хотя бы малейшую боль от этого решительного, драматического жеста, отметающего
прочь оковы робости и слепое противодействие сдержанности.
Вряд ли можно найти более ясное указание на страх Лавкрафта - возможно, вполне
обоснованный, - что тетушки не одобрят этот брак, пусть даже, поскольку ему было
тридцать три года, они все равно ничего не могли бы с этим поделать. Неодобрение теток, а
также вероятные причины для него (то ли, что Соня не была янки из Новой Англии? то, что
она была иностранкой и деловой женщиной, а не представительницей неформальной
американской аристократии? то, что брак означал бы уход Лавкрафта из дома?), -
исключительно догадки, ибо при полном отсутствии их собственноручных письменных
свидетельств и при острой нехватке чужих свидетельств относительно их отношения к
Соне, догадки - все, что нам остается. Но что тетки действительно отнеслись к этому без
одобрения - или, во всяком случае, так считал Лавкрафт, - станет яснее по мере того, как
развивался этот брак.
Но что чувствовала сама Соня? Говоря об одном-двух годах, предшествовавших их браку,
она пишет: "Я хорошо знала, что он был не в состоянии жениться, хотя его письма
показывали страстное желание покинуть родной город и поселиться в Нью-Йорке". Первая
часть высказывания, по-видимому, касается исключительно финансовой способности; что
же до второй, то, пускай нам, разумеется, недоступны письма Лавкрафта к Соне, я все-таки
полагаю, что налицо некоторое преувеличение. Единственный намек на желание Лавкрафта
приехать в Нью-Йорк, который я нашел в письмах к другим лицам, был адресован Кларку
Эштону Смиту всего за пять недель до свадьбы: "Подобно тебе, здесь я не знаю никого, кто
вообще близок мне по духу; & полагаю, что в конце концов переселюсь в Нью-Йорк -
возможно, вслед за Лавменом". У меня возникло ощущение, что Лавкрафт к тому моменту
уже принял решение жениться и просто скрыл этот факт от Смита. В его письме к Эдвину
Бэйрду от 3 февраля (ровно за месяц до свадьбы) делается аналогичный намек, пускай и по
иной причине, - он замечает, что "финансы предвещают окончательный раздел
[домохозяйства в Провиденсе], скорее всего приводя меня в Нью-Йорк". Финансовые
соображения, определенно, сыграли свою роль в этом браке. Было бы, конечно, грубо и
совершенно несправедливо утверждать, что Лавкрафт женился на Соне - даже отчасти - из-
за ее доходов; на самом деле, вскоре мы обнаружим, что, вопреки видимому благополучию,
финансовое состояние Сони нельзя было назвать слишком процветающем.
Соня продолжает:
Каждый из нас так и этак размышлял над перспективами совместной жизни. Некоторые
наши друзья подозревали, что мы питаем нежные чувства друг к другу, и под их напором я
призналась, что мне совсем не все равно, что я все обдумала и решила, что если он захочет
меня, то я с радостью стану его женой. Но никому не было сказано ничего определенного...
За несколько лет нашей переписки и во время многочисленных деловых поездок, которые я
предприняла в Новую Англию, я не забывала упомянуть о многих неблагоприятных
обстоятельствах, которые, наверняка, последуют, и о том, что нам придется решить эти
проблемы между собой, но если мы действительно больше заботимся друг о друге, чем о
проблемах, которые могут стоять на нашем пути, то нет причин, почему бы нашему браку
не оказаться удачным. Он был полностью согласен...
Перед тем, как уехать из Провиденса в Н.Й., я попросила его сказать своим тетушкам, что
он собирается жениться на мне, но он ответил, что предпочитает устроить им сюрприз. Во
время получения свидетельства о браке, покупки колец и прочих действий, обязательные на
свадьбе, он выглядел таким веселым. Подумают, говорил он, что он женится в -цатый раз,
ведь он делает все так методично.
И это все, что Соня смогла сказать по этому поводу. О чем она не упоминает, - о том, что она
написала Лилиан за целый месяц до брака - и в манере, которая явно навела Лилиан на
мысль, что что-то происходит. В письме, датированном 9 февраля 1924 г., Соня пишет:
В моей жизни нет ничего, прельщающего меня Жить, и если я могу помочь доброй и
прекрасной душе, Говарду Лавкрафту, обрести себя финансово, как он обрел себя духовно,
морально и интеллектуально, мои усилия не будут тщетны...
Поэтому, милая леди, ничего не бойтесь. Я столь же мечтаю о его успехе ради его
собственного благополучия, как и вы, и точно также забочусь - возможно, даже более, -
чтобы вы могли жить, как вам следует, наслаждаясь плодами его трудов и почестями,
которыми будут осыпать его прекрасное, благословенное имя.
Это "ничего не бойтесь" должно быть стало ответом на некое письмо Лилиан, возможно,
спрашивающее Соню напрямик, каковы на самом деле ее "намерения" относительно
Лавкрафта.
Веселое поведение Лавкрафта во время церемонии подтверждается несколькими
занятными письмами к ближайшим друзьям. Вот что он пишет Джеймсу Мортону (после
еще одной длинной, дразнящей преамбулы о кажущийся странности своего пребывания в
доме 259 на Парксайд-авеню):
Да, мой мальчик, ты наконец въехал. Жаждая попользоваться Колониальной архитектурой
всеми возможными способами, я на прошлой недели двинул туда [т.е. в Нью-Йорк] по шпалам
и в понедельник, третьего марта, ухватил за волосы Президента Союза - С.Х.Г. - и потащил
ее в церковь Святого Павла, ... где после множества разнообразных коленопреклонений и с
помощью честного викария, отца Джорджа Бенсона Кокса, и двух менее титулованных
церковных прислужников, я успешно приписал к ряду ее патронимов отнюдь не
непритязательное имя Лавкрафтов. Чертовски оригинально с моей стороны, верно? Никогда
невозможно сказать, что парень вроде меня выкинет в следующий раз!
(Двумя церковными прислужниками, согласно свидетельству о браке, были Джозеф
Горман и Джозеф Г. Армстронг.) Такое ощущение, что Лавкрафт расценивает всю ситуацию
как веселую шутку; и действительно, мы увидим все свидетельства того, что он был
совершенно захвачен очарованием и новизной женатого состояния, но банально не
осознавал, какое количество усилий требуется, чтобы брак реально состоялся как удачный.
Честно говоря, Лавкрафт не был достаточно зрел эмоционально для подобного
предприятия.
Здесь некоторую ценность могут иметь свидетельства двух ближайших друзей Лавкрафта.
Артур С. Коки взял интервью у Сэмюэля Лавмена в 1959 г. и у Фрэнка Лонга - в 1961 г. и
передает их взгляд на ситуацию следующим образом: "Сэмюэль Лавмен считал, что
Лавкрафт женился на миссис Грин из чувства долга - за интерес и поддержку, которые она
проявляла к его работе. Фрэнк Белкнэп Лонг-мл. сказал, что Лавкрафт полагал, что
приличному джентльмену следует иметь жену". К обоим этим утверждениям можно
добавить еще кое-что. То, как легко Лавкрафт прошел через англиканскую брачную
церемонию в колониальной церкви, наводит на мысль, что его чувство прекрасного
возобладало над его же рациональностью; а то, как он упоминает в письмах первых
нескольких месяцев брака о "супруге" или "миссус", также наводит на мысль, что он был
приятно взволнован женатым состоянием - без, возможно, подлинного осознания того, что
подобное состояние в действительности означает практически и эмоционально.
Здесь стоит сделать остановку и поразмыслить над причинами влечения Лавкрафта к
Соне. Идея, что он искал замену матери, кажется поспешной; и все же появление в его жизни
Сони всего шесть недель спустя после смерти его матери - несомненно, совпадение,
достойное внимания. Даже допуская, что изначально Соня проявляла к нему больше
интереса, чем он к ней - она приезжала в Провиденс гораздо чаще, чем он в Нью-Йорк -
Лавкрафт, тем не менее, мог испытывать потребность делиться с кем-то своими мыслями и
чувствами, которые он, видимо, не вверял своим теткам. Несомненно, многое прояснили бы
те объемистые ежедневные письма, которые он посылал Соне; остается надежда, что в них
было больше интимности и человеческих чувств, чем в высокопарных декламациях,
которые мы находим в "Ницшеанстве и реализме". Это правда, что в свои "нью-йорские
годы" Лавкрафт постоянно писал и тете Лилиан (меньше - тете Энни); но эти письма -
преимущественно сухие хроники его повседневной жизни, где нечасто встретишь его
выражения настроений, убеждений и чувств.
Соня, разумеется, ничем не напоминала Сюзи Лавкрафт: она была динамичной,
эмоционально открытой, современной, космополитичной и, возможно, слегка деспотичной
(именно этот термин Фрэнк Белкнэп Лонг однажды использовал, описывая мне Соню),
тогда как Сюзи - возможно, по-своему и деспотичная, - была подавленной, эмоционально