другом конце города. В этой истории, вероятно, не будет ничего по-настоящему
сверхъествественного - скорее, она будет чем-то вроде "Сияния извне"... сильно натянутая
"сайентификация".
Больше об этой истории ничего не было слышно. Она явно не была закончена и,
возможно, даже не начата. Правда, в ходе подготовки к сочинению этого рассказа
Лавкрафт сделал-таки карту Аркхема - одну из, вероятно, трех, сделанных им лично. Время
шло, и товарищи Лавкрафта начали задаваться вопросом, выйдет ли из-под его пера когда-
нибудь хоть какая-то новая история. В октябре Э. Хоффман Прайс уговаривал Лавкрафта
написать новый рассказ о Рэндольфе Картере, но Лавкрафт отказался.
Учитывая все сложности, с которыми Лавкрафт сталкивался при переносе своих идей на
бумагу, ничего удивительного, что на следующее произведение, "За гранью времен" [The
Shadow Out of Time], у него ушло более трех месяцев (с 10 ноября 1934 г. до 22 февраля
1935 г., судя по пометке на рукописном оригинале) - и потребовалось два, а, может, и три,
черновика. Кроме того, генезис повести можно проследить еще, по меньшей мере, на
четыре года в прошлое. Прежде чем рассмотреть мучительный процесс рождения повести,
давайте составим некоторое представление о его сюжете.
Натаниэль Уингейт Пизли, профессор Мискатоникского университета, 14 мая 1908 г. во
время лекции по политической экономии внезапно теряет сознание. Придя в себя в
больнице, он, похоже, страдает от амнезии, настолько серьезной, что она влияет даже на
его речевые и двигательные навыки. С течением времени он повторно обучается
использовать свое тело - и начинает проявлять поразительные умственные способности,
далеко превышающие нормальные человеческие. Его жена, подсознательно ощущая, что
что-то идет не так, подает на развод, и только один из его трех детей, Уингейт,
продолжают поддерживать с отцом какие-то отношения. Следующие пять лет Пизли
проводит в библиотеках по всему миру, читая весьма необычные книги, а также в
экспедициях в различные загадочные царства. Наконец, 27 сентября 1913 г. он внезапно
возвращается в свое прежнее состояние: когда он приходит в себя после нового обморока,
он считает, что все еще читает лекцию по политэкономии в 1908 г.
С того момента на Пизли обрушиваются сновидения все возрастающей причудливости.
Ему кажется, что его разум помещен в тело инопланетного существа, похожего на
десятифутовый морщинистый конус, тогда как разум этого существа занимает его
собственное тело. Эти создания зовутся "Великой Расой", "ибо им одним покорилась тайна
времени": они довели до совершенства технику обмена разумами с практически любой
формой жизни во Вселенной из прошлого, настоящего или будущего. Колония Великой
Расы на этой планете была основана в Австралии 150 000 000 лет назад; ранее их разумы
занимали тела иной расы, но оставил их из-за некого неизбежного катаклизма; позже,
когда существа в форме конуса погибли, они мигрировали в другие тела. Они собрали
пространную библиотеку, состоящую из отчетов пленных разумов со всей Вселенной, и сам
Пизли написал для архивов Великой Расы отчет о собственном времени.
Пизли верит, что его сны о Великой Расе - всего-навсего плод его эзотерических штудий
во время "амнезии"; но затем австралийский исследователь, найдя в психологических
журналах некоторые статьи Пизли об его снах, сообщает ему в письме, что недавно были
обнаружены некие древние руины, чрезвычайно похожие на его описания города Великой
Расы. Пизли сопровождает этого исследователя, Роберта Б.Ф. Маккензи, в экспедиции в
Большую Песчаную пустыню - и с ужасом обнаруживает, что у того, что он считал снами,
вполне мог быть реальный источник. Однажды ночью он уходит из лагеря, чтобы
осмотреться. Он петляет по ныне подземным коридорам города Великой Расы - все
сильнее лишаясь присутствия духа, поскольку все встреченные места ему знакомы. Он
знает, что единственный способ подтвердить, были ли его сны просто снами или же некой
чудовищной реальностью, - отыскать тот отчет, что он написал для архива Великой Расы.
После изнурительного спуска он попадает в нужное место, находит нужную запись и
открывает ее:
Ничей глаз не видел, ничья рука не касалась той книги со времен появления человека на
этой планете. И все же, когда я на миг зажег над ней свой фонарь в этой ужасающей
мегалитической бездне, я увидел, что странно окрашенные письмена на ломких,
потемневших за миллионы лет целлюлозных страницах не были некими неведомыми
иероглифами времен юности Земли. Нет, это были буквы знакомого нам алфавита,
складывающиеся в английские слова языка и написанные моим собственным почерком.
Но поскольку он теряет это доказательство во время безумного подъема на поверхность,
он по-прежнему в силах утверждать, с назойливой рациональностью: "есть основания
надеяться, что пережитое мной было полностью или частично галлюцинацией".
Космический размах этой работы - сравнимый в этом отношении только с "Хребтами
Безумия" - обеспечивает повести "За гранью времен" одно из высших мест среди работ
Лавкрафта; а богатство деталей истории, биологии и культуры Великой Расы столь же
убедительно, как и в "Хребты безумия", хотя, возможно, даже лучше интегрировано в
повествование. И снова читателя захватывает безграничность пространства и времени;
особенно ясно это прописано в чудесном отрывке, где Пизли встречается с другими
пленниками Великой Расы:
Там был разум с планеты, известной нам как Венера, которому суждено будет жить
бессчетные эпохи спустя; и один с внешней луны Юпитера - из прошлого глубиной в шесть
миллионов лет. Из земных обитателей некоторые принадлежали к крылатой,
звездоглавой, полурастительной расе палеогенной Антарктики; один был из рептильного
народа легендарной Валузии; трое - из числа покрытых мехом дочеловеческих
гиперборейцев, почитавших Цаттогву; один - совершенно отвратительный чо-чо; двое -
паукобразные обитатели последней эпохи Земли; пятеро - из числа жесткокрылых
созданий, что придут на смену человечеству и однажды станут объектом массового
переноса разумов Великой Расы, бегущей от некой ужасной опасности; было и несколько
представителей различных ветвей человечества.
Это упоминание "жесткокрылых созданий" (то есть, жуков) снова выдает затаенное
чувство, которое мы уже наблюдали в других рассказах - презрение к человеческому
самомнению. Позже Пизли добавляет горестное замечание: "я с дрожью думаю о тайнах,
которые может скрыть прошлое, и трепещу перед угрозами, которые может принести
будущее. То, на что намекали постчеловеческие существа, говоря о судьбе человечества,
произвело на меня такой эффект, что я не в силах изложить это здесь".
Именно Великая Раса становится подлинным центром повествования; настолько, что они
- подобно Старцам в "Хребтах Безумия" - начинают походить на истинных "героев"
произведения. Много говорится об их истории и цивилизации; хотя, в отличие от Старцев,
они едва ли претерпели какой-то упадок с достигнутых потрясающих интеллектуальных и
эстетических высот - возможно, потому что их целью был не столько захват территорий и
образование колоний, сколько чисто интеллектуальная деятельность. Политические и
утопические построения, выраженные в этом произведении, я рассмотрю ниже.
Основной идеей повести, обменом разумами, мы обязаны, меньшей мере, трем
источникам. Во-первых, это, конечно же, "The Shadowy Thing" Х.Б. Дрейка, чье влияние мы
уже видели в "Твари на пороге". Во-вторых, малоизвестный роман Анри Биро "Lazarus"
(1925), который имелся в библиотеке Лавкрафта и был прочтен в 1928 г. В этом романе мы
видим человека по имени Жан Морин, который провел шестнадцать лет (с 1906 по 1922 г.)
в больнице, страдая от затяжной амнезии; за это время у него возникла субличность
(прозванная персоналом больницы Жерве), сильно отличающаяся от его обычного "я". Эта
альтернативная личность появляется время от времени; однажды Жану кажется, что из
зеркала на него глядит Жерве, позже он решает, что Жерве преследует его. Жан даже,
подобно Пизли, предпринимает исследование случаев раздвоения личности в попытке
разобраться с ситуацией. (Кстати сказать, мотив амнезии в "За гранью времен" имеет
крайне любопытную связь с биографией автора. Амнезии Пизли продолжается с 1908 по
1913 г. - именно в то время сам Лавкрафт, вынужденный бросить школу, стал вести жизнь
затворника. Возможно, он сам начал верить, что некая иная личность взяла в то время
верх).
Третье важное влияние - не литературная работа, но фильм, "Площадь Беркли" [Berkeley
Square] (1933), который привел Лавкрафта в восторг; в нем изображен человек, чей разум