комбинацией губной гармошки и казу (мембранофоном). Сам Лавкрафт описывает его,
как "медный рожок с мембраной в мундштуке, из-за чего человеческий голос звучать как
оркестровый инструмент", хотя далее он пишет, что его также изготавливали из картона.
Лавкрафт всегда сожалел о своей антипатии к классической музыке, что не мешало ему
с огромной ностальгией припоминать популярные песни своего детства - а он их помнил.
Из-за того, что он "вечно насвистывал & мурлыкал себе под нос, пренебрегая
условностями & хорошими манерами", что, как известно, привело к неудачным урокам
скрипки. Отчетливо ясно, что насвистывал он тогдашние "песенки из парикмахерских"*. В
письме 1934 г. он приводит слова "Беделии", главного хита 1903 г. - "полный улет -
ажиотаж - продержавшийся аж до 1904 [года]". Далее он пишет:
Но к осени '04 она окончательно изжила себя. После чего - подобно "On the
Banks of the Wabash" - перешла в разряд типичного старья для юмористических
и пародийный отыгрышей. "You're the Flower of My Heart, Sweet Adeline" (весна
'04) стала основным ее преемником в народной благосклонности - & затем, в
'05, новый прорыв - явление "In the Shade of the Old Apple Tree".
Вскоре мы увидим, к чему это привело.
Может сложиться впечатление, что Лавкрафт, вопреки своей развитости не по годам,
ранним проблемам со здоровьем, одинокому детству и неуравновешенной нервной
системе, превратился в совершенно "нормального" подростка с обыкновенными
тинейджерскими интересами (кроме спорта и девчонок, которые совершенно его не
интересовали). Он также стал главарем "шайки" мальчишек. Но насколько нормален он
был на самом деле? Свидетельство Стюарта Коулмена говорит прямо: ".. с 8 до 18 лет я
часто видел его - мы вместе ходили в школу, - и я много раз бывал у него дома. Не хочу
сказать, что "хорошо" его знал, и сомневаюсь, что его толком знал кто-то из сверстников.
Он явно не был нормальным ребенком, и у него было мало товарищей".
Уинфилд Таунли Скотт, который в 1940-х гг. снесся с некоторыми из друзей детства
Лавкрафта, добавляет к этому анекдот, который узнал от Кларенса Хораса Филбрика;
последний окончил среднюю школу на Хоуп-стрит в 1909 г. и, следовательно, проучился
рядом с Лавкрафтом не менее пары лет:
Кларенс Х. Филбрик поведал мне, что в старших классах они пытались
подружиться с Лавкрафтом, но вечно получали в ответ ледяное безразличие
или застенчивость, которая на него смахивала; в конце концов, они
прекратили попытки. Позднее у Лавкрафта было несколько друзей среди
местных - и преданных друзей; понять его они не могли, но их поражала
необыкновенная широта его интересов, феноменально точная память и
блестящая речь; отдав ему свою привязанность, они нашли [в нем] ту бездну
доброжелательности и обаяния, которую позднее подтверждали его друзья-
литераторы.
Лавкрафт медленно сходился с людьми, но, подружившись, надолго сохранял
преданность. Эта манера прослеживалась на протяжении всей его жизни и стала только
отчетливее с ходом времени и развитием обширной переписки, когда он сочинял
настоящие трактаты для совершенных незнакомцев, которые имели неосторожность
задать ему пару вопросов или о чем-то попросить.
Ровесница Лавкрафта, Клара Хесс, добавляет пронзительное и выразительное
воспоминание о тогдашнем увлечении Лавкрафта астрономией:
Говард привык приходить на поля за моим домом, чтобы посмотреть на
звезды. Однажды ранним осенним вечером несколько соседских ребятишек
собрались, чтобы издалека на него поглазеть. Огорченная его одиночеством, я
подошла, стала расспрашивать о телескопе и получила разрешение в него
посмотреть. Но его речь была такой техничной, что я ничего не поняла и
вернулась к своей компании, оставив его в одиночестве изучать небеса.
Это, разумеется, трогательно, но не следует считать, что "одиночество" Лавкрафта было
закоренелой привычкой или что он обязательно считал его чем-то, достойным
сожаления: над ним всегда довлели интеллектуальные интересы, и ради них он охотно
жертвовал обычным общением со сверстниками.
Но дням невинности внезапно наступил конец. Земельная и Ирригационная компания
Оуайхи Уиппла Филлипса пережила новую серьезную неудачу, когда весной 1904 г.
паводок размыл отводной канал. Уиппл, которому было уже за 70 лет, не выдержал
напряжения, перенес инсульт и умер 28 марта 1904 г. Но даже этот удар оказался не
самым худшим:
Его смерть помимо сурового горя принесла финансовую катастрофу... с его
уходом остальное руководство [компании] лишилось его инициативности &
отваги. Общество было по неразумию распущено, когда мой дед ещеборолся- в
итогедругие пожали богатство, которое должно было отойти к пайщикам.
Мать & я были вынуждены освободить прекрасный дом 454 на Энджелл-
стрит & перейти в менее просторное жилье в доме 598, в трех кварталах к
востоку.
Вплоть до смерти своей матери в 1921 г. Лавкрафт, видимо, не переживал более
травматичного события. К 1904 г. они с матерью остались в доме 454 на Энджелл-стрит
втроем с овдовевшим дедом - обе его тетки и дядя вступили в брак. После смерти Уиппла
стало и финансово, и практически неразумно содержать громадный дом на улицах
Энджелл и Элмгроув только для них двоих; дом 598 на Энджелл-стрит, несомненно, был
выбран за свою близость. Однако это был "дуплекс", дом на несколько семей (номера 598-
600 на Энджелл-стрит), и Лавкрафт с матерью занимали лишь западную часть
небольшого домика. Сторого говоря, эта квартира - Лавкрафт описывает ее, как пять
комнат и мансарду, - кажется достаточно просторной для мальчика с матерью; однако
потеря родного дома стала сокрушительна для психики юноши, столь одаренного
чувством места.
Конечно, смерть Уиппла Филлипса нанесла семейству самый суровый финансовый удар,
но даже для маленького Говарда не прошло незамеченным постепенно исчезновение
материальных благ, как минимум, с 1900 г. Ко времени его рождения в доме Филлипсов
было четверо слуг, а также три лошади и ухаживавший за ними кучер. На глазах
Лавкрафта все это, одно за другим, ушло. Кучер, вероятно, прослужил до 1900 г., когда
расстались с лошадьми и экипажем. Затем стали уходить слуги. Двадцать лет спустя
Лавкрафт еще помнил их имена: Нора, Делия, Свеа, Дженни, Бриджет и Делайла. Названы
шестеро, но, возможно, они сменяли друг друга. Делайла (позднее работавшая на тетушку
Лилиан) была чернокожей.
В довершение трагедии в 1904 г. бесследно исчез любимый кот Лавкрафта, Ниггер. Это
было единственное домашнее животное Лавкрафта за всю жизнь - вопреки его
идолопоклонническому обожанию кошачьих. Вряд ли стоит указывать, что эта кличка в
то время не звучала оскорбительно - или, по крайней мере, не столь оскорбительно, как
сейчас. Неясно, когда Лавкрафту подарили котенка; предположительно, он получил его,
еще после возвращения с матерью в дом 454 на Энджелл-стрит в 1893 г. Позднее он так
воспевает это создание:
Что парень он был! На моих глазах он вырос из крохотного черного комочка в
одно из самых восхитительных & понятливых созданий, которых я встречал.
Он разговаривал на настоящем языке, меняя интонации, - особый тон для
каждого значения. Было даже особое "prrr'p" для запаха жареных каштанов,
от которого он сходил с ума. Он играл со мной в мяч - лежа на полу, всеми
четырьмя лапами пинал ко мне через полкомнаты большой резиновый шар. А
летними вечерами в сумерках он подтверждал свое родство с проказливыми
порождениями тени, спеша через по неведомым делам, то & дело бросаясь в
черную гущу кустарника, & порой выпрыгивая на меня из засады & затем
отпрыгивая прочь, во тьму, прежде чем я успевал его схватить.
Утрата Ниггера, как ничто иное, стала символом утраты родного очага.
Чтобы точно понять, какой удар смерть деда, потеря семейного состояния (того, что от
него к тому времени осталось - все имущество Уиппла оценивалось всего в $25 000, из
которых 5 000 отошло Сюзи, а 20 000 - Лавкрафту) и переезд из родного дома нанесли 13-
летнему мальчику, достаточно прочесть известное письмо 1934 г.:
...в первый раз я осознал, что перенаселенный дом без слуг - с иной семьей в
тех же стенах - в прошлом... Казалось, я вдруг утратил свое положение в
космосе - ибо, что такое был ГФЛ без памятных комнат & коридоров &
портьер & лестниц & скульптур & картин...& двора & дорожек & вишневых
деревьев & фонтана & арки, увитой плющом & конюшни & садиков & всего
остального? Как мог старик четырнадцати лет (