Сперва Лавкрафт выбрал для переселения городок Элизабет (Нью-Джерси), который он
посетил ранее в том же году, найдя его восхитительным пристанищем колониальных
древностей. Что касается поездок туда-обратно, то Элизабет был совсем недалеко от Нью-
Йорка; видимо, как и сейчас, между ними было железнодорожное и автобусное сообщение, а
также курсировал паром. Если бы этот вариант не удался, тогда Лавкрафт делал выбор в
пользу Бруклин-Хайтс, где проживали Лавмен и Харт Крейн. Он продолжает довольно
униженно умолять Лилиан приехать, чтобы вести его домашнее хозяйство: "Лучше всего
было бы, если бы... вы & я каким-то образом отыскали способ совместно проживать здесь,
где еще может вновь загореться домашний очаг Филлипсов, пускай и далеко от родины".
Лилиан, естественно, не поспешила принять это предложение, но все-таки приехала где-то
1 декабря, чтобы помочь с переселением. Месяц декабрь - одно белое пятно, поскольку
Лилиан осталась в Нью-Йорке на целый месяц, до начала января, и Лавкрафт, естественно,
не писал ей писем; каких-то других писем также пока не обнаружено. Один момент остается
неясным - когда и как Соня получила работу на Среднем Западе. Ни она, ни Лавкрафт не
сочли необходимым об этом рассказать.
Следует подчеркнуть, что этот разъезд был - по крайней мере, внешне - ничем иным, как
чисто экономическим шагом; нет решительно никаких указаний на то, что их брак
переживал какой-то эмоциональный кризис. Можем ли задаться вопросом, а не был ли
Лавкрафт втайне рад такому обороту событий? Не предпочитал ли он брак по переписке
личному общения? Самое время вернуться вспять и посмотреть, что же мы знаем о личных
отношениях Сони и Лавкрафта.
Сухое замечание ремарка Сони, что после перепечатки рукописи Гудини они были
"слишком усталыми и вымотанными для медового месяца", - несомненно, тактичный способ
описать тот факт, что в первую брачную ночь у них с Лавкрафтом не было секса. Здесь
поневоле придется обратиться к проблеме сексуального поведения Лавкрафта, хотя у нас
крайне мало информации о нем. От Р. Алейна Эвертса, который интервьюировал Соню по
данному вопросу, мы узнаем, что:
1) к моменту заключения брака он был девственником,
2) до брака он прочел несколько книг о сексе,
3) он никогда не был инициатором сексуальных отношений, но откликался, когда это
делала Соня.
Ничто из этого, за исключением пункта 2, не является сюрпризом. Любопытно, что за
книги мог прочесть Лавкрафт (будем надеяться, что это была не "Practical Psychology and Sex
Life" [1922] Дэвида ван Буша! - вполне возможно, он мог читать некоторые заметки Джеймса
Ф. Мортона на эту тему). Его викторианское воспитание - особенно с учетом матери, чей
супруг скончался при отвратительных обстоятельствах - явно делало его сдержанным во
всем, что касалось секса; но также есть все причины полагать, что Лавкрафт попросту
относился к тем индивидам, у которых по причине низкого сексуального влечения эта
сфера жизни не вызывает большого интереса. Утверждение, что как-то сублимировал свои
сексуальные желания в писательство и иную деятельность, - всего лишь кухонный
психоанализ.
Сама Соня лишь дважды касалась этой темы. "Как женатый человек он был достаточно
превосходным любовником, но отказывался проявлять свои чувства в присутствии
посторонних. До своего брака он избегал беспорядочных связей с женщинами". Не знаю, что
есть "достаточно превосходный" любовник. Другое замечание обескураживает еще сильнее:
"Г.Ф. был немногословен в выражении любви - за исключением любви к своей матери и
теткам, которую он выражал весьма энергично; ко всем прочим это было лишь выражение
глубокой признательности. Одним из способов выражения чувств у Г.Ф. было сцепить свой
мизинчик с моим и сказать `Умф!'" Хорош Казанова! Позже Соня признавалась, что
Лавкрафту не нравилось говорить о сексе, и явно начинал ощущать беспокойство при самом
упоминании слова "секс", хотя оно часто упоминается - хотя и пренебрежительно - в письме
"Лавкрафт о любви". Замечание о "признательности" приводит нас к одному из наиболее
знаменитых пассажей в ее воспоминаниях: "Я верю, что он любил меня так сильно,
насколько возможно было любить для человека его темперамента. Он никогда не упоминал
слова любовь. Вместо того он говорил: `Моя дорогая, ты не представляешь, как я тебя ценю'.
Я пыталась понять его и была признательна за любые крохи внимания, которые мне
перепадали". И снова, ничего из этого не вызывает удивления, учитывая, что нам известно о
воспитании Лавкрафта. Вероятно, это воспитание сделало его эмоционально неразвитым -
по мере, в том, что касалось секса и вообще личных отношений (особенно с женщинами). В
последующие годы у него будет небольшое число корреспондентов женского пола, но все
они будут всего лишь подругами и приятельницами, к которым он станет обращаться очень
формальным и отеческим тоном. Его письма к Хелен Сьюлли, Элизабет Толдридж, С.Л. Мур и
прочим интересны философскими рассуждениями, но он никогда не позволяет себе отвести
с ними душу, как он делал с Лонгом, Мортоном или Гальпином.
Если Соня не могла заставить Лавкрафта вести себя так раскрепощенно, как ей хотелось,
она могла менять его иными способами. Во-первых, поменять его диету. Хотя в 1922-23 гг.
он заметно набрал вес, Соня тем не менее отмечает:
Когда мы были женаты, он был высоким, костлявым и "голодным на вид". Мне повезло
любить аскетичных типов, но Г.Ф. был чересчур тощ даже на мой вкус, так что я принялась
каждый вечер готовить хорошо сбалансированную пищу, делала солидный завтрак (он
обожал сырное суфле! - довольно странное блюдо для завтрака) и оставляла несколько
(почти гигантских) сэндвичей, кусок пирога и немного фруктов для его ланча (он любил
сладости), и я напоминала ему обязательно делать себе чай или кофе.
В другом месте она заявляет: "Живя нормальной жизнью и кормясь пищей, которую я
готовила, он набрал больше веса, который вполне ему шел". Она могла так считать, но
Лавкрафт считал иначе: позже он станет называть себя "жирным дельфином", и
действительно он растолстел до почти 200 фунтов, что, определенно, лишний вес для
человека его телосложения. Возможно, он не зря считал свой идеальный вес - 140 фунтов -
несколько тощим для человека ростом 5 футов 11 дюймов, но он быстро возненавидел
"лишний багаж", который набрал за этот период.
Еще одно, что не нравилось Соне в Лавкрафте, кроме тощего и голодного вида, были его
наряды.
Я прекрасно помню, как, когда я привела его в модную галантерею, он запротестовал
против новехоньких пальто и шляпы, которые я его уговорила принять и носить. Он
посмотрел на себя в зеркало и запротестовал: "Но, моя дорогая, это чересчур стильно для
"Дедули Теобальда"; это не похоже на меня. Я выгляжу, как какой-то модный хлыщ!" На что я
ответила: "Не все мужчины, которые модно одеваются, обязательно хлыщи".
Человека из индустрии мод консервативная одежда, привычная для Лавкрафта,
действительно должна была раздражать. Соня довольно колко добавляет: "Я и правда
думаю, что он был рад, когда это пальто и новый костюм, приобретенный в тот же день,
позднее украли".
Этот простой инцидент может дать нам намек, что было не так в этом браке. Пускай
позднее Лавкрафт великодушно заявляет, что неудача брака была на "98% финансовой", в
действительности и Соня, и Лавкрафт зря убедили себя, что обладают "конгениальностью"
(как Лавкрафт написал в письме к Лилиан, объявляя о браке), которая касается не только
интеллектульных и эстетических вопросов, но и включает реальные привычки и базовые
ценности. Даже если финансовые проблемы действительно имели важное - если не
первостепенное - значение, эти различия в жизненных ценностях в любом случае со времен
проявились бы и рано или поздно погубили бы их брак. В каком-то смысле даже лучше - по
крайней мере, для Лавкрафта, - что это произошло скорее рано, чем поздно.
Но в те первые месяцы свадебная эйфория, огни большого города (и вполне
обнадёживающие трудовые перспективы), благополучный приезд Энни Гемвелл в конце
марта (она навещала знакомого в Хохокусе, Нью-Джерси) и, разумеется, многочисленные
городские знакомые поддерживали Лавкрафта в жизнерадостном состоянии. Часть времени
по-прежнему отнимала работа на самиздат: Соня, как Президент, и Лавкрафт, как
Официальный Редактор ОАЛП, сумели выпустить "United Amateur" за май 1924 г., хотя он и
запоздал где-то на месяц ("Послание Президента" Сони датировано 1 мая).
Но общение с "любителями" по-прежнему было в повестке дня. Соня часто брала
Лавкрафта на ежемесячные встречи Blue Pencil Club (группа НАЛП) в Бруклине; Лавкрафта
эта группа не слишком интересовала, но он ходил, чтобы порадовать жену, и в 1925-26 гг.,