победным кличем, но мольбой о помощи и совете, как спасти не только себя, но и весь мир
от кошмара, который не в силах вместить человеческий разум... От нас зависит больше,
чем можно выразить словами, - вся цивилизация, все законы природы, может быть, даже
судьба всей Солнечной системы и вселенной. Я вызвал к жизни чудовищную аномалию, но
сделал это лишь во имя науки. Сейчас же ради всего живого и Природы Вы должны помочь
мне загнать это чудовище обратно во тьму.
Однако, вопреки письму, Вард не является на назначенную встречу с Виллеттом. Когда же
Виллетт находит его, то обнаруживает нечто поразительное: хотя Вард по-прежнему
выглядит юным, его речь звучит очень своеобразно и старомодно, а запас его
воспоминаний о собственной жизни выглядит претерпевшим самые причудливые
сокращения. Позже Виллетт совершает вылазку в старое бунгало Карвена в Потуксете,
которое Вард восстановил для проведения своих экспериментов; внутри, помимо прочих
диковин, он обнаруживает всевозможных полусформированных тварей, заточенных в
глубокие колодцы. Он встречается лицом к лицу с "Вардом" - который, естественно,
является никем иным, как Карвеном, - запертым в сумасшедший дом; Карвен пытается
прочесть заклинание, но Виллетт отражает его своим собственным, превращая Карвена в
"тонкий слой легчайшей синевато-серой пыли".
Это краткое изложение даже близко не передает структурное и интонационное богатство
"Случая Чарльза Декстера Варда", который, невзирая на скорости своего сочинения,
остается одним из самых чеканных произведений в творчестве Лавкрафта. Историческая
ретроспектива - занимающая вторую из пяти глав, - столь же волнующа и выразительна,
как и остальные части произведения.
Процесс создания этой работы начался даже до августа 1925 г. Выдержка из Бореллия -
Пьера Бореля (ок. 1620-1689), французского медика и химика - это перевод или пересказ,
сделанный Коттоном Мазером в книге "Magnalia Christi Americana" (1702), которая имелась
у Лавкрафта. Поскольку эпиграф из Лактантия, открывающий "Праздник" (1923), также
взят из "Magnalia", возможно, Лавкрафт тогда же нашел и отрывок из Бореллия. Он
скопирован в его рабочую тетрадь как запись N87 - Дэвид И. Шульц датирует ее
предположительно апрелем 1923 г.
В конце августа 1925 г. Лавкрафт услышал от Лилиан любопытную историю: "Значит,
дом Хэлси проклят! Бррр! Дикий Том Хэлси держал там в подвале живых черепах, - это
могут быть их духи. Так или иначе, это великолепный старый особняк& большая честь для
великолепного старого города!" Дом Томаса Ллойда Хэлси, номер 140 на Проспект-стрит,
послужил моделью для жилища Чарльза Декстера Варда, которое Лавкрафт наградил
номером 100, Проспект-стрит. Хотя и разбитое сейчас на квартиры, это по-прежнему
чудесное позднегеоргианское здание (ок. 1800), всецело заслуживающее панегирика,
написанного Лавкрафтом. Лавкрафт, видимо, никогда не бывал внутри дома Хэлси, но на
него открывался прекрасный вид из дома N10 на Барнс-стрит; и посмотрев на северо-запад
из верхнего окна заднего фасада тетушкиного дома, Лавкрафт мог разглядеть здание во
всей красе.
Лавкрафт начал читать "Провиденс в колониальные времена" в самом конце июля 1925 г.
Так как он не смог забрать книгу из Публичной библиотеки Нью-Йорка на дом и вынужден
был читать ее в библиотечные часы в генеалогическом читальном зале, его знакомство с
ней было спорадическим, и он толком взялся за нее только в середине сентября. Именно
тогда он прочитал о Джоне Мерритте, а также о преп. Джоне Чекли, которые в романе
навестят Джозефа Карвена. В письмах Лавкрафта за конец месяца мы находим и другие
сведения, подчерпнутые из книги Кимболл, и не возникает сомнений, что чтение помогло
ему упрочить знания о колониальном Провиденсе настолько, так что он сумел полтора
года спустя переработать их в произведение. Лавкрафт, разумеется, не просто вставил в
роман разрозненные обрывки исторических данных - он объединил историю с вымыслом в
неразрывный союз, вдохнув жизнь в сухие факты о родном крае, что он собирал на
протяжении всей жизни, и незаметно привнеся вымышленное, фантастическое и странное
в известные исторические обстоятельства.
Здесь можно отметить одно важное литературное влияние - роман Вальтера де ла Мара
"Возвращение" (1910). Лавкрафт впервые прочел де Ла Мара летом 1926 г.; вот что он
пишет о "Возвращении" в статье "Сверхъестественный ужас в литературе": "мы видим
душу мертвого человека, которая два столетия тянется из могилы и прилепляется к
человеческой плоти, так что даже лицо жертвы становится тем, что давным-давно
обратилось во прах". Конечно, в романе де ла Мара речь идет об одержимости призраком,
чего нет в "Случае Чарльза Декстера Варда"; и хотя сюжет "Возвращения", скорее,
сосредоточен на личной травме пострадавшего - в частности, на его отношениях с женой и
дочерью, - а не на неестественности его состояния, Лавкрафт явно позаимствовал этот
сюжет для своей работы.
Очень интересен реальный прототип самого Чарльза Декстера Варда. Конечно, в
портрете Варда немало автобиографических черт, которых я коснусь немного ниже; но
многие внешние черты, похоже, были взяты у человека, реально проживавшего в то время
в особняке Хэлси, - у Уильяма Липпитта Морана, 1910 г. рождения. Лавкрафт, вероятно, не
был лично знаком с Мораном, но, скорее всего, сталкивался с ним на улице и знал о нем.
Моран рос болезненным ребенком и большую часть детства провел инвалидом, которого
няня катала по улицам в коляске. Действительно, в упоминании в начале романа, что в
детстве Варда "катали... в коляске" перед "прелестным классическим портиком здания с
двумя нишами" (его домом), мог отразиться реальный взгляд, брошенный Лавкрафтом на
Морана где-то в начале 1920-х гг., до того, как Лавкрафт уехал в Нью-Йорк. Более того,
подобно Карвену, семья Морана владела фермой в Потуксете. Другие черты характера
Варда также больше подходят Морану, нежели Лавкрафту. Еще одна забавная скрытая
шуточка - это упоминание Мануэля Арруды, капитана испанского судна "Форталеза",
которое в 1770 г. доставило Карвену некий зловещий груз. В действительности, Мануэль
Арруда был португальцем, уличным разносчиком фруктов, работавшим на Колледж-Хилл в
конце 1920-х годов!
Бартон Л. Сент-Арман, написавший обзорное эссе о "Варде", прав, считая главным
"героем" романа сам Провиденс. Потребовалось бы обширное описание, чтобы
перечислить все исторические сведения, раскопанные Лавкрафтом, а также бессчетные
автобиографические детали, которые он примешал к повествованию. Вступительное
описание юности Варда наполнено отголосками юности и возмужания самого Лавкрафта,
хотя и с любопытными изменениями. Например, описание "одного из первых детских
воспоминаний" - "бескрайнее, простирающееся на запад море туманных крыш, куполов и
шпилей и далекие холмы, какими он увидел их однажды зимним днем с этой громадной,
обнесенной перилами насыпи, - фиолетовые и таинственные на фоне пламенеющего,
апокалипсического заката красного, золотого, пурпурного и причудливого зеленого
оттенка" - перемещено на Проспект-Террас, тогда как в письмах Лавкрафт упоминает, что
мистическое видение случилось с ним на железнодорожном мосту в Оберндейле
(Массачусетс), где-то в 1892 г. Восторженное возвращение Варда в Провиденс после
нескольких лет разлуки - едва ли что-то иное, нежели прозрачный отголосок возвращения
Лавкрафта в Провиденс после двух лет, проведенных в Нью-Йорке. Фраза, завершающая
сцену - "были сумерки, и Чарльз Декстер Вард вернулся домой", - один из самых
трогательных моментов во всем творчестве Лавкрафта.
Безусловно, жаль, что Лавкрафт не сделал попыток подготовить "Случай Чарльза
Декстера Варда" к публикации, даже когда в 1930-х гг. книгоиздатели специально просили
роман, вышедший из-под его пера; но мы не вправе оспаривать мнение самого Лавкрафта,
что роман вышел посредственным - "громоздким, скрипучим образчиком нарочитой
старомодности". Сейчас роман, конечно же, получил признание как одна из лучших работ
Лавкрафта; и он еще раз выражает месседж "Сна о поисках Неведомого Кадата": Лавкрафт
стал тем, что он есть, благодаря рождению и воспитанию в среде новоанглийских янки.
Чем дальше, тем яснее ему становилась необходимость укоренить свое творчество в
родной почве, и это мало-помалу вело к художественной трансформации Новой Англии в
сосредоточие одновременно чудес и ужасов.
Последний плод большого творческого подъема 1926-27 гг. - это рассказ "Сияние извне"
[The Colour Out of Space], написанный в марте 1927 года. Это, бесспорно, одна из
величайших работ Лавкрафта - и она всегда оставалась его собственным фаворитом. И
снова сюжет слишком хорошо известен, чтобы требовался подробный пересказ. Землемер,