Единственнное, что осталось от "Язвы суеверий", - это набросок Лавкрафта и первые
страницы книги, написанные по конспекту Эдди. В наброске предсказуемо рассказывается
о зарождении суеверий в примитивные времена, с явными заимствованиями материалов
из "Мифов и создателей мифов" Фиске и "Золотой ветви" Фрейзера. Уцелевшая глава явно
принадлежит Эдди; я вижу в ней мало стилистического влияния Лавкрафта, хотя многие
факты, приведенные в ней, несомненно, были предоставлены им.
Однако внезапная смерть Гудини 31 октября положила конец проекту, так как жена
Гудини не пожелала его продолжать. Возможно, это и к лучшему, так как сохранившийся
материал ничем не примечателен и преимущественно не лишен академизма, который
необходим работам такого рода. Лавкрафт мог интересоваться антропологией на
дилетантском уровне, но ни ему, ни Эдди не хватало научного веса, чтобы довести дело до
приемлемого разрешения.
Вскоре после завершения "Фотомодели Пикмена" приключилось нечто странное -
Лавкрафт вернулся в Нью-Йорк. Он прибыл в город не позднее понедельника, 13 сентября,
так как, по его же словам, он в тот вечер сходил в кино вместе с Соней. Я не знаю точно,
какую цель преследовал этот визит - а это явно был всего лишь визит, - но подозреваю, что
инициатива исходила от Сони. Как уже упоминалось ранее, по ее словам, она оставила
работу в Кливленде и вернулась в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к Провиденсу (она
надеялась проводить там выходные, но из этого, похоже, ничего не вышло); но затем ей
предложили работу в Чикаго, которая была слишком хороша, чтобы от нее отказаться, и в
итоге Соня отправилась туда. Она заявляет, что провела в Чикаго все время с июля до
Рождества 1926 г. (за вычетом двухнедельных закупочных поездок в Нью-Йорк). То ли
Соня ошибается насчет точного времени своего отъезда в Чикаго, то ли это была одна из
закупочных поездок, и она вызвала Лавкрафта, чтобы тот побыл с ней. Я подозреваю
последний вариант, так как Лавкрафт говорит не о совместном жилье, а о совместном
съеме комнаты в отеле "Астор" на Бродвее и 44-ой улице в Манхеттене, а также упоминает,
что утром в четверг "С Г рано занялась делами & была столь загружена, что она не смогла
улучить минуту для досуга, как планировала". Лавкрафт, хотя, разумеется, и женатый до
сих пор на Соне, похоже, вернулся к тому же гостевому положению, которое он занимал во
время своих визитов в 1922 г.: большую часть времени он проводил с "шайкой", в
частности с Лонгом, Керком и Ортоном.
В воскресенье 19-го числа Лавкрафт отправился в Филадельфию - Соня настояла на
оплате этой экскурсии, видимо, в качестве вознаграждения за согласие возвратиться в
"чумную зону", - где остался до вечера понедельника, более тщательно, чем в 1924 г.,
осмотрев долину Виссахикон, а также увидеть Джерментаун и Фэйрмаунт-парк.
Вернувшись в Нью-Йорк, 23-го числа он отправился на встречу "шайки" у Лонга, во время
которой произошли два необычных события: он вместе с другими Калемами слушал по
радио бой Демпси-Танни - и он встретился с Говардом Уолфом, другом Керка, который был
репортером "Akron Beacon Journal". Лавкрафт, похоже, решил, что это всего лишь светский
визит, и позднее с изумлением обнаружил, что Уолф написал статью о встрече (и в
частности о нем самом) для колонки под названием "Variety", которую вел Уолф. Эта статья
- одна из первых (а, возможно, самая первая) статья о Лавкрафте, напечатанная не в
самиздате и вне сферы фантастической прозы; таким образом, очень неудачно, что нам
неизвестна точная дата ее появления. Мне удалось получить только вырезку с ней -
похоже, она увидела свет весной 1927 г.
Уолф, представляя Лавкрафта как "все еще "неоткрытого" автора страшных рассказов,
чьи работы выдерживают сравнение с любыми, созданными в этой сфере", отмечает, что
они с Лавкрафтом проговорили о мистической литературе весь вечер напролет. Далее он
пишет, что за прошедшие несколько месяцев прочел множество старых номеров "Weird
Tales", все более и более впечатлясь творчеством Лавкрафта. Он заключает пророчески:
"Этот человек никогда не относил свои рассказы книгоиздателям, сказали мне. Читатели,
пользуясь шансом, советуют убедить его собрать свои рассказы и предложить их для
публикации. Любая книга, под чьей обложкой они будут собраны вместе, станет
важнейшим и, вероятно, популярным произведением". Ни Уолф, ни Лавкрафта не могли и
заподозрить, сколько времени пройдет, прежде чем это пророчество воплотиться в жизнь.
Лавкрафт оставался в Нью-Йорке до субботы 25-го, когда он отправился домой на
автобусе. Судя по его письма к тетям, это были довольно приятные две недели,
наполненные осмотрами достопримечательностей и встречами с друзьями, которые были
его единственным спасением в годы жизни в мегаполисе. И Лавкрафт, и Соня, должно
быть, прекрасно осознавали, что с его стороны это был всего лишь визит вежливости.
В конце октября Лавкрафт вместе с Энни Гэмвелл совершил новую поездку - на этот раз
не так далеко от дома. По сути, это было ничто иное, как его первый визит на родину
предков в Фостере с 1908 г. Изумительно приятно читать рассказ Лавкрафта об этой
поездке - он не только заново проникся природной красотой сельской Новой Англии,
которую он всегда с нежностью хранил в памяти, но и восстановил связи с членами семьи,
которые по-прежнему чтили память Уиппла Филлипса: "Определенно, я припал к родовым
истокам сильнее, чем мне когда-либо доводилось на моей памяти; и с тех пор не могу ни о
чем больше думать! Я был напитан и пронизан жизненными силами своего природного
бытия и заново окрещен в купели настроения, атмосферы и духа стойких новоанглийских
прародителей".
То, что Лавкрафт действительно "ни о чем больше не думал", ясно по его следующей
работе, рассказу "Серебряный Ключ" [The Silver Key], предположительно, написанной в
начале ноября. В этом рассказе Рэндольфу Картеру - возрожденному после "Неименуемого"
(1923) - уже тридцать лет; он "потерял ключ от врат сновидений" и, как следствие,
пытается примириться с реальным миром, который, однако, находит невыносимо скучным
и эстетически непривлекательным. Перепробовав все литературные и материальные
новшества, он однажды находит ключ к спасению - точнее, находит на чердаке серебряный
ключ. На машине вдоль по "достопамятному старинному тракту" он возвращается в
деревенский уголок Новой Англии, где провел детство, и неким волшебным (и
благоразумно неописанным способом) снова превращается в девятилетнего мальчика.
Сидя за ужином вместе со своей тетей Мартой, дядей Крисом и их работником Бениджей
Кори, Картер обнаруживает, что совершенно счастлив, отказавшись от нудных сложностей
взрослой жизни ради вечного чуда детства.
"Серебряный Ключ", как правило, считают "дансенианским" рассказом - на том
единственном основании, что это скорее фантастическая греза, чем страшная история; но
мало, что связывает ее с Дансени, - за исключением, возможно, использования фантазии в
философских целях, но даже это нельзя считать прерогативой одного Дансени. В
действительности "Серебряный Ключ" - разумеется, лишь слегка завуалированное
изложение социальной, этической и эстетической философии Лавкрафта. Это даже не
столько рассказ, сколько притча или философская диатриба. В нем он нападает на
литературный реализм, традиционную религию и богемность точно так же, как делает это
в своих письмах. Редкость, что Лавкрафт столь открыто выразил свою философию в
беллетристике; "Серебряный Ключ" можно рассматривать как бесповоротное отречение и
от декадентства, как литературной теории, и от космополитизма, как образа жизни.
Достаточно иронично, что структурная конструкция рассказа (Картер в попытке придать
смысл или интерес своей жизни по очереди обращается к различным эстетическим,
религиозным и персональным переживаниям) вполне может происходить от "учебника"
декадентства, романа "Наоборот" Гюисманса, где Дез Эссент предпринимает точно такие
же интеллектуальные искания. Возможно, Лавкрафт осознанно позаимствовал этот
момент из работы Гюисманса, как очередную возможность отречься от этой философии.
Сейчас следует признать очевидным, что, как блестяще доказал Кеннет У. Фейг,
"Серебряный Ключ" - это в значительной степени беллетризированный рассказ о недавней
поездке Лавкрафта в Фостер. Детали топографии, имена персонажей ("Бениджа Кори",
вероятно, переделка двух имен: Бенеджи Плейса, владельца фермы через дорогу от дома,
где остановился Лавкрафт, и Эммы (Кори) Филлипс, вдовы Уолтера Герберта Филлипса,
чью могилу Лавкрафт должен был видеть во время визита 1926 г.) и прочие совпадения
делают это заключение неизбежным. Точно также, как Лавкрафт после двух "безродных"
лет в Нью-Йорке ощущал потребность восстановить связи с местами, откуда происходила