умственных способностей" ("Некоторые повторения пройденного"). Не стоит полагать,
что Лавкрафт автоматически включал себя в это число; в "Некоторых повторениях
пройденного" он объявляет себя "рядовым дилетантом", добавляя: "Ни один
неспециалист, будь то художник, философ или ученый, не может даже примерно судить о
лабиринтах правительственных проблем, с которыми предстоит иметь дело этим
администраторам". Лавкрафт, кажется, не совсем понимал сложностей с обеспечением
того, чтобы эти тесты были справедливы для всех (хотя подозреваю, что он не отнесся бы
с большим пониманием к нынешним жалобам на то, что многие тесты на интеллект
слишком завязаны на культуру); но он утверждал, что подобное ограничение
голосования будет совершенно справедливым, поскольку - как мы сейчас увидим - его
политическая схема значительно расширит образовательные возможности.
Вся эта идея - что простой народ недостаточно интеллектуален, чтобы демократии
работала - во времена Лавкрафта и близко была не столь радикальной, как нам кажется
теперь. В начале 1920-х гг. госсекретарь Чарльз Эванс Хьюз уже предложил ввести
меритократии - пусть даже глубоко коррумпированная и некомпетентная администрация
Хардинга была столь же далека от претворения этой идеи в жизнь, как и любая другая.
Уолтер Липпман в "Public Opinion" (1922) и его продолжении, "The Phantom Public" (1925),
также близко подошел к этой идее. Крайне запутанные взгляды Липпмана трудно
изложить вкратце, но по сути он полагал, что простой человек больше не способен
принимать
разумные
решения
по
специфическим
вопросам,
связанным
с
государственной политикой, как это было возможно на более ранних этапах демократии
в США, когда политические, социальные и экономические проблемы были менее
сложными. Липпман не отвергал демократию - или даже власть большинства; скорее, он
полагал, что у демократической элиты администраторов и специалистов должны быть
развязаны руки при реальном принятии решений, а общественность должна действовать
как своего рода третейский судья. Нет свидетельства того, что Лавкрафт читал Липпмана:
я нашел лишь одно упоминание о нем в письмах, и это признание, что он незнаком с
работами Липпмана. В любом случае, недоверие Лавкрафта к демократии давало о себе
знать намного раньше - сначала, возможно, в результате чтений Ницше, затем - по итогам
простого наблюдения.
Неудачно, что Лавкрафт иногда использовал термин "фашизм", чтобы обозначить эту
концепцию; немногим помогает и то, что однажды он сказал: "Не судите тот вид
фашизма, что я защищаю, по любой ныне существующей форме". Лавкрафт никогда
реально не отвергал Муссолини, но в 1930-х гг., похоже, поддерживал его и близко не так
горячо, как было тогда, когда Муссолини пришел к власти в 1922 г. Проблема, однако, в
том, что в 1930-е гг. "фашизм" подразумевал не только Муссолини, но и различных
английских и американских экстремистов, с которыми Лавкрафт не имел ни малейшего
желания солидаризироваться. Правда, однажды он довольно обескураживающе заявил "я
положил глаз на сэра Освальда Мозли [Moseley!] & его секцию британских фашистов";
Мосли - который в 1932 г. основал Британский союз фашистов - быстро показал себя
антисемитом и сторонником Гитлера и провел большую часть Второй мировой войны в
британской тюрьме за подрывную деятельность. Но американские фашисты конца
тридцатых годов были совсем другим делом, и Лавкрафт в целом расценил их не как
опасных радикалов, а как обычных шутов, не способных причинить серьезного вреда
хитросплетениям политической жизни. Они ни в коем случае не были согласованной
группой, но даже по одиночке представляли собой опасную силу, с которой приходилось
считаться и администрации, и политическим мыслителям (даже кабинетным, вроде
Лавкрафта).
Первым был грозный сенатор от Луизианы Хьюи П. Лонг. Избранный в 1928 г.
губернатором, Лонг быстро приобрел популярность, призывая к радикальному
перераспределению богатств. Затем, в 1934 г., уже сенатором он создал общество "Share
Our Wealth" [Поделим наши богатства] в попытке провести свои теории в жизнь. Если
кажется, что политическое видение Лонга было фактически подобно видению Лавкрафта
в своем союзе экономического социализма и политического фашизма, следует
категорически прояснить, что Лонг вовсе не был социалистом - он не верил в
коллективизм, но вместо того ностальгически тосковал по провинциальной Америке, где
у каждого будет собственный малый бизнес; а его фашизм был самого безжалостного
свойства - он жестоко прохаживался по своим противникам, что в конце концов привело к
покушению на него (8 сентября 1935 г.) и к смерти два дня спустя.
Затем был преподобный Чарльз Э. Кофлин, который в своей еженедельной
радиопередаче ("Золотой час маленького цветка"; "The Golden Hour of the Little Flower"),
начиная с 1930 г., бурно громил и коммунизм, и капитализм, особенно нападая на
банкиров. В конце 1934 г. задумался о перераспределении богатств и создал
Национальный союз за социальную справедливость.
Лавкрафт часто уделял свое внимание Лонгу и Кофлину и, в конце концов, махнул на
них рукой - не из-за их экономической линии (с которой он, скорее, был согласен), а из-за
их откровенно фашистской политическая тактика. Но он никогда не воспринимал их
всерьез. В начале 1937 г. он беспечно пишет: "я неуверен, добьется ли крепнущее
католическо-фашистское движение большого успеха в Америке" (явная отсылка к
Кофлину); и позднее замечает по поводу всей группы пронацистских организаций
Америки:
Учитывая слабую возможность Франко-подобного мятежа Гуверов, Меллонов и учтивых
банкиров и признавая, что - невзирая на кофлинизм, Черный Легион, Серебряные Рубашки и
К.К.К. - Америки едва ли очень плодородна почва для любого вида нацизма, кажется
вероятным, что дни свободной и легкой плутократии в Соединенных Штатах миновали.
Он, возможно, был бы менее оптимистичен, увидь он, как Кофлин - который уже в 1936
г. был изрядным антисемитом - в 1938 г. оставил все притязания на социальную
справедливость и решительно заявил о себе как о пронацисте, в процессе привлекая
миллионы сторонников.
Лавкрафт знал, что Рузвельт всячески пытается избежать крайностей как правого, так и
левого толка; и в целом одобрил этот курс. Вскоре после выборов 1932 г. он замечает, что
голосовать за социалиста Нормана Томаса "было бы просто пустой тратой времени". И все
же в 1934 г. он поддерживал радикальную сенаторскую кампанию Аптона Синклера,
сказав, что, будь он калифорнийцем, - проголосовал бы за Синклера. Тем не менее, он
ничего не говорит о злобных нападках республиканцев на Синклера, которые привели к
его поражению. Но пускай он мечтал, чтобы реформы шли быстрее и решительнее, ему
быстро стало ясно, что "Новый курс" - единственный ряд мер, у которого есть хоть какая-
то реальная надежда действительно воплотиться в жизнь - учитывая яростное
сопротивление с обоих сторон политического спектра. Он называл Кофлина, Синклера и
Лонга "благотворными раздражителей", способными сильнее сдвинуть Рузвельта влево
(что и случилось после промежуточных выборов 1934 г., придавших Конгрессу более
либеральный уклон). Но в начале 1935 г. он объявил, что хочет чего-то "гораздо левее
Нового курса", хотя и не думает, что это осуществимо; а летом 1936 г. он выражал наивное
недовольство тем, что администрация "слишком раболепствует перед капитализмом" -
как будто у Рузвельта когда-то было намерение устроить реальный социализм (даже
либерального, немарксистского толка), а не просто укрепить капитализм!
В похоронный набат капитализму действительно звонили многие политические
мыслители тех дней, что было совершенно естественно на фоне Депрессии, самого
значительного кризиса капитализма. Громогласные декларации Джона Дьюи -
"капитализм должен быть разрушен" - типичны. Часть младших коллег Лавкрафта -
Фрэнк Лонг, Р.Х. Барлоу, Кеннет Стерлинг - безоговорочно поддерживали коммунизм;
настолько, что Лавкрафт в самом конце своей жизни восклицал в шуточном ужасе: "Будь
я проклят, неужто все вы, детки, заделались у Дедули большевиками?"
И все же, с течением времени Лавкрафт все сильнее выводил из себя социальный и
политический консерватизм "родного" среднего класса. Он стал понимать темперамент,
который приводил пламенную молодежь вроде Лонга и Барлоу на сторону коммунизму,
не будучи сам к нему склонен. Лавкрафт, разумеется, хорошо знал, что Провиденс - оплот
республиканства; во время выборов 1936 г., по его словам, он чуть было не устроил в
семейную распрю, так как Энни Гемвелл и ее друзья были твердо настроены против
Рузвельта, заставив Лавкрафта взорваться:
Чем больше я озираю бездонное, густое, застойное невежество массы якобы культурных