классическому определению Лавкрафта литературы о сверхъестественном:
В истинной истории о сверхъестественном есть нечто большее, чем тайное убийство,
окровавленные кости или нечто в саване, согласно правилам гремящее цепями.
Определенная атмосфера напряженного и необъяснимого ужаса перед внешними,
неведомыми силами должна быть в ней; и в ней должен быть намек, высказанный, как
подобает, всерьез и зловеще, на самое ужасное понимание, способное зародиться в
человеческом сознании, - о необыкновенной и пагубной приостановке или же полной отмене
тех непреложных законов Природы, которые являются нашей единственной защитой
против ярости хаоса и демонов неизведанных пространств.
Вполне можно сказать, что это ничто иное, как оправдание задним числом собственной
фирменной модели "космического ужаса"; но, полагаю, оно не сводится только к этому. В
сущности,
Лавкрафт
утверждает,
что
для
мистической
литературы
важна
сверхъестественность, поскольку именно это отличает ее от всех прочих видов
литературы, которые имеют дело исключительно с тем, что осуществимо, и следовательно
имеют совершенно иной метафизический, эпистемологический и психологический
оттенок. В "Сверхъестественном ужасе в литературе" Лавкрафт касается-таки несколько
примеров несверхъестественного ужаса - "Человек толпы" Эдгара По, ряд мрачных, полных
психологического напряжения рассказов Бирса, - но их немного; и он недвусмысленно
отделяет conte cruel - то есть, истории, "которые душераздирающий эффект достигается
посредством драматических танталовых мук, разочарований и ужасных физических
мучений", - пусть даже сам восхищается многими его образчиками, например,
произведениями Мориса Левеля, "чьи коротенькие эпизоды столь охотно подвергались
сценическим адаптациям для "триллеров" Гран-Гиньоль".
Лавкрафт признавал, что сочинение этой статьи дало два положительных эффекта: во-
первых, "Это добрая подготовка к сочинению новой серии моих собственных мистических
рассказов"; во-вторых, "Курс чтения & письма, который прохожу ради статьи Кука, -
превосходная дисциплина для ума & чудесный знак демаркации между моим бесцельным,
потерянным существованием в прошлом году & возобновленным отшельничеством в духе
Провиденса, под сенью которого я надеюсь вымучить несколько баек, достойных
записывания". Второй эффект - очередное звено в цепи последовательных решений
прекратить круглосуточные блуждания в компании приятелей и засесть за реальную
работу; насколько оно было успешным - трудно судить по причине отсутствия дневника за
1926 г. Что же до первого эффекта, то он принес свои плоды в конце февраля, когда, по всей
видимости, и был написан "Холодный воздух" [Cool Air].
"Холодный воздух" - последний и, возможно, лучший из нью-йоркских рассказов
Лавкрафта. Это компактное описание вещей, тошнотворных чисто физически. Рассказчик,
весной 1923 г. "подыскав себе дрянную и неприбыльную работенку в одном из журналов",
оказывается в захудалом пансионе, чьей хозяйкой была "неряшливая, почти бородатая
женщина по имени сеньора Эрреро"; обитают в нем преимущественно преставители
низших классов - за исключением некого доктора Муньоса, культурного и
интеллигентного медика на пенсии, который непрерывно экспериментирует с химикатами
и из странной эксцентричности поддерживает в своей комнате температуру около 55
градусов [Фаренгейта] с помощью охладительной установки. Рассказчик впечатлен
Муньосом:
Предо мной был невысокий, но превосходно сложенный человечек, облаченный в весьма
строгий костюм - идеального покроя и подогнанный точно по фигуре. Породистое лицо с
властным, однако не надменным выражением? было украшено короткой серо-стальной
бородкой, а старомодное пенсне прикрывало большие, темные глаза, оседлав орлиный нос,
который привносил мавританский штрих в эту, во всем остальном совершенно кельтско-
иберийскую
внешность.
Густые,
аккуратно
подстриженные
волосы
-
что
свидетельствовало о тщательном выборе парикмахера, - были разделены элегантным
пробором над высоким лбом; все это складывалось в портрет человека незаурядного ума,
благородного происхождения и превосходного воспитания.
Муньос явно воплощает идеальный тип Лавкрафта: человека, который принадлежит к
аристократии по крови и по интеллекту; который высокообразован в своей сфере, но
также и умеет хорошо одеваться. Как здесь не припомнить жалобы самого Лавкрафта,
когда он лишился своих костюмов? По той причине подразумевается, что мы должны
проникнуться симпатией и состраданием к бедственному состоянию Муньоса, который
явно страдает от последствий некой ужасной болезни, поразившей его 18 лет назад. Когда
через несколько недель его охладительная установка ломается, рассказчик предпринимает
попытку ее починить, одновременно нанимая "замызганного попрошайку", что снабжать
доктора льдом, который непрерывно требуется тому во все больших количествах. Но все
тщетно: когда рассказчик, наконец, возвращается после поисков ремонтника
кондиционеров, он обнаруживает пансион, охваченным паникой; когда же он входит в
комнату, то видит "темный, слизистый след [который] тянулся от распахнутой двери
ванной до входной двери" и "заканчивался неописуемо". В действительности, Муньос уже
восемнадцать лет, как умер, и пытался сохранить себя при помощи искусственной
консервации.
"Холодный воздух" не поднимает серьезных философских вопросов, но некоторые из
штрихов в нем необыкновенно хороши. Например, когда однажды Муньос переживает
"спазм [который] заставил его зажать глаза ладонями и опрометью броситься в ванную",
мы должны ясно понять, что от возбуждения его глаза чуть-чуть не выскочили из орбит.
Безусловно, во всей этой истории есть (и, возможно, осознанная) комическая нотка -
особенно когда Муньос, загнанный в ванну, полную льда, кричит сквозь дверь ванной:
"Еще.. еще!"
Интересно, что позднее Лавкрафт признавался, что главным источником вдохновения
для рассказа послужила не "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром" Эдгара
По, а "Повесть о белом порошке" Мейчена, где незадачливый студент нечаянно принимает
снадобье, которое превращает его в "темную и зловонную массу, кипящую разложением и
ужасающей гнилью, не жидкую и не плотную, но тающую и меняющуюся перед нашими
глазами, и бурлящую маслянисто-жирными пузырями подобно кипящей смоле". И все же
сложно предположить, что мистер Вальдемар, человек, которого после предполагаемой
смерти месяцами продержали в полуживом состоянии с помощью гипноза - и который в
конце концов обратился "полужидкой, отвратительной, гниющей массой", ни разу не
приходил на ум Лавкрафту, когда тот писал "Холодный воздух". Эта история, в отличие от
"Кошмара в Ред-Хуке", - самое удачное обращение Лавкрафта к ужасам, таящимся в
многолюдном гуле и грохоте единственного подлинного мегаполиса Америки.
Место действия рассказа, особняк из песчаника - дом 317 на Западной 14-ой улице (между
Восьмой и Девятой авеню) в Манхеттене, который Джордж Керк занимал под жилье и
одновременно под свой книжный магазин "Chelsea". Дом 169 на Клинтон-стрит Керк
покинул еще в июне 1925 г., пробыв там менее пяти месяцев. Сперва он переехал вместе со
своим деловым партнером, Мартином Кэймином, и женой Кэймина, Сарой, в дом 317 на
Западной 115-ой улице в Манхеттене, а затем в августе, после недолгого возвращения в
Кливленд, поселился в пансионе на 14-ой улице. Но и здесь он пробыл недолго, к октябрю
переехав и перенеся свой магазин в дом 365 на Западной 15-ой улице. Здесь он оставался
до свадьбы с Люсиль Дворак 5 марта 1927 г., после чего открыл книжный магазин "Chelsea"
в доме 58 на Западной 8-ой улице и прожил здесь более десяти лет. Следовательно,
Лавкрафт мог бывать в доме на 14-ой улице только в течении двух месяцев, но этого
времени ему должно было хватить, чтобы близко познакомиться с ним.
Фарнсуорт Райт - как это ни невероятно и необъяснимо, - отверг "Холодный воздух", хотя
именно такого рода проверенная макабрическая литература ему всегда нравилась.
Возможно, как и в случае со "В склепе", он был напуган его довольно отвратительным
финалом. В любом случае, Лавкрафт был вынужден продать рассказ по очень низкой цене
недолговечному журналу "Tales of Magic and Mystery", где тот появился в номере за март
1928 г.
Единственный визит Сони в Нью-Йорк в первые три месяца 1926 г. имел место где-то
между 15 февраля и 5 марта. Очевидно, это была ее первая продолжительная отлучка из
Halle's; а по поводу ее отъезда Лавкрафт сообщает, что, если в магазине все пойдет хорошо,