своему мужу после его заражения сифилисом. Конечно, Сюзи вряд ли знала точную причину
болезни мужа (даже доктора ее не знали), но вполне могла почувствовать, что та как-то
связана с сексом; теперь же, когда ее сын постепенно превращался в половозрелого
мужчину, она могла заподозрить, что он станет подобием своего отца - особенно, если
Лавкрафт в то время носил отцовскую одежду. В любом случае, по-моему, у нас нет
оснований отрицать, что она все-таки сделала свое "ужасное" замечание. Сам Лавкрафт
однажды (только однажды) признался жене, что отношение матери к нему было - и это его
собственное слово! - "опустошающим", и нам нам нет нужды искать тому иных
подтверждений, кроме приведенного выше случая.
Итак, и Клара Хесс, и Гарольд У. Мунро засвидетельствовали, что Лавкрафт в тот период
действительно избегал общения с людьми. Позднее, по просьбе Огюста Дерлета, Хесс
напишет: "Иногда я видела Говарда, идущего по Энджелл-стрит, но он [ни с кем] не
заговаривал и смотрел прямо вперед - его воротник был поднят, а подбородок опущен".
Мунро заявляет: "Явный интроверт, он проносился мимо словно ищейка, ссутулясь, всегда с
книгами или газетами, зажатыми подмышкой, глядя прямо перед собой, никого не узнавая".
Мы располагаем лишь обрывками информации о том, что делал Лавкрафт все это время.
Он признается, что в 1908 г. посетил долину Мусап и специально - дом Стивена Плейса в
Фостере (где родились его мать и бабушка); факт, наводящий на размышления. Вряд ли этот
визит был чисто развлекательным. Его сопровождала мать - имеется фотография (вероятно,
сделанная самим Лавкрафтом), где она стоит перед домом Плейса. Похоже, Лавкрафту вновь
потребовалось своего рода возобновление семейных уз, чтобы преодолеть тяжелую
психологическую травму; но в данном случае визит, похоже, не особенно помог.
В данных о 1909 г. (помимо астрономических наблюдений и заочного обучения) зияет
полный пробел. В 1910 г. он, как нам уже известно, наблюдал комету Галлея, но, видимо, не в
обсерватории Лэдда. В 1918 г. он пишет:
Я больше не посещал ни обсерваторию Лэдда, ни иных приманок Университета Брауна.
Когда-то я надеялся работать там на правах постоянного студента, а в один прекрасный
день, возможно, и руководить какими-то из них в качестве преподавателя. Однако, узнав их
"изнутри", отныне я не желал бывать там, как случайный посетитель и не-
университетский варвар и чужак.
Это чувство отчуждения, наверное, возникло вскоре после нервного срыва 1908 г., и
комету Галлея он, видимо, наблюдал в свой собственный телескоп. Он упоминает, что ранее
в том же году пропустил появление яркой кометы, "лежа в постели пластом с жутчайшей
корью!" В другом письме он пишет, что за время болезни потерял 54 фунта и чуть не умер. В
году 1910 он, однако, частенько посещал театральные постановки и по собственным словам
увидел множество пьес Шекспира в Оперном театре Провиденса. Он также посетил
Кембридж (Массачусетсе) - вероятно, чтобы повидаться со своей теткой Энни Гэмвелл и 12-
летним кузеном Филлипсом. А еще совершил перелет на воздушном шаре в Броктон
(Массачусетс) - город примерно на полпути из Провиденса в Бостон. Судя по этим поездкам
он не жил совершеннейшим анахоретом; возможно, на воздушном шаре он катался вместе с
Филлипсом Гэмвеллом. Свой 21-ый день рождения (20 августа 1911 г.) Лавкрафт
отпраздновал, весь день напролет катаясь на трамвае:
Несмотря на дурное самочувствие, я решил устроить себе праздник и целый день проездил
на трамвае - поехав на запад через живописную местность, откуда родом были предки моей
матери, отобедав в Путнеме, Конн., свернув на север к Уэбстеру, Масс., (с которым связаны
мои первые подлинные воспоминания), затем повернув на северо-восток к Уорчестеру, держа
на Бостон & наконец ночью вернувшись домой по завершении поистине рекордного турне.
Это было своего рода возвращением в детство: несомненно, Лавкрафт вспоминал похожую
поездку 1900 (или 1901) г., после которой он написал свой забавный "Отчет в стихах о
чудесных приключениях".
В 1911 г. (вероятно, ближе к его концу) он видел президента Уильяма Говарда Тафта, когда
тот во время предвыборной кампании останавливался в Провиденсе. Впоследствии он
выражал огромное восхищение Теодором Рузвельтом и, вероятно, голосовал (или, как
минимум, поддерживал) за Рузвельта, который рассорился со своим протеже Тафтом и с
осени 1911 г. яростно выступал против его кандидатуры от Сохатых [прогрессивной
партии]. Лавкрафт признается, что видел Рузвельта в Оперном театре Провиденса в августе
1912 г., за 2-3 месяца до выборов, но позднее делает следующее откровение:
Что до Вудро Вильсона - он твердый орешек для анализа. Я был за него в 1912, поскольку
полагал, что он представляет цивилизованную форму правления, отличную от откровенно
воровской плутократии твердолобых [консерваторов] Тафта и от слепо бунтарских
Сохатых. Однако его нерешительная политика по отношению к Мексике почти немедленно
охладила меня.
Таким образом, по итогам выборов 1912 г. Лавкрафт оказался на стороне победителей:
поскольку Тафт и Рузвельт поделили голоса республиканцев, пост президента занял
демократ Вильсон. Упоминание о Мексике относится к мексиканской Гражданской войне,
которая на протяжении последующих трех лет периодически вовлекала Соединенные
Штаты в мексиканскую политику. Однако из приведенного выше отрывка неясно, голосовал
ли сам Лавкрафт на выборах 1912 г.
12 августа 1912 г. он пишет свое первое и единственное завещание. Позднее я подробней
расскажу об этом документе; в целом, в нем перечисляется, что делать с имуществом и
денежными средствами в случае его смерти: они отойдут к его матери, Саре С. Лавкрафт,
либо, если он ее переживет, к теткам Лилиан Д. Кларк (две трети) и Энни И. Гэмвелл (одна
треть), либо, если он переживет и их тоже, к их потомкам. Засвидетельствовали завещание
Эддисон П. Манро (отец Гарольда и Честера), Честер П. Мунро и адвокат Альберт А. Бейкер,
который до совершеннолетия Лавкрафта являлся его опекуном.
Это подводит нас к вопросу - а продолжал ли Лавкрафт общаться со своими друзьями.
Факты допускают двоякое толкование. Несомненно, что Лавкрафт испытывал определенное
ощущение неудачи и фиаско, когда видел, как его школьные друзья женятся, находят работу
и, в общем, ведут взрослую ответственную жизнь. Гарольд Манро женился, переехал в
Восточный Провиденс и стал помощником шерифа. Честер Манро, о котором чуть ниже,
уехал в Северную Каролину. Стюарт Коулмен пошел в армию, дослужившись, по крайней
мере, до майора. Рональд Апхем стал коммивояжером. Один из одноклассников, чьи
сочинения Лавкрафт частенько правил, позднее опубликовал, по крайней мере, одну статью
в New York Tribune. Все это заставило его в 1916 г. заявить:
Я никогда не переставал стыдиться своего неуниверситетского образования; но, по
крайней мере, знаю, что не мог поступить иначе. Дома я занимал себя химией, литературой
& тому подобным... Я сторонился общества людей, полагая себя слишком большим
неудачником, чтобы составить компанию тем, кто знал меня в юности & глупо ожидал от
меня каких-то великих свершений.
Но вот что Эддисон П. Манро сообщает в интервью Уинфилду Таунли Скотту:
Он жил всего за несколько домов от нас и довольно часто бывал у наших сыновей. Помню, у
нас в подвале была устроена комната, которую мальчики заняли под клуб, который
пользовался популярностью из-за Говарда. Этот так сказать клуб состоял из полудюжины
соседских мальчишек примерно лет по 20, и когда они устраивали так называемый "банкет",
импровизированный и обычно самостоятельно приготовленный, Говард всегда выступал
оратором, и мои мальчики всегда говорили, что его выступления - подлинные жемчужины.
По-видимому, это и был Исторический Клуб Ист-Сайда, чьи собрания продолжались даже
после того, как участники закончили школу. Если Манро не ошибается относительно их
возраста, тогда эти заседания тогда происходили точно в то самое время (1910 г.), когда по
уверениям Лавкрафта он "сторонился общества людей", а, в особенности, своих друзей.
Гарольд Манро делает любопытное заявление, что "После дней на Хоуп-стрит я ни разу не
разговаривал с Говардом, хотя видел его несколько раз"; но мы-то знаем, что Лавкрафт и
Гарольд в 1921 г. вместе побывали в Сельском клубе Грейт Медоу. В действительности, как
покажут дальнейшие события, Лавкрафт никогда не утрачивал связи с семейством Манро;
так что рассказ Эддисона П. Манро относительно встреч в "клубе" вполне может быть
правдой. Далее он говорит:
Иногда мне удавалось поговорить с ним, и он всегда поражал меня зрелостью и связностью
своей речи. Особенно мне запомнился один случай. Когда я был членом Сената Р.А. в 1911-