развлекательных предприятий .
И снова глвыный враг - капитализм, тем, что насаждает ценности, активно враждебные
художественному творчеству:
...в прошлом капитализм не осыпал высочайшими благами таких общепризнанных гениев
По, Спиноза, Бодлер, Шекспир, Китс и так далее? Или, быть может, реальные получатели
благ капитализма - не те, кто подлиннно гениален, а всего-навсего те, кто решил
посвятить свой гений единственно процессу личного обогащения, а не службе на благо
общества или творческим интеллектуальным и художественным достижениям... те, и
удачливые паразиты, которые разделяют или наследует плоды их узко направленной
гениальности?
Америка, конечно, особенно плоха тем, что в девятнадцатом столетии выдвинула на
передний план психологию, которая полагает деньги и стяжательство главным мерилом
значимости человека.
Но что тогда делать? Можно провести экономическую реформу, но как изменить
отношение общества к ценности денег, а не личного развития? Решение было простым:
образование. Сокращение рабочих часов, предлагаемое экономической схемой
Лавкрафта, позволяло радикально увеличить время досуга, которое граждане могли бы
использовать с выгодой - получая образование и развивая художественные вкусы. Как он
заявляет в "Некоторых повторениях пройденного": "Образование... потребуется
расширить, чтобы покрыть нужды радикально увеличившегося досуга у всех классов
общества. Вполне вероятно, что число людей, знакомых со здравой культурой, сильно
возрастет - с должными хорошими результатами для цивилизации". Это было
распространенным предложением - или мечтой - среди более идеалистически
настроенных социальных реформаторов и интеллектуалов. На самом ли деле, Лавкрафт
воображал, что подобная утопия с широко образованными народными массами, которые
хотят и могут наслаждаться эстетическими плодами цивилизации, однажды реально
воплотится в жизнь? Судя по всему, это так; и все же мы не можем винить Лавкрафта за
то, что он не смог предсказать ни эффектного ренессанса капитализма уже в следующем
поколении, ни столь же эффектного коллапса образования, который породил массовую
аудиторию, чьи высшие эстетические переживания будут вызываться порнографией,
телесериалами и новостями спорта.
Вопрос, является ли вся экономическая, политическая и культурная система Лавкрафта
(умеренный социализм; ограничение права на голосование; усиленное образование и
эстетическое воспитание) по сути своей неосуществимой - возможно, люди просто
недостаточно хороши (недостаточно умны, бескорыстны и культурно прозорливы),
чтобы создать подобное общество, - или она может воплотиться в жизнь, если народ и
правительство США когда-либо предпримут совместные усилия в данном направлении,
остается открытым. Перспективы в настоящее время, определенно, не выглядят
радужными: немалое число его экономических предложений (программа "Социальное
обеспечение", страхование по безработице, справедливое трудовое и потребительское
законодательство) давно и прочно вошли в жизнь, но его политические и культурные
задачи столь же далеки от реализации, как и тогда. Нет нужды говорить, что весьма
большой процент населения даже не согласится с обоснованностью или правомерностью
рекомендаций Лавкрафта, так что вряд ли станет работать на их осуществление.
Интересно следить, как подобные рассуждения мало-помалу проникают не только в его
письма и эссе, но и в его беллетристику. Мы уже видели, как в "Кургане" (1929-30)
проводились четкие параллели между политическим и культурным состоянием
подземных обитателей кургана и западной цивилизацией; а в "Хребтах безумия" (1931)
есть беглое упоминание о том, что о, вероятно, социалистической форме правления у
Старцев. Эти осторожные политические намеки обретают свою кульминацию в повести
"За гранью времен".
Великая Раса живет в истинной утопии, и, описывая ее политический и экономический
строй, Лавкрафт откровенно предлагает свой взгляд на будущее человечества:
Великая Раса, похоже, представляла собой единую нацию (свободное объединение или
союз), хотя и имевшую четыре четких подразделения, но с общими институтами
управления. Политическая и экономическая система каждой части напоминала
своеобразный социалистический фашизм, с рациональным распределением основных
ресурсов и властью, делегированной небольшому руководящему органу, избираемому
голосованием всех, способных пройти определенный образовательный и психологический
ценз...
Сильно механизированная промышленность не требовала большого внимания со
стороны гражданин; и богатый досуг был заполнен разнообразными интеллектуальными
и эстетическими развлечениями.
Этот и другие отрывки выглядят практически цитатами из писем Лавкрафта на эту тему
и из Некоторых повторений пройденного". Замечание насчет "сильно механизированной"
промышленности ценно тем, что показывает, что Лавкрафт наконец - в отличие от того
времени, когда он писал "Курган" (1929-30) или даже "Хребты Безумия" - полностью
принял механизацию, как неискоренимый аспект современного общества, и нашел, как
встроить ее в придуманную им социальную систему.
Стоит подробнее остановиться на конкретных реакциях Лавкрафта на современную ему
мейнстримовую литературу. Где-то в 1922 г. он (возможно, подбитый Фрэнком
Белкнэпом Лонгом и другими младшими коллегами) предпринял осознанное усилие
ознакомиться с модной интеллектуальной литературой тех дней; хотя мы уже видели,
что по собственному признанию он так и не прочел "Улисса" Джойса. К 1930-м гг.
Лавкрафт нехотя признал, что ему, возможно, необходим новый курс повышения
квалификации, но испытывал куда меньше энтузиазма, чем раньше - ему не казалось
важным идти в ногу с современной литературой (пусть даже он всегда следил за
научными и философскими новинками), так как он в целом не питал ни малейшей
симпатии к модернизму, уже пустившему корни в культуре. В 1930 г. он назвал Драйзера
"романистом [ the novelist] Америки", хотя к этому времени Драйзер уже был всего лишь
пожилым политиком, чьи лучшие творческие годы остались далеко позади. Синклера
Льюиса - чьего "Бэббита" и "Главную улицу" он, по-видимому, читал, если судить по
частоте, с которой эти названия всплывают в его письмах в период, когда он Иpater le
bourgeois [эпатировать буржуа] - он считал больше социальным теоретиком или даже
пропагандистом, чем автором, хотя и отозвался на получение Льюисом Нобелевской
премии в 1930 г. словами, что это "не так уж и плохо". Он ни разу не упоминает Ф. Скотта
Фицжеральда, звезду Века Джаза, в виденной мной переписке. Кажется, из Уильяма
Фолкнера он не читал ничего кроме "Розы для Эмили", включенной в сборник "Creeps by
Night" Хэмметта, хотя он и высказывал желание прочесть что-то еще. Гертруду Стайн он
по понятной причине не любил. Хемингуэй изредка упоминался в дискуссиях, но только
чтобы быть облитым презрением за "пулеметный огонь" своей прозы; Лавкрафт
безаппеляционно добавляет:
Я отказываюсь покупаться на проклятую ахинею этого aera точно также, как
отказывался воспылать любовью к напыщенным, благовоспитанным викторианским
вракам - а одно из главных заблуждений настоящего в том, что гладкость, даже не
пожертвовавшая прямотой, считается теперь недостатком. Настоящая проза
энергична, ясна, лишена прикрас и близка (подобно настоящим стихам) к языку реального
дискурса; у нее есть свои естественные ритмы и гладкость устной речи. Никогда проза не
была столь хороша, как в начале восемнадцатого века, и тот, кто думает, что может
превзойти Свифта, Стила и Аддисона, - просто болван.
Это, определенно, хорошая атака на принципиально прозу Хемингуэя и Шервуда
Андерсона; но следовал ли сам Лавкрафт некоторым из своих рекомендаций - большой
вопрос. Даже его позднейшую прозу вряд ли можно назвать "лишенной прикрас"; и хотя
некоторые друзья отмечали, что его письменный стиль (в переписке, по крайней мере)
реально копировал его речь, стоит заметить, что Лавкрафт и в письмах, и в беседах был
склонен к формальности речи.
К тому же, главным современным романистом для Лавкрафта был ни американец и ни
британец, но француз - Марсель Пруст. Хотя он успел прочитать только два первых тома
(на английском), "По направлению к Свану" и "Под сенью девушек в цвету", из "В поисках
утраченного времени", он, тем не менее, не сомневался, что "20-й век еще [не] породил
нечто, способное затмить цикл Пруста в целом". Пруст занял идеальную срединную
позицию между тяжеловесным викторианством и эксцентричным модернизмом; и
симпатия Лавкрафта к мейнстримовым вещам Дерлета покоилась, по большей части, на