вернуться к этой фразе позднее, в частности, в связи с реакцией на нее Сони.
Рассказчик, подобно Лавкрафту, обшаривает Гринвич-Виллидж - и именно здесь,
августовской ночью, в два часа он однажды встречает "человека". Этот господин говорит
на неестественно архаичном языке и носит в равной степени архаичный наряд, и
рассказчик принимает его за безобидного эксцентрика; последний же немедленно чует в
нем родственную душу. Он берет рассказчика с собой в долгую, кружную прогулку по
старинным дворам и переулкам и, в конце концов, приводит к "затканной плющом стене
частного владения", где проживает сам. Можно ли определить это место? В конце рассказа
рассказчик приходит в себя "у входа в маленький черный двор на Перри-стрит", и этого
указания нам достаточно, чтобы понять, что эта часть рассказа явно была навеяна очень
похожей вылазкой, предпринятой Лавкрафтом 29 августа 1924 г., - "одинокий тур
колониальных изысканий", который привел его на Перри-стрит, "в попытке разнюхать
безымянный потаенный дворик, о котором в тот день написала Evening Post.. Я обнаружил
место без труда и насладился им тем паче, что видел его на снимке. Эти затерянные улочки
старого города таят для меня крайнее очарование.. " Лавкрафт упоминает заметку в "New
York Evening Post" от 29 августа, в постоянной колонке под названием "Зарисовки о
городе". Эта заметка содержала карандашный набросок "потерянного переулка" на Перри-
стрит и его краткое описание: "Все, что касается его, утрачено - название, происхождение,
любого рода отличия. Его самая примечательная деталь, старая масляная лампа у пары
горбатых подвальных ступенек, выглядит так, словно она явилась, проведя долгие
одинокие годы после кораблекрушения, с Острова Погибших Кораблей, и кажется еще
более прискорбно неуместной, чем можно выразить словами". Действительно,
провокационное описание - неудивительно, что Лавкрафт без промедления отправился на
поиски. Он заявляет, что отыскал переулок (или улочку) без труда; действительно, как
рисунок, так и упоминание в заметке, что улочка находится на Перри-стрит за Бликер-
стрит, делает вполне очевидным, что подразумевается то, что сейчас обозначено, как "93
Перри-стрит", проход под аркой, который ведет к переулку между тремя строениями, по-
прежнему крайне похожими на иллюстрацию к заметке. Еще важнее то, что, согласно
исторической монографии о Перри-стрит, весь этот район был густо заселен индейцами
(они называли его Сапоханикан), - и более того, что в квартале, ограниченном улицами
Перри, Чарльз, Бликер-стрит и Западная Четвертая, в где-то между 1726 и 1744 годами был
выстроен великолепный особняк, последовательно служивший резиденцией нескольким
зажиточным горожанам, пока его не снесли в 1865 г. Лавкрафт почти наверняка знал
историю района и искусно включил ее в свой рассказ.
В поместье человек заводит рассказ о своем "предке", который занимался колдовством -
отчасти благодаря знаниям, полученным от местных индейцев; позднее он удачно
избавляется от них с помощью отравленного рома и с тех пор один владеет обретенными
тайными знаниями. Какова природа этого знания? Человек подводит рассказчика к окну и,
раздвинув занавески, открывает идиллический сельский пейзаж - это ничто иное, как
Гринвич-Виллидж XVIII столетия, магическим образом представшая перед их глазами.
Пораженный рассказчик обеспокоенно спрашивает: "Вы можете... вы смеете... зайти
дальше?" С усмешкой человек вновь открывает занавески, но на этот раз перед
рассказчиком предстает видение будущего:
Я видел небеса, кишащие непонятными летающими объектами, а под ними - адский
черный город гигантских каменных домов, где нечестивые пирамиды свирепо взмывали в
подлунную высоту, и сатанинские огни пылали в бессчетных окнах. И омерзительно
роящимися на висячих галереях я увидел желтокожих, косоглазых жителей этого города,
облаченных в кошмарные шафранно-красные одежды и плящущих, как сумасшедшие, под
буханье лихорадочных литавр, треск непристойных трещеток и маниакальные стоны
засурдиненных труб, чьи безостановочные рыдания вздымались и падали, подобно волнам
нечестивого асфальтового моря.
Невозможно отрицать, что здесь также есть расистский момент - "желтокожие,
косоглазые жители" не могут быть ничем иным, как уроженцами Востока, которые
наводнили город то ли после его завоевания, то ли (что, с точки зрения Лавкрафта, еще
хуже) после смешения с с белыми, - но, несмотря ни на что, образ неотразимо силен. Мне
кажется, что сам эпизод позаимствован из приключенческого романа лорда Дансени
"Хроники Родригеса" (1922), в котором Родригес с компаньоном совершают тяжелый
подъем на гору к дому чародея, который попеременно показывает им в окнах войны
прошлого и будущего (последними, разумеется, появляются титанические ужасы Первой
Мировой войны, которая происходит в отдаленном будущем по сравнению со
Средневековьем, где происходит действие романа).
Если бы Лавкрафт здесь закончил рассказ, это было бы примечательное произведение; но
ему взбрело в голову добавить бульварный финал, в котором духи убитых индейцев в
образе черной слизи врываются в дом и расправляются со стариком (который, конечно же,
никто иной, как пресловутый "предок"), а рассказчик переживает абсурдное падение
сквозь несколько этажей и оказывается на Перри-стрит. Пройдет еще несколько лет,
прежде чем Лавкрафт научится избегать подобной смехотворной напыщенности.
Последние строчки рассказа с автобиографической точки зрения тоже горьки: "Исчез ли
он, я не знаю; но я вернулся домой, к чистым улочкам Новой Англии, по вечерам
овеваемым напоенным морской солью ветром". Томас Малоун из "Кошмара в Ред-Хуке"
после пережитого шока был отправлен в Чепачет, Род-Айленд, в отпуск для поправки
здоровья; здесь же рассказчик навеки возвращается в родной дом - и более прискорбного
примера мечты трудно сыскать. Тем не менее, благодаря своей неторопливой прозе и
апокалиптическим видениям безумного будущего "Он" остается негромким, но сильным
рассказом; это самый мучительный вопль сердца, который Лавкрафт когда-либо писал.
Фарнсуорт Райт принял рассказ вместе с "Кошками Ультара" в начале октября, и он
появился в "Weird Tales" за сентябрь 1926 г. Как ни странно, Лавкрафт все еще не послал
Райту "Заброшенный дом", но, когда он сделал это (вероятно, в начале сентября), Райт
отверг рассказ, мотивировав тем, что у него слишком затянутое начало. Лавкрафт не
делает по этому поводу никаких примечательных замечаний, хотя это первый отказ,
полученный им от "Weird Tales", - и первый (но никоим образом не последний), сделанный
Фарнсуортом Райтом. Он пишет, что перепечатал для Райта несколько ранних
произведений и послал их частью в конце сентября, а частью - в начале октября. Райт
также говорил о сборнике рассказов от "Weird Tales", который включал бы "Крыс в стенах";
но из этого ничего не вышло. Компания The Popular Fiction Publishing Company
опубликовала один том в 1927 г. - "The Moon Terror", с рассказами Э.Дж. Берча, Энтони М.
Руда, Винсента Старретта и самого Райта, взятыми из первых номеров "Weird Tales", - но он
стал такой коммерческой катастрофой, что больше подобных книг не выходило.
Сочинение "Он", однако, не положило конец творческим усилиям Лавкрафта. Собрание
Калема в среду, 12 августа, разошлось в 4 часа утра; Лавкрафт немедленно отправился
домой и набросал "сюжет новой истории - возможно, короткого романа", который он
озаглавил "Зов Ктулху". Хотя он уверенно утверждает, что "само по себе сочинительство
теперь будет сравнительно простым делом", пройдет больше года, прежде чем он напишет
этот важнейший рассказ. Довольно грустно наблюдать, как Лавкрафт пытается оправдать
свою хроническую безработицу, намекая Лилиан, что длинная история такого рода
"должна принести чек очень приличного размера"; ранее он замечает, что запланировал
повесть или роман о Салеме, который, "если [его] примут, принесет добрую сумму
наличности". Кажется, что он отчаянно пытается убедить Лилиан, что он не зависит от ее
(и Сониных) финансов, вопреки отсутствию регулярной трудовой занятости и
непрерывным походам по кафетериям с приятелями.
Где-то в августе Лавкрафта одарил идеей нового сюжета С.У. Смит, редактор "Tryout".
Идея пересказана в письме к Кларку Эштону Смиту: "...гробовщик заточен в деревенском
склепе, откуда он доставал зимние гробы для весеннего погребения, & его побег путем
расширения оконца, достигнутого с помощью горы из гробов". Звучит не слишком
многообещающе - да и сам факт, что Лавкрафт взялся писать такое, пусть даже с
добавлением сверхъестественного элемента, наводит на мысль о сравнительном
оскуднении его творческой фантазии в атмосфере Нью-Йорка. Результат -