. – Я пришел из-за этого.
– Понимаю, – кивнул Митч.
– Сомневаюсь. Можете себе представить, она посчитала это происшествие дьявольски романтичным, увлекательным, разве что не захватывающим, призналась даже, что давно так не веселилась. Хорошенькое веселье! Вы улавливаете глубину проблемы?
Митч ничего такого не улавливал, а Вернер не стал развивать тему.
– Рад, что мои приключения позволили вам обоим приятно провести время. Вам ведь не доводилось иметь дело с правосудием? – спросил он, уверенный, что Анна гордилась бы тем, как он с ходу задал правильный вопрос.
– Я со своим ограниченным умом никогда не додумался бы нарушить закон, – ответил Вернер с ноткой сожаления.
– А мадам Ательтоу?
– Я не все знаю о ее прошлом, но, если судить по воодушевлению, охватившему ее у вас на складе, склонен думать, что нет. Откровенно говоря, вы слишком задрали планку; где мне развеселить ее так, как удалось вам?
Вернер, почесывая подбородок, водрузил длинный костяк на табурет. Митч видел на его лице выражение небывалого смятения, внутреннего крушения, близкого к душевной катастрофе. Оба надолго замолчали, Вернер увлекся разглядыванием своих пальцев, Митч устал листать свой журнал заказов.
– Может быть, подобрать вам книгу? – предложил он наконец.
– Нет-нет, я пришел просить вас о небольшой услуге.
Немного погодя, за негорячим чаем, Вернер раскрыл свои карты. Ответственность за его проблему нес Митч, ему и предстояло отыскать способ вернуть мадам Ательтоу очаровавшее ее мгновение, только уже при «более заурядных» обстоятельствах.
– Без полиции и без наручников, если я правильно понимаю, – подсказал Митч.
– Предпочтительно без, – подтвердил Вернер.
– Танго?
– Подозреваю, что не слишком очаровал ее как танцор.
– Вы спрашивали ее, чего бы ей хотелось?
– Нет, хочу преподнести ей сюрприз.
– А вы уверены, что ей хочется такой неожиданности?
– Как-то раз я проснулся среди ночи от ужасного желания заняться с ней любовью, уверен, с вами тоже такое бывало, но ведь не годится звонить ей в три часа ночи с таким сообщением?
– Я говорил о не столь… удивительном сюрпризе, – ответил Митч уклончивым тоном. – Вам не приходило в голову, что она посчитала волнующей романтикой не вторжение полиции, а то, что вы оказались с ней вдвоем в тесном закутке, небывало близко друг к другу?
Вернер уставился на него с отвисшей от удивления челюстью.
– Не томите, я чувствую, что у вас появилась идея, лично у меня идей нет, что вы надумали? – Судя по скорости тирады, он возлагал на Митча все свои надежды.
– Ужин тет-а-тет.
– Она никогда не согласится из страха пересудов.
– Вы намекаете на ее сына?
– Она говорила вам о нем?
Митч не ответил, блюдя святость профессиональной тайны книготорговца.
– Вернер, – заговорил он серьезно, – поверьте в себя, нарушьте закон, хотя бы ее закон, закажите столик в укромном местечке, зайдите за ней, ни о чем не предупреждая, и удивите ее!
– В некотором смысле похищение? – спросил Вернер, сверкая глазами.
– Да, что-то в этом роде.
Профессор музыки выпрямился на табурете и радостно хлопнул в ладоши.
– Вы совершенно правы, бездействие никуда не ведет, а ваша идея весьма оригинальна!
– На оригинальность я не претендую, но у моей идеи есть то достоинство, что…