"Дагона" журнал "Black Cat". Бэйрд ответил Лавкрафту в личном письме, сказав, что
рассмотрит возможность принять эти рассказы, если они будет напечатаны через двойной
пробел - Лавкрафт, привыкший к довольно неформальным правилам любительских
журналов (и, вероятно, желая сэкономить бумагу), напечатал их через один пробел.
Человеку, чья ненависть к машинописи позднее приобретет эпические размеры,
перспектива проделать подобный труд, не имея (по его мнению) совершенно точной
гарантии, что рассказы примут, казалась пугающей; но в итоге он перепечатал "Дагона"
(тот был принят), а затем и остальные четыре рассказа.
Одна из многих аномалий в сотрудничестве Лавкрафта с "Weird Tales" - его первой
опубликованной в этом журнале работой стал не рассказ, а письмо. Проявив определенное
ехидство, Бэйрд целиком напечатал письмо Лавкрафта, прилагавшееся к пяти его
рассказам; письмо появилось в сентябрьском номере 1923 г. - к тому времени рассказы
Лавкрафта уже были приняты редакцией. Предисловие Бэйрда к письму (напечатанному в
журнальной колонке писем, "The Eyrie") величает Лавкрафта "мастером страшного
рассказа". Вот некоторые выдержки из этого письма:
Мой Дорогой Сэр: В виду моей привычки сочинять мистические, макабрические и
фантастические истории для собственного развлечения, недавно почти дюжина
благонамеренных друзей одновременно принялась подзуживать меня послать что-нибудь
из этих готических ужасов в ваше только что созданное издание...
Я не имею понятия, будут ли эти вещицы сочтены подходящими, ибо не обращаю
внимания на стандарты коммерческого сочинительства. Моя цель - лишь удовольствие,
которое я могу извлечь из сотворения определенных причудливых картин, ситуаций или
атмосферы; и единственный читатель, которого я держу в уме, - я сам...
Мне очень нравится "Weird Tales", хотя я видел только апрельский номер. Большинство
историй, разумеется, более-менее коммерческие - должен ли я сказать, заурядные? - по
технике исполнения, но все они не лишены приятности...
Неудивительно, что в конце письма Бэйрд добавляет: "Вопреки вышесказанному - или
благодаря ему - мы нашли применение некоторым из необычных историй мистера
Лавкрафта.. " Может показаться, что это письмо - в каком-то смысле самопародия, но не
похоже на то. Каким бы заумно-снобистским и и снисходительным оно не казалось, оно
вполне четко отражает эстетические пристрастия Лавкрафта, сложившиеся к тому
времени.
Лавкрафт быстро стал "постоянным элементом" "Weird Tales", присутствуя в пяти из
шести номеров с октября 1923 по апрель 1924 г. (в декабре 1923 г. журнал не вышел).
Можно даже посчитать, что он присутствовал во всех шести номерах, если счесть еще
одним из его появлений публикацию в ноябре 1923 г. "Ужаса на Берегу Мартина" Сони
Грин (к досаде Лавкрафта переименованного в "Невидимого Монстра"). Однако, как ни
странно, в этих номерах были опубликованы вовсе не те пять рассказов, которые он
первоначально прислал в журнал; их время еще придет, и последний из них, "Склеп", будет
опубликован только в январе 1926 г. - уже после того, как другие рассказы, присланные
позднее, давно были напечатаны.
Без сомнения, для Лавкрафта деньги, выплачиваемые журналом, были небольшим, но
желанным спасением от бедности. "Weird Tales" платил после публикации, а не (как это
делала изрядная часть бульварных и все глянцевые журналы) за принятую работу; но, судя
по сведениям о первых платежах, Лавкрафт, похоже, изначально получал больше
стандартного 1 цента за слово. Так, за "Дагона", рассказ, в котором не набиралось 2500
слов, он получил 55 долларов - то есть, более чем по 2 цента за слово. Позднее эта ставка
уменьшится, но Лавкрафт по-прежнему будет получать "самую высокую" ставку "Weird
Tales" - по 1Ґ цента за слово.
Другим событием лета 1923 г., сильно повлиявшим на творчество Лавкрафта, стало
первое знакомство с великим уэльским писателем Артуром Мейченом (1863-1947)
[традиционное русское написание фамилии; на самом деле, Machen читается как Мэккен].
Как и в случаях с Амброузом Бирсом и лордом Дансени, открытыми Лавкрафтом лишь в
1919 г., удивительно, что он не прочел Мейчена раньше - ведь пик его популярности
пришелся на 1890-е гг., а к 1923 г. уже считалось (как оказалось, справедливо), что его
творческий расцвет далеко позади. Мейчен заработал не просто славу, но на самом деле
довольно дурную славу такими произведениями как "Великий бог Пан и сокровенный свет"
(1894), "Трое самозванцев" (1895) и "Дом Душ" (1906), которые расценивались многими
как порождения больного ума; Мейчен скромно переиздал часть негативных рецензий,
полученных на сборник "Драгоценные бальзамы" (1924). В действительности, сам Мейчен
страдал тем же викторианским сексуальным ханжеством, которое на первый взгляд столь
презирал; и крайне завуалированные намеки на половые извращения в таких
произведениях как "Великий бог Пан" и "Белые люди" были для него не менее
ужасающими, чем для его читателей. Характером Мейчен вовсе не походил на Лавкрафта:
непоколебимый английский католик, категорически враждебный науке и материализму,
вечно ищущий некого мистического переживания, "экстаза", способного освободить его от
того, что он считал будничной прозаичностью современной жизни, Мейчен нашел бы
механический материализм и атеизм Лавкрафта до крайности отвратительными. Они
могли разделять одну и ту же неприязнь к современной эпохе, но они нападали на нее с
полностью противоположных направлений. Лавкрафт воспоет хвалу Мейчену в
"Сверхъестественном ужасе в литературе", однако в письме 1932 г. подвергнет его куда
более глубокому анализу:
Что Мейчену, вероятно, нравилось в извращенных и запретных вещах - это их отход от и
враждебность обыденности. Для него - того, чье воображение не космично - они являются
тем, чем Пегана и река Янн являются для Дансени, чье воображение космично. Люди, чьи
умы - подобно уму Мейчена - пропитаны ортодоксальными байками религии, естественно,
находят острую привлекательность в представлении вещей, которые религия клеймит,
как незаконные и ужасные. Подобные люди принимают искусственную и устарелую идею
"греха" всерьез и находят ее полной темного соблазна. С другой стороны, люди, подобные
мне, с реалистичной и научной точкой зрения, не видят ни очарования, ни загадки в вещах,
запрещенных религиозной мифологией. Мы сознаем примитивность и бессмысленность
религиозного отношения и вследствие того не находим элемента заманчивого вызова или
значимого бегства от реальности в тех вещах, которым повезло его преступить. В 1932
вся идея "греха" с его привкусом нечестивого очарования - просто курьез интеллектуальной
истории. Грязь и извращения, которые для старомодно ортодоксального разума Мейчена
означали величайший вызов основам мироздания, для нас - всего лишь довольно прозаичные
и плачевные образчики органической дизадаптации, не более пугающие и не более
интересные, чем головная боль, припадок колик или язва на большом пальце ноги.
И все же, поскольку Мейчен столь неподдельно переживает ощущение греха и
преступления в тех вещах, которые "религия клеймит, как незаконные и ужасные", ему
удается передать свои чувства читателю, так что его работы остаются мощными и
эффектными. Лавкрафт сам со временем стал расценивать "Белых людей", как, возможно,
второе величайшее (после "Ив" Элджернона Блэквуда) мистическое произведение всех
времен; он вполне может быть прав.
Не вся художественная проза Мейчена - не говоря уже о горах эссе и публицистики,
написанных им за время литературной карьеры, - имеет отношение к ужасам, и некоторые
из его самых удачных и художественно законченных работ лишь граничат с мистикой.
Повесть "Фрагмент жизни" (из "Дома Душ") - изысканное погружение в загадки и чудеса
обыденной жизни; в ней изображена солидная буржуазная пара из Лондона, которая по
зову крови возвращается в родной Уэльс. И, разумеется, есть "Холм снов" (1907), тягостное
изображение мук творчества - вероятно, лучшая работа Мейчена.
Пускай Лавкрафт прилежно прочел все произведения Мейчена, какие смог, милее всего
его сердцу оставались страшные истории. В особенности весь цикл работ - включающий
"Белых людей", "Сияющую пирамиду", "Роман о черной печати" (часть романа "Трое
самозванцев") и прочие - который использует старые легенды о "Маленьком Народце", о
якобы доарийской расе низкорослых дьяволов, что по-прежнему тайно обитают в
уединенных уголках Земли и время от времени похищают человеческих детей, оставляя