замкнутой, даже неразвитой - типичным продуктом американского викторианства. Но
давайте вспомним, что в тот момент Лавкрафт по-прежнему был в зените своей
декадентской фазы: его презрение к викторианству и заигрывания с интеллектуальным и
эстетическим авангардизмом могли найти долгожданный отклик в женщине, которая была
истинной обитательницей XX века.
Их свадьба состоялась после того, что можно назвать "романом на расстоянии" - подобное,
что тогда, что сейчас, трудновато осуществить. То, что Лавкрафт после трехмесячного
пребывания в гостях у Сони летом 1922 г., которой он, на самом деле, был не более чем
близким другом, вообразил, что они подходят друг другу, поражает меня прискорбной
наивностью; еще более поразительно то, что сама Соня, уже пережившая одно неудачное
замужество, дала убедить себя в том же.
Соня делает еще одно небезынтересное признание. В рукопись (явно написанную после
расторжения брака, так как она подписана Соня Х. Дэвис), озаглавленную "Психический
феномен [!] любви", она включила часть одного из писем Лавкрафта к ней. В примечании к
рукописи она пишет: "Именно та часть Лавкрафта, что выражена в этом письме, полагаю,
заставила меня влюбиться в него; но он не воплотил собственных заявлений; пространство
и время, и разительная перемена в его мыслях и выражениях не предвещали счастья". Соня
передала эту рукопись для публикации Огюсту Дерлету; он отверг ее, но опубликовал само
письмо Лавкрафта в "Arkham Collector" как "Лавкрафт о любви". Это очень странный
документ. На протяжении примерно 1200 слов Лавкрафт в абстрактной и педантичной
манере старательно принижает эротический аспект любви, который свойственен пламени
юности, вместо того говоря, что
к сорока или, возможно, к пятидесяти годам начинает действовать здоровый процесс
замещения, и любовь обретает тихую, прохладную глубину, порождаемую нежной
общностью, рядом с которой эротические безумства юности приобретают известный
оттенок дешевизны и деградации. Зрелая умиротворенная любовь порождает идиллическую
привязанность, которая похвальна своей искренностью, чистотой и глубиной.
И так далее. В действительности в этом письме не так много существенного, а некоторые
части его должны были сделать Соню слегка нервозной - например, когда он говорит, что
"Истинная любовь одинаково хорошо процветает в присутствии и в отсутствии", или что
для совместимости стороны "не должны слишком резко разниться своими ценностями,
мотивациями, перспективами и способами [их] выражения и удолетворения". Но, по
крайней мере, Соня ухитрилась заставить Лавкрафта говорить на эту тему; позднее нам
предстоит проверить, сумел ли Лавкрафт "воплотить собственные заявления" на практике.
Однако месяцы до и после свадьбы были слишком напряженными, чтобы оставить
достаточно времени для рефлексий. В первую очередь Лавкрафт должен был закончить
"халтурку" для "Weird Tales". Журнал не слишком хорошо расходился в киосках, и в попытке
поднять продажи его владелец Дж. С. Хеннебергер пригласил знаменитого фокусника-
эскаписта Гарри Гудини (урожденного Эриха Вайса, 1874-1926), тогда бывшего на вершине
своей популярности, вести колонку и писать заметки. Колонка "Спроси Гудини" появлялась
в трех номерах, начиная с марта 1924 г., также были опубликованы два произведения -
"Духовные мошенники Херманнштадта" (март, апрель и май-июнь-июль 1924 г.) и
"Надувательство любителя духов" (апрель 1924 г.). Два последних были написаны
неизвестным "негром", возможно, Уолтером Б. Гибсоном, плодовитым бульварным автором
и редактором (позднее он станет известен, как создатель сериала о Тени). На этот раз
Хеннебергер поручил Лавкрафту - который считался одним из ведущих авторов журнала с
первого года его издания, - записать странную историю, которую Гудини пытался выдать за
реальное происшествие. Лавкрафт вкратце пересказывает ее - включая то, что Гудини был
похищен во время развлекательной поездки в Египет, сброшен связанным и с кляпом во рту
в глубокую расщелину в Могиле Кэмпбелла и был вынужден выбираться наружу из
лабиринта внутри пирамиды - в письме к Лонгу в середине февраля, говоря, что эта работа
появится за авторством "Гудини и Г. Ф. Лавкрафта". Вскоре после того Лавкрафт обнаружил,
что история была полностью вымышленной, и поэтому стал убеждать Хеннебергера
позволить ему при сочинении этого рассказа дать как можно больше свободы воображению.
К 25 февраля он еще и не начал писать рассказ, хотя тот должен был быть готов к 1 марта.
Каким-то образом он сумел закончить его 2 марта, прямо перед тем, как сесть на поезд в
Нью-Йорк; но в спешке он оставил машинописную копию в Провиденсе, где-то на вокзале
Юнион-Стейшн. В тревоге он написал объявление, которое на другой день появилось в
колонке потерь и находок "Providence Journal":
РУКОПИСЬ - Потеряна, заглавие рассказа "Под пирамидами", воскресенье днем, на или около
Юнион-Стейшн. Нашедшего просят послать Г. Ф. Лавкрафту, 259 Парксайд-ав., Бруклин, Н.Й.
Хотя в первом юбилейном выпуске (май-июнь-июль 1924 г.) в "Weird Tales" рассказ был
напечатан как "Погребенный с фараонами" [Imprisoned with the Pharaohs], это объявление
подтверждает, что оригинальное название Лавкрафта было "Под пирамидами" [Under the
Pyramids]. Вышел он, однако, под именем одного Гудини; Лавкрафт непредвиденно написал
рассказ от первого лица, из-за чего Хеннебергер счел, что неловко ставить на нем имена
обоих соавторов.
Однако на тот момент главной заботой Лавкрафта было как можно скорее вручить
Хеннебергеру свеженапечатанную версию. К счастью, он прихватил с собой авторскую
рукопись, так что утро 3-го числа застало его в офисе "Настольной лампы" (о ней ниже), где
он бешено перепечатывал длинный рассказ; но, когда пришло время идти на службу в
церковь Св. Павла, он был закончен лишь наполовину.
Пара собиралась тем же вечером отправиться на медовый месяц в Филадельфию, но они
так устали, что, скорее всего, вечер провела в дом 259 на Парксайд-авеню. Здесь также
пришлось возиться с рукописью Гудини. Хотя пара остановилась в отеле "Роберт Моррис",
единственный офис стенографа, открытый по вечерам, оказался в отеле "Вендиг", и свои
вечера в Филадельфии (4 и 5 марта) они оба провели в нем, заканчивая перепечатку.
Готовый рассказ немедленно был отослан в "Weird Tales", и 21 марта Лавкрафт получил 100
долларов оплаты - самую большую сумму, которую он до сих пор заработал писательством.
Это был единственный случай, когда "Weird Tales" заплатил ему до публикации.
"Под пирамидами" написан вполне умело и остается во многом недооцененным рассказом,
пусть даже вначале он читается как путеводитель или статья из энциклопедии. Некоторые
образы в нем, вероятно, позаимствованы из великолепной, хотя и несверхъестественной
египетской истории Теофиля Готье "Одна из ночей Клеопатры". Лавкрафт владел переводом
"Одной из ночей Клеопатры и других фантастических небылиц" работы Лафкадио Херна
(1882).
В любом случае повествование обретает неожиданную мощь, когда мы читаем, как Гудини
сбрасывают в некую захватывающе глубокую расселину возле Храма Сфинкса (Лавкрафт
отбросил идею использовать в качестве места основного действия Могилу Кэмпбелла) и о
его тяжкой борьбе не только со своими оковами, но и с "праздным вопросом", который
преследовал его все время пребывания в Египте: " так какое же исполинское,
отвратительное и противоестественное чудовище призван был первоначально изображать
Сфинкс? " Последнее добавлено Лавкрафтом и становится центральным фокусом всего
рассказа. Соответственно, сам Гудини перестает быть активным участником повествования,
становясь главным образом наблюдателем необычных феноменов; и в течении всей
эскапады - что могло быть лишь колкой насмешкой над одним из самых физически крепких
людей того времени, - он трижды теряет сознание, падая в обморок.
Далее Гудини натыкается на громадную подземную каверну, населенную невообразимо
ужасными существами. Его мысли обращаются к болезненно-странным пристрастиям
древних египтян ("Все мысли этих людей вращались вокруг смерти и мертвецов"), в
частности, к их представлениях о духе или ка, который способен возвращаться в свое тело
или в иные тела, после того как "сея страх, постранствует по верхнему и нижнему мирам".
Существуют "предания, заставляющие кровь стыть в жилах" об образчиках "упадочного
жреческого искусства", которые иногда изготавливались, - о " составных мумиях,
представляющих собой противоестественное сочленение человеческих туловищ и членов с
головами животных в попытке имитации древних богов". Вспоминая об этом, Гудини к
своему потрясению натыкается на живые воплощения подобных существ:
Я просто не стану смотреть на марширующих тварей. Как за спасительную соломинку,