Хотя Ортон в действительности мало интересовался мистикой, он пишет о популярности
Лавкрафта в "Weird Tales", объясняет его философию странного (для этой цели
беззастенчиво заимствуя из "Сверхъестественного ужаса в литературе") и в заключение
сравнивает его с По:
...подобно По, он станет для писателей (у меня нет ни малейшего сомнения) образцом для
подражания на долгие годы. Некоторые говорят, что, как мистический автор, он выше По...
Этого я не знаю, но знаю, что его истории производят на меня впечатление написанных
человеком, куда более заинтересованным в теме странного и потустороннего, нежели По...
Я не скажу, что он лучший писатель, чем По, ибо в некоторых областях это не так. Но я
скажу, что, как ученый и исследователь темы мистики со своей точки зрения и как автор,
пишущий исключительно на эту тему, Г.Ф. Лавкрафт - величайший, кого эта страна когда-
либо знала и, возможно, узнает.
Эта статья появилась в колонке под названием "The Pendrifter", которую вел Чарльз
Крейн. Лавкрафт встретился с Крейном 21-го числа, найдя его обаятельным и типичным
янки из Вермонта.
Другими местными жителями, с которыми познакомился Лавкрафт, были мальчики Ли,
Чарли, Билл и Генри, - те самые соседи, которым он помогал ловить отбившуюся от стада
корову. Днем 21-го числа Чарли отвел Лавкрафта к чудаковатому фермеру по имени Берт Г.
Экли, художнику-самоучке и фотографу больших природных способностей. Лавкрафт был
очарован этим "подлинным мастером на все руки", который, тем не менее, "сохраняет
примитивность деревенского йомена".
Вермонт стал для Лавкрафта потрясающим художественным стимулом. Он ощутил свою
близость к старинному духу Новой Англии, что отличалась от более густонаселенных и
осовремененных южных штатов, и таким образом добился той победы над временем, что
одновременно была источником его любви к старине и его ощущения странного и
мистического:
Здесь жизнь идет тем же чередом, каким шла до Революции - те же пейзажи, ландшафт,
здания, семьи, занятия & манера думать & говорить. Вечный цикл сева & жатвы, кормления
& дойки, посадки & сенокоса здесь составляет становой хребет существования; & былые
традиции простодушной Новой Англии правят всем - от молочного хозяйства до охоты на
лис. Тот мир пасторальной Аркадии, чье слабое отражение мы видим в "Календаре
Фермера", здесь насущная & живая действительность... поистине люди Вермонта - наши
современные предки! Холмы & ручьи & древние вязы - фасады ферм, проглядывающие над
поворотами дорог на гребнях холмов - белые колокольни в далеких долинах в сумерках - все
эти прелестные реликты былых времен цветут с неслабеющей силой & выглядят
способными
пережить
многие
поколения
будущего.
Прожить
среди
этой
концентрированной старомодности две недели, каждый божий день видя вокруг старинную
обстановку комнат почтенного сельского дома с низкими потолками & бескрайние зеленые
просторы засеянных полей, кручи, огороженные луга & загадочные далекие леса & долины,
где журчат ручьи, - значит, достичь такого погружения к самым основам истинного
нованглианства, что никакой рассказ о существовании в городе не может затмить или
выхолостить его.
23-го числа У. Пол Кук, который успел уже дважды побывать на ферме Ортона за время
пребывания здесь Лавкрафта, приехал вместе с женой и провел на ферме ночь; на другой
день он примерно на неделю отвез Лавкрафта в Атол. Здесь Лавкрафт не сделал ничего
особо примечательного - только купил новый костюм за 17.50 долларов, встретился с Х.
Уорнером Манном, сочинял письма в Филлипс-парке (когда не было дождя) и наблюдал,
как "Заброшенный дом" печатается в офисе "Athol Transcript". Возможно, единственное
интересное событие за время визита Лавкрафта в Атол произошло 28-го числа, когда Манн
сводил его в живописную лесную теснину к юго-западу от города, которая называлась
Медвежья Берлога.
Но в пятницу, 29 июня, Лавкрафта ждал новый этап путешествия, столь же необычный,
как и поездка в Вермонт; ибо Эдит Минитер, былая подруга по самиздату, практически
потребовала, чтобы Лавкрафт навестил ее в Уилбреме (Массачусетс), где она проживала со
своей кузиной, Эванор Биб. Он остался на восемь дней, очарованный огромным
количеством старинных вещей, собранных Биб, семью котами и двумя собаками, которые
заправляли в этом доме, а особенно - жутковатым местным фольклором, с которым его
познакомила Минитер. В "Миссис Минитер - Оценки и Воспоминания" (1934) Лавкрафт
пишет:
Я увидел разрушенный, опустелый дом старого Рэндольфа Биба, где козодои собираются в
ненормальных количествах, и узнал, что этих птиц деревенские боятся как злых
психопомпов. Шепчутся, что они держатся возле домов, к которым приближается смерть,
надеясь схватить душу усопшего, когда та отлетает. Если душа ускользает от них, они
рассеиваются в тихой досаде; но подчас они поднимают дружный крик, возбужденное,
торжествующее стрекотание, что заставляет свидетелей побледнеть и забормотать - с
той шикающей, проникнутой благоговением высокопарностью, которую только янки из
глухомани способны напустить на себя - "Они его сцапали!"
А однажды ночью случился великолепный танец светлячков: "Они скакали на лугах & под
жуткими старыми дубами на повороте дороги. Они буйно плясали в болотистой низине &
устраивали ведьмовские шабаши под сучковатыми, древними деревьями сада". В этой
поездке, определенно, сочеталось архаичное, деревенское и мистическое!
Наконец, 7 июля Лавкрафт приготовился к путешествию на юг. Он добрался до Нью-
Йорка 9-го числа (через Спрингфилд, Гринфилд и Олбани), остановившись здесь только
для того, чтобы поменять чемоданы (он одолжил у Сони 35-долларовый саквояж ради
поездки в Вермонт и Массачусетс, но теперь вернулся к своему 99-центовому чемодану из
папье-маше). В ночь с 10 на 11 июля он сел на 1.30-часовой поезд в Филадельфию, покинув
этот город уже в полдень, чтобы отправиться в Балтимор. Хотя большая часть Балтимора
была совершенно викторианской, он нашел одну трогательную достопримечательность:
"Но для меня завершающей точкой в Балтиморе стал потрепанный памятник в уголке
вестминстерского пресвитерианского кладбища, которое давно захватили трущобы. Он -
возле высокой стены, и плакучая ива склонилась над ним. Меланхолия окружает его, и
черные крылья осеняют его в ночи - ибо это могила Эдгара Аллана По". С тех пор
положение вещей не слишком изменилось.
Лавкрафт собирался отправиться из Балтимора прямо в Вашингтон, но колониальные
древности Аннаполиса оказались роковым соблазном, - и они не разочаровали. Здесь он
провел всего один день (12 июля), но осмотрел большую часть города - морскую академию,
старое здание Собрания Штата (1772-74), колледж Св. Иоанна и множество колониальных
домов. Тем же вечером Лавкрафт отбыл в Вашингтон, проведя в нем следующие три дня.
Он опять посетил Александрию, увидел Маунт-Вернон (дом Джорджа Вашингтона) и
старинный Джорджтаун и съездил в Фоллз-Черч, маленький городок в Виргинии.
И здесь еще одно искушение оказалось неодолимо притягательным - экскурсия в
Бесконечные Пещеры в Нью-Маркете (Виргиния). Это было в добрых четырех часах езды
на автобусе от Вашингтона, но поездка стоила так дешево ($2.50), что Лавкрафт не мог
устоять. С детства читая о пещерах, он счел, что нельзя отказываться от шанса
действительно побывать в одной из них. Как и вся остальная поездка, этот момент не стал
разочарованием:
Пока глубина уступала место глубине, галерея - галерее, а полость - полости, я
чувствовал, что переношусь в самые странные области ночной фантазии. Гротескные лики
косились и скалились со всех сторон, а непрерывно понижающийся уровень извещал меня о
громадной глубине, которой я достиг. Беглый взгляд на темные дали за пределами кругов
света - на отвесные обрывы, падающие на неисчислимую глубину в неведомые пропасти, или
на галереи, манящие в сторону, к тайнам, еще неохваченным человеческим взором, -
приблизили мою душу к ужасным и смутным границам материального мира и вызвали в
воображении смутные мысли о неуловимых и нечестивых измерениях, чьи бесформенные
обитатели вечно таятся близь пределов видимого мира пяти человеческих чувств.
Погребенные эпохи - ушедшие цивилизации - подземные вселенные и нежданные виды
существ, что наводняют незримые бездны - все это проносится в воображении, реально
очутившимся лицом к лицу с присутствием беззвучной и нескончаемой ночи.