– Это было машинально. Так или иначе, – продолжила она невозмутимо, – тебе надо набраться храбрости и сегодня же вечером спуститься вместе со мной в эту твою лавку запрещенных книг. Это приказ.
– Что-то тебя огорчает, и не говори мне, что это твой крем-брюле.
– Не крем-брюле, а сладкий сабайон! – фыркнула она. – А еще прошлой ночью, когда я читала записи покойного Салинаса, мне показалось, что за мной следят.
– У тебя дом с привидениями?
– Я серьезно, Митч. Я подошла к окну и вроде бы увидела кого-то в стоящей на улице машине.
– Вроде бы или точно увидела?
– Если бы я была уверена, сказала бы раньше.
– Что за машина?
– Самая обыкновенная.
– Если за тобой следит полиция, то это значит, что под подозрением мы оба. Ты нашла в этом блокноте что-нибудь интересное?
– Только подтверждение сказанного судебным секретарем. Салинас заранее договаривался о ходе своих процессов, распределял роли. Один я проигрываю, другой выигрываю, ты только и делаешь, что проигрываешь, мы оказываем друг другу услуги, одна твоя идет за две мои, мы квиты. Он умер накануне важного разбирательства, в котором все было, конечно, подстроено.
– Как именно?
– Он добился от защитника, чтобы тот забыл предъявить улику, которая заставляла сильно усомниться в виновности обвиняемого, – объяснила Анна.
Митч вспомнил телефонный разговор, который подслушал, прячась в стенном шкафу в прокурорском кабинете.
– Его смерть по крайней мере спасла жизнь невиновному человеку, – сказал он, не желая рассказывать Анне о том разговоре.
– Можно смотреть на это и так. Но это еще не все: за несколько часов до гибели он принял у себя дома кого-то, кому не назначал встречи. Он записал в блокноте, что чувствует себя должником этого человека, оказавшего ему в прошлом ценную услугу, и жалеет, что не может отплатить ему тем же, потому что, цитирую, «времена изменились».
– Ты думаешь, что…
– Что этот визитер и твое дело могут быть как-то связаны. Если бы не смерть Салинаса вскоре после этого, я бы сочла совпадение невероятным, а так, действительно, задаюсь этим вопросом.
– Он ничего не пишет о том, кто это был?
– Нет, ни слова, – бесстыдно соврала Анна, хотя в блокноте было написано черным по белому: «У меня побывал сосед, наша встреча испортила мне настроение. Я перед ним в долгу, но не смог выполнить его просьбу, потому что против человека, которого он хотел бы опять засадить в тюрьму, ровно ничего нет; все дело в том, что времена изменились».
– Это не слишком помогает нашему расследованию, – вздохнул Митч.
– Наоборот! – убежденно возразила Анна. – У нас есть доказательство, что кто-то приходил к Салинасу за несколько часов до его смерти, о чем вроде бы неизвестно полиции – или она делает вид, что ничего об этом не знает. А ведь речь идет о самом главном подозреваемом.
– Почтальон, принесший ему тем утром почту, не становится подозреваемым.
– Если только одно из доставленных почтальоном писем не было покрыто смертельным ядом, проникающим сквозь кожу.
– Ты так хорошо разбираешься в ядах? – удивленно спросил Митч.
– Немножко разбираюсь, – ответила она и снова занялась своим сабайоном.
Митч снял со спинки стула свой пиджак. Один рукав вывернулся, и, как он ни старался просунуть туда руку, у него ничего не получалось. Он сильно нервничал, и не из-за измышлений Анны, а потому что, покинув кабинет судебного секретаря, думал только об одном, и это уже превратилось в наваждение: ему никак не удавалось вспомнить, кому он отдал в прошлой жизни роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту».
– Не исключено, что я тебя нервирую, – заговорила Анна, – но мы все равно спустимся в твой тайник, как только я приготовлю крем, часов в шесть. Как я понимаю, тебе нечего мне сказать о твоей бывшей?
Митч в надетом наизнанку пиджаке направился к двери.
– Ничего, что имело бы отношение к нам. Она обвинялась тогда в хранении марихуаны, но без намерения перепродажи.
– Тогда? – переспросила Анна шутовским тоном, глядя на ряд кастрюлек, которые она выстроила перед собой.
Не получив ответа, она посмотрела в широкое окно. Митч, уже выбежавший на тротуар, в отчаянии шарил руками по пиджаку, ища и не находя карманы: они остались внутри.
Она проводила его взглядом, хитро улыбаясь: за приготовлением сабайона ее посетила одна занятная мысль.
На другом конце города полицейский инспектор, сидевший в своем кабинете, испытывал сильную досаду. У него был нездоровый цвет лица и мешки под глазами, как у человека, мучающегося недосыпом. На то была веская причина. Префект, старый навозный жук, дважды звонил ему накануне и еще раз этим утром, чтобы напомнить, что убийство прокурора не должно так долго оставаться нераскрытым. Давление нарастало, и не со стороны общественности, которой было наплевать на это, а со стороны министерства юстиции, желавшего поскорее убедиться, что это был изолированный случай, связанный именно с личностью Салинаса.
Уже ходили слухи о появлении некоего поборника справедливости, взявшегося карать продажное чиновничество. Если у этих слухов были основания, необходимость схватить преступника возрастала стократно, иначе брезжила бойня.
В распоряжении инспектора имелся один-единственный след, ставший волей обстоятельств плохо различимым. Нужно было добавить ему значительности, густоты, как сказала бы Анна, описывая соус. Задержанный и отпущенный им книготорговец больше походил на чудака, чем на серийного убийцу, его поведение на допросе только добавило сыщику-профессионалу сомнений. С другой стороны, он сидел в тюрьме, что делало его не такой уж невинной овечкой, хотя он ею, без сомнения, был. Он бродил как неприкаянный вокруг потерпевшего, проявляя прямо-таки прискорбную неуклюжесть. Этого хватило бы на убедительное уголовное дело, если бы не внезапные показания женщины, предоставившей ему алиби, которые теперь надо бы опровергнуть. Иначе говоря, доказать, что она солгала.
Инспектор почти не сомневался, что так оно и было. Во-первых, потому, что ему ужасно этого хотелось, а во-вторых, потому, что она подошла к своему окну в четыре утра. Кроме бедняги-полицейского, вынужденного бодрствовать в машине, чтобы услужить навозному жуку-префекту, люди, которым не в чем себя упрекнуть, спят в этот час праведным сном.
Когда подчиненный принес ему затребованное – и, кстати, уже давно – дело, инспектор немедленно в него зарылся.
По прошествии часа лоб его разгладился. Теперь у него был бодрый вид. Он накинул плащ, прыгнул за руль и покатил в ресторан «У трех кузенов».
Она отправилась в книжный магазин пешком, шагая так быстро, словно точкой назначения ей служил остров, где обитающий в песках дух вернет им с Митчем свободу. Лишь только она вошла, он опустил металлическую штору на витрине и выключил свет.
Потом, стоя в складском закутке, они смотрели на потертый коврик на полу так, будто под ним было спрятано старинное священное изваяние. Митч вспоминал события в подвале до своего ареста, Анна мечтала о покупке робота-месильщика теста.
– Что-то мне не хочется, – пожаловался Митч.
– Не всегда мы делаем то, что хотим, – сказала на это Анна. – Пришло время взять все в свои руки. Дыши глубже, вдох-выдох, подумаешь, приподнять пыльную гадость… Или у тебя там трупы зарыты? Даже если так, не переживай, я тебя не разлюблю.
Эти слова вырвались у нее непроизвольно, и она зарделась.
Но незапланированное признание возымело неожиданный эффект. Митч одним рыком сорвал с пола коврик, откинул крышку и быстро спустился в свою «лавку запрещенных книг».
– Чур меня!.. – пробормотала Анна, надеясь, что не наткнется под лестницей на скелет.
Помещение оказалось просторнее, чем она представляла. Она молча обошла его, постояла перед полками, занимавшими всю заднюю стену, и удивленно уставилась на постер с Фредди Меркьюри за стойкой, похожей на стойки в старинных английских пабах.
– И что? – робко спросила она, глядя на два диванчика в стиле «честерфилд» перед эстрадкой.
– Ничего, – ответил Митч, – только пыли стало больше, а так никаких перемен.
– С тех пор здесь никого не было?
– Никого, – подтвердил Митч, косясь на щербатый стакан, который сам оставил здесь пять лет назад.
Воспоминания накатывали на него одно за другим, как морские волны.
Дело близилось к полуночи, вечер затянулся дольше обычного. Вернер и мадам Ательтоу ушли вместе, Матильда заявила, что утомлена выступлением и ускользнула, оставив его прибираться в одиночку. С тех пор они не виделись, на следующий день Митча арестовали.
Изучая в кабинете судебного секретаря дело Матильды, он удивился тому, что она по-прежнему живет в той же комнатушке, в которой ютилась, когда они встречались. Еще он узнал, что она работает лаборанткой в аптеке на севере города. Это занятие давало ей доступ ко всему необходимому для приготовления яда, но у него не появилось мысли, что это она его выдала.
– Ключ не там, – проговорил он угрюмым голосом.
– Какой ключ? – спросила Анна, глядя на открытый сейф.
– Как же я раньше не догадался? – продолжил он беседу с самим собой.
– Митч? – Она помахала рукой перед его лицом. У него был вид человека, перенесшегося в другое измерение и сражающегося там с вынырнувшим из прошлого демоном.
– Какой ключ? – повторила Анна.
– Что?..
– Может, вернешься к людям?
– Пора наверх! – проговорил он лихорадочно, схватив ее за руку.
Она поднялась наверх следом за ним, волнуясь и уже сожалея, что затащила его в эту бездну. Прежде чем поднять коврик, он выглядел более-менее нормально, а теперь был сам не свой. Митч указал пальцем на стопку книг на коробке с таким ошеломленным видом, словно это была только что раскопанная пирамида Имхотепа.
– Митч, скажи хоть что-нибудь, ну пожалуйста!
– Я думал, это крыса! – гаркнул он.