Огюста Дерлета сделать кое-какие рисунки к "Иннсмуту", который Дерлет тогда пытался
пристроить. Два рисунка, сделанных Утпейтелем, на тот момент уже не существовали, да и
в любом случае Кроуфорд с Утпейтелем решили иллюстрировать книгу ксилографиями.
Утпейтель сделал четыре гравюры, одна из которых - захватывающе фантастическое
изображение ветхих крыш и шпилей Иннсмута, чем-то напоминающее об Эль Греко - также
была использована для обложки. Лавкрафт был в восторге от иллюстраций - даже
несмотря на то, что бородатый Зейдок Аллен оказался изображен гладко выбритым.
Иллюстрации, в конце концов, оказались по сути единственным достоинством книги, так
как сам текст оказался серьезно искажен. Лавкрафт получил свой экземпляр книги лишь в
ноябре - этот момент стоит отметить, так как на обороте титульного листа указана дата
"апрель 1936 г." (на титульном листе указано новое издательство Кроуфорда, Visionary
Publishing Co.). По словам Лавкрафта, он нашел в книге 33 опечатки, но других читатели
нашли еще больше. Он сумел убедить Кроуфорда издать список опечаток - чья первая
версия сама по себе настолько кишела ошибками, что была фактически бесполезна; а
также нашел время и силы исправить несколько экземпляров книги от руки.
Хотя было отпечатано 400 копий, у Кроуфорда хватило денег переплести всего около 200.
Лавкрафт заявляет, что ради этого предприятия Кроуфорд занял деньги у отца;
действительно, как это ни невероятно, примерно в то время Кроуфорд попросил у
Лавкрафта в долг 155$, чтобы продолжить работу над "Marvel Tales". Книга - несмотря на
рекламу и в "Weird Tales", и в некоторых фензинах - расходилась плохо (за нее просили 1.00
$), и вскоре после ее публикации Кроуфорду пришлось на семь лет оставить издательский
бизнес; в какой-то момент этого времени оставшиеся непереплетенные оттиски были
уничтожены. Вот и все, что можно сказать о "первой книге" Лавкрафта.
Дела у самого Лавкрафта как у пишущего автора шли, конечно, не слишком хорошо. В
конце июня Джулиус Шварц, который, очевидно, был полон решимости развить успех
"Хребтов Безумия", пристроенных в "Astounding", предложил то, что Лавкрафт счел дикой и
невыполнимой идеей - пристроить что-нибудь из его вещей в Англии. Лавкрафт послал
ему "кучу манускриптов" (что наводит на мысль, что Шварц, возможно, подумывал
обратиться к книгоиздателям) и, чтобы окончательно развязаться с американским
рынком, наконец, отправил в "Weird Tales" "Тварь на пороге" и "Скитальца тьмы" - первые
вещи, которые он лично послал туда со времен неудачи с "Хребтами Безумия" в 1931 г.
Лавкрафт утверждает, что был изумлен, когда Фарнсуорт Райт без промедления принял
эти рассказы, хотя и должен был. Читатели журнала годами громко требовали его работ и
не удовлетворялись перепечатками. В 1933 г. "Weird Tales" издал одну новую вещь ("Сны в
Ведьмином доме") и две перепечатки; в 1934 г. - один новый рассказ (если соавторский
"Через Врата Серебряного Ключа" можно считать рассказом Лавкрафта) и одну
перепечатку; в 1935 г. - ни одной новой вещи и одну перепечатку; в 1936 - один новый
рассказ ("Скиталец тьмы" в декабре) и три перепечатки. (В эти цифры не включены
литературные переработки.).
Тон, которым написано сопроводительное письмо Лавкрафта к Райту, заслуживает
внимания. Он буквально напрашивается на отказ:
Юный Шварц уговаривал меня прислать ему кучу манускриптов для возможного
размещения в Великобритании, и мне пришло в голову, что я должен сперва исчерпать все
возможности по эту сторону Атлантики, прежде чем передать их ему. Таким образом, я
прохожу через формальную процедуру получения Вашего официального отказа по поводу
вложенного - так, чтобы мне не казалось, что я упустил некий теоретический источник
крайне необходимого дохода.
Сомнительно, чтобы после замечания о крайне необходимом доходе Райт проникся к
Лавкрафту жалостью; он просто не отказался бы от новых вещей Лавкрафта, которые
можно было бы успешно издать ("Хребты Безумия" и "Тень над Иннсмутом" к таковым не
относились), а, может быть, даже тревожился - после двух публикаций в "Astounding" - что
Лавкрафт решил покинуть "Weird Tales" навсегда. Райт не мог знать, что Лавкрафт больше
ничего не напишет. Лавкрафт, со своей стороны, просто психологически ограждал себя от
отказа, парадоксально допуская - или утверждая, что допускает - что рассказы бесспорно
будут отвергнуты.
На самом деле, Лавкрафт достиг психологического состояния, когда сочинение каких-то
новых вещей стало практически невозможным. Еще в феврале 1936 г. - через три месяца
после его последнего рассказа, "Скиталец тьмы", и за несколько месяцев до
непредвиденных осложнений с опубликованным в "Astounding", - он уже все для себя
решил:
[Хребты Безумия] были написаны в 1931 - и враждебный их прием Райтом и теми, кому их
показывали, вероятно, сделал больше, чем что-либо еще, чтобы покончить с моей карьерой
действующего литератора. Ощущение, что я пытался, но не смог облечь в литературную
форму определенный настрой, неким коварным образом лишил меня способности общаться
к решению подобной проблемы этим способом - или с той же степенью уверенности и
плодотворности.
Лавкрафт уже говорит о своей литературной деятельности в прошедшем времени. В
конце сентября 1935 г. он заявляет Дуэйну У. Римелю: "Я вообще могу ошибаться в выборе
средств. Вполне может статься, что поэзия, а не беллетристика, - единственный
действенный способ донести подобные переживания", - это замечание будет уточнено
полгода спустя, когда он выдвинет предположение, что " беллетристика негодное
средство для того, что мне действительно хочется делать. (Каково правильное средство,
мне неведомо - но, возможно, опошленный и избитый термин 'стихотворение в прозе'
указывает в нужном направлении)".
До нас дошли кое-какие смутные намеки на то, что он сочинял - или хотя бы обдумывал -
новые истории примерно в то время, но это закончилось ничем. Эрнест A. Эдкинс пишет:
Незадолго до своей кончины Лавкрафт говорил мне об амбициозном проекте, отложенном
до той поры, когда у него будет больше свободного времени, - о своего рода династической
хронике в форме романа, повествующей о фамильных тайнах и судьбах постепенно
угасающего старинного рода из Новой Англии, проклятого и пораженного неким
отвратительным вариантом ликантропии. Он должен был стать его magnum opus'ом,
воплощающий результаты кропотливых исследований оккультных легенд того мрачного и
потаенного края, который он так хорошо знал; но, по-видимому, сюжет только-только
начал кристаллизоваться у него в голове, и сомневаюсь, что он оставил хотя бы черновой
набросок своих планов.
Нам придется принять слова Эдкинса на веру, так как у нас нет его переписки с
Лавкрафтом, а этот набросок сюжета нигде больше не упоминается. В пересказе он
напоминает жутковатую версию "Дома о семи фронтонах", намекая - если это правда -на то,
что Лавкрафт решил отойти от того сплава научной фантастики/ужасов, который
демонстрирует большинство его поздних работ.
Рассказ, якобы написанный Лавкрафтом в конце жизни, упоминается и неким Лью Шоу:
Лавкрафт написал рассказ о подлинном происшествии. Когда-то в гостинице на Бенефит-
стрит была горничная, молодая женщина, которая вышла замуж за богатого. Какое-то
время спустя она сама остановилась в этой гостинице. Когда она обнаружила, что с ней
невежливо обращаются и обходятся пренебрежительно, она съехала, но сперва наложила
на гостиницу "проклятие" - на всех, кто ее оскорблял, и на всем, связанном с гостиницей.
Вскоре их всех, видимо, постигла печальная судьба, а сама гостиница сгорела дотла. С тех
пор никому и не удавалось - никак - что-то построить на этом месте.
Шоу утверждает, что Лавкрафт написал рассказ, но не снял с него копию. Рассказ был
послан в журнал, но, видимо, затерялся среди писем.
Есть все причины подозревать, что это неправда. Во-первых, история не похожа на то, что
писал Лавкрафт - идея избита, и в главной роли, как ни странно, женщина. Во-вторых,
немыслимо, чтобы Лавкрафт отослал рассказ, не сделав, как обычно, двух копий. Так
случилось с эссе о римской архитектуре, написанном в конце 1934 г., но его он написал от
руки и отослал Mo, вообще не перепечатывая.
Лью Шоу утверждает, что встретил Лавкрафт на улице в компании своего приятеля,
"который интересовался научной фантастикой" и был знаком с Лавкрафтом; им вполне
мог быть Кеннет Стерлинг, но Стерлинг не упоминает ни о чем таком в своих
воспоминаниях. Похоже, Лью Шоу был мистификатором.
Это подводит нас к последнему и, возможно, самому грустному, эпизоду в