возникли трудности из-за наиболее сложных или скучных моментов:
Между 1909 & 1912 я старался усовершенствоваться как химик, с легкостью преодолев
неорганическую химию & качественный анализ, которые составляли излюбленные забавы
моей юности. Но посреди органической химии с ее ужасающе занудными теоретическими
проблемами & запутанными случаями изомерии углеводородных радикалов - бензольным
кольцом - &c., &c., &c. - впал в такую отчаянную скуку, что положительно не мог заниматься
более пятнадцати минут подряд, не заработав мучительной головной боли, от которой
лежал пластом весь оставшийся день.
Результатом, однако, явился солидный "Краткий курс неорганической химии",
написанный в 1910 г., который Лавкрафт полагал "объемистым манускриптом". Эта работа,
насколько мне известно, не сохранилась, и мы ничего не знаем о ее содержании.
Два выпуска "Род-айлендского журнала астрономии" (январь и февраль 1909 г.) нельзя
назвать особым откровением. Невероятно, но Лавкрафт возобновил серию статей о Луне,
приостановленную еще в апрельском номере 1907 г. - словно читатели ждут не дождутся ее
продолжения! Второй выпуск выглядит довольно печально: четыре статьи с новостями на
первой странице, но на второй дело не пошло дальше шапок. Остальная страница дальше
титульных данных пуста, не считая двух вертикальных линий, разделяющих ненаписанные
столбцы. Возможно, Лавкрафт осознал абсурдность продолжения того, что было
подходящим занятием для подростка: ведь ему было уже восемнадцать с половиной лет.
Лавкрафт взялся за новый астрономический проект - более амбициозный, но не
предназначенный для печати. Это была тетрадь астрономических наблюдений; ею сперва
владел Дэвид Х. Келлер, позднее - Лавкрафтианская коллекция Грилла-Бинкина. Тетрадь
озаглавлена "Астрономические наблюдения, сделанные Г.Ф. Лавкрафтом, Энджелл-ст., 598,
Провиденс, Р.А., США, годы 1909 / 1910 / 1911 /1912 / 1913 / 1914 / 1915". Как сообщает
Келлера, в ней не менее 100 страниц; на странице 99 написано следующее:
Основная астрономическая работа
1. Месяц за месяцем отслеживать все небесные феномены, как то: положение планет, фазы
луны, пятна на Солнце, затмения, Метеоритные Дожди, необычные феномены (записывать)
также новые открытия.
2. Продолжать ознакомление с созвездиями и их сезонностью.
3. Наблюдать за всеми планетами и т.д. в большой телескоп, когда они удобно
расположены (в 7 ч. 30 мин. зимой, ок. 9 ч. летом, дополнительно - по утрам).
4. Наблюдать среди звезд объекты [доступные для] театрального или полевого бинокля
при помощи маломощных инструментов, записывать результаты.
5. Аккуратно вести запись ежевечерних работ.
6. Ежемесячно сдавать статью по астрономии из 7 стр. рукоп. или 4 стр. печат. в в
"Providence Evening News" (начато 1 янв., 1914).
Программа звучит впечатляюще, однако Лавкрафт не придерживался ее последовательно;
откровенно говоря, Келлер сообщает, что в 1911 и 1913 г. вообще нет записей о
наблюдениях. С другой стороны, там, к примеру, имеется затмение луны 3 июня 1909 г.,
"многословное описание" кометы Галлея от 26 мая 1910 г., частичное лунное затмение 11-12
марта 1914 г. и длинное рассуждение о комете Делавана от 16-17 сентября 1914 г. Сам я не
смог увидеть этот документ и полагаюсь на доклад Келлера о нем; однако, похоже, он не
предоставляет особых свидетельств того, что Лавкрафт как-то старался разнообразить свое
затворничество, либо занять заметное положение во внешнем мире. Можно сказать, что
Лавкрафт вернулся в дни своей ранней юности.
Повзрослев, Лавкрафт признавал, что несмотря на отсутствие высшего образования, ему
следовало обучиться какой-нибудь канцелярской или иной "беловоротничковой"
профессии, которая хотя бы позволила ему наняться на работу вместо того, чтобы хандрить
дома:
В юности я сделал ошибку, не догадавшись, что литературные труды не всегда означают
заработок. Мне следовало подготовиться какой-то к рутинной конторской работе (подобно
Чарльзу Лэму или Готорну), приносящей надежное жалование и все же оставляющей мозг
достаточно свободным для некоторой творческой деятельности - но за неимением
неотложной нужды я чертовски сглупил, не заглядывая вперед. Похоже, я считал, что деньги
для повседневных нужд есть у каждого как нечто само собой разумеющееся, - а если у меня
закончатся финансы, я "всегда смогу продать рассказик, или стихотворение, или что-то
еще". Что ж... мои расчеты были неточны!
Вот так Лавкрафт и обрек себя на жизнь во все усиливающейся бедности.
Но что же в этой ситуации делала его мать? Сказать довольно сложно. Вспоминая ее
историю болезни из больницы Батлера (в настоящее время утраченную) в пересказе
Уинфилда Таунли Скотта: "женщина с узким кругозором, пребывающая в травматическом
психозе из-за осознания приближающегося банкротства". Это заключение было вынесено в
1919 г., однако состояние должно было развиваться годами - самое позднее со смерти отца
Сюзи, Уиппла Филлипса. Хотя она всячески превозносила сына ("поэта высочайшего
порядка"), Скотт справедливо предполагает, что "Как бы она его не обожала, могла быть
подсознательная критичность к Говарду - такому талантливому, но такому бесполезному
экономически". Несомненно, ее разочарование в сыне, не способном ни окончить школу, ни
поступить в университет, ни содержать себя, не улучшало ситуацию.
Лавкрафт, говоря о неуклонном экономическом упадке своей семьи, отмечает "несколько
резких рывков вниз, как когда в 1911 дядя потерял уйму наших с матерью деньжат". Фейг с
почти стопроцентной уверенностью идентифицирует этого "дядю" с братом Сюзи, Эдвином
Э. Филлипсом. Эдвин с трудом поддерживал даже свое собственное финансовое положение,
как показывает его пестрая трудовая биография. Разумеется, мы не знаем, как Эдвин
потерял эти деньги, но есть подозрение, что в результате неудачных капиталовложений,
которые не только не принесли прибыли, но и пожрали капитал.
О том, как это отразилось на Сюзи и на ее отношение к сыну, можно лишь предполагать.
Супруга Лавкрафта, Соня Грин, хотя ни разу и не видела Сюзи, но сделала правдоподобное
утверждение, что та "изливала всю свою любовь и всю ненависть на своего единственного
ребенка". Это замечание, похоже, подтверждается следующим неприятным эпизодом с
Кларой Хесс, имевшим место в тот период или чуть ранее:
...когда она [Сюзи] переехала в небольшую квартиру на нижнем этаже дома на Энджелл-
стрит, сразу за углом с Батлер-авеню, я часто сталкивалась с ней в трамвае на Батлер-
авеню и однажды после множества настойчивых приглашений зашла к ней в гости. Тогда про
нее поговаривали, что она ведет себя довольно странно. Визит вышел достаточно
приятным, но в доме был странный, спертый воздух, атмосфера [дома] казалась необычной,
а миссис Лавкрафт без умолку говорила о своем несчастном сыне, который настолько
ужасен, что прячется от всех и не любит выходить на улицу, где люди на него глазеют.
Когда я возразила, что она преувеличивает и что у него нет на то причин, она поглядела на
меня таким жалостливым взглядом, словно я не понимаю, что говорю. Помню, я была рада
выбраться на свежий воздух и солнце и больше к ним не заглядывала.
Я не вижу причин не верить этому печально известному свидетельству отношений
Лавкрафта и его матери. "Ужасен", вероятно, относилось к его внешности - вот почему я и
хочу датировать этот эпизод концом второго - началом третьего десятка лет в жизни
Лавкрафта: в детстве он выглядит настолько нормально, что никто - даже его мать при всей
своей "странности" - не счел бы его "ужасным"; но к 18-20 годам, по всей видимости, он уже
достиг своего полного роста - 5 футов 11 дюймов, и у него, вероятно, появилась та длинная,
выдающаяся нижняя челюсть, которую он сам считал физическим дефектом. Гарольд У.
Мунро утверждает, что еще в школе Лавкрафту докучали вросшие волоски; но, говоря о
"мелких красных порезах" на его лице, явно считает их результатом тупой бритвы. На самом
же деле, по свидетельству Лавкрафта, эти порезы приключались от иглы и пинцета,
которыми он вырывал вросшие волоски. Эта проблема - только когда Лавкрафту было
сильно за 20, она пошла на убыль, - также могла повлиять на его негативное отношение к
собственной внешности. Даже в феврале 1921 г., всего за несколько месяцев до смерти
матери, Лавкрафт в письме к ней, говоря о новом костюме, пишет, что он "позволил мне
выглядеть почти респектабельно при моем-то лице".
Разумеется, я не пытаюсь защитить мать Лавкрафта - несомненно, ни одна мать не должна
говорить подобные вещи о своем сыне, как бы уродлив он ни был, - но может статься, что ее
замечание подразумевало нечто большее. Существует - по-моему, весьма правдоподобное -
предположение, что Сюзи перенесла на сына ненависть и отвращение, которое питала к