1914
гг., у нас на повестке дня было несколько важных мероприятий; Говард как-то вечером завел
разговор об этих мероприятиях, и я был изумлен его осведомленностью относительно вещей,
которые обычно не интересны молодому двадцати лет отроду. Честно говоря, он знал
больше, чем 75 процентов сенаторов, которые проголосовали за них.
Вряд ли Манро ошибается насчет срока своих полномочий в Сенате Род-Айленда, так что,
видимо, его воспоминания точны. Своей осведомленностью о политической жизни Род-
Айленда Лавкрафта, несомненно, хотя бы отчасти был обязан тому факту, что он - вероятно,
именно тогда - от корки до корки проштудировал всю подшивку Providence Gazette and
Country-Journal (1762-1825) в Публичной библиотеке Провиденса. Несомненно, он регулярно
читал и Providence Journal (или, скорее, ее вечернее издание, Evening Bulletin, на которое
подписывался и впоследствии).
То, что Лавкрафт продолжал общаться, как минимум, с одним из Манро, объясняет
существование двух любопытных, хотя и посредственных стихов: "Стихи, предназначенные
Шурину Друга Автора в подарок на Новый Год" и "М-ру Манро за его Поучительный и
Увлекательный Рассказ о Швейцарии". Первое стихотворение не датировано, но, вероятно,
написано в 1914 г.; рукопись второго датирован 1 января 1914 г. "Друг автора" из первого
стиха - это Манро, хотя я и не знаю который из них. В "Представляя м-ра Честера Пирса
Манро" Лавкрафт сообщает, что отчет о Швейцарии был написан Честером, хотя и не
уточняет, с какой целью; возможно, это было университетское задание. Одно двустишие
невольно описывает отшельничество самого Лавкрафта:
Th' untravell'd student, close within his doors,
The lofty peak and crystal lake explores.
Лавкрафт - чья нога до 1921 г. не ступала за пределы штатов Род-Айленд, Массачусетс и
Коннектикут, который ни разу не переночевал под чужой крышей между 1901 и 1920 гг. и
который (главным образом, по финансовым причинам) никогда не покидал Северную
Америку, - должен был находить идею поездки в Швейцарию столь же фантастической, как
и поездки в Антарктиду.
Вот как Лавкрафт описывает свою литературную деятельность во время этого "пустого"
периода:
Работы по химии - плюс некоторые исторические и краеведческие исследования, - вот что
наполняло годы моей немощи примерно до 1911, когда меня потянуло к литературе. Тут я
устроил своему стилю самую основательную ревизию; раз и навсегда очистив его от
некоторых гнусных газетных штампов и нелепых подражаний Джонсону. Мало-помалу я
выковал орудие, которое следовало выковать десятилетие назад - пристойный стиль,
способный передать то, что я желал сказать. Но я по-прежнему писал стишки и тешил себя
иллюзией, что я - поэт.
Любопытнее всего то, что у нас почти нет образчиков его прозы за период между
"Алхимиком" (1908) - или последней астрономической заметкой для Providence Tribune, "О
солнечном затмении в июне" (1 июня, 1908)... смотря, что было написано позднее, - и первой
заметкой для Providence Evening News 1 января 1914 г. Есть курьезное письмо в редакцию
Providence Sunday Journal (3 августа 1913 г.) с жалобой на неудобное расположение
концертной площадки в парке Роджера Уильямса (судя по письму, Лавкрафт часто бывал на
этих концертах) и довольно неправдоподобным предложением выстроить громадный
концертный зал наподобие Дионисийского театра в Афинах. Есть еще несколько писем,
которых я коснусь чуть ниже.
Зато сохранился целый ряд стихов, вероятно, написанных "около 1911" или чуть позже.
Немногие из них заслуживают какого-то внимания, но одно представляет биографический
интерес: "Члены Мужского клуба при Первой Универсалистской церкви Провиденса, Р.А. -
своему Президенту, готовому уехать во Флориду для поправки здоровья".
Нет способа точно датировать это стихотворение -оно могло быть написано как 1910, так и
в 1914 г.; однако обратим внимание на сам тот факт, что Лавкрафт, похоже, состоял в
мужском клубе! Первое Универсалистское общество было учреждено в Провиденсе в 1821 г.
и первоначально его церковь находилась на пересечении улиц Вестминстер и Юнион - там,
где сейчас деловая часть Провиденса. Новая церковь была выстроена в 1872 г. на углу улиц
Грин и Вашингтон (западная окраина делового Провиденса, возле Публичной Библиотеки);
должно быть, именно туда Лавкрафт и ходил в мужской клуб. Во всей этой ситуации
чувствуется рука матери Лавкрафта: не сумев (по крайней мере, дважды) привить сыну
обычное религиозное воспитание в воскресной школе, он, возможно, решила, что менее
формальная церковь больше придется ему по душе. По всей вероятности, это было и
способом помешать Лавкрафту совсем отдалиться от общества - в сущности, принудить его
хоть изредка выбираться из дому.
Стихотворение поет хвалу безымянному основателю и президенту клуба:
The club's foundations by your hands were laid;
Beneath your rule its guiding laws were made;
Your efforts caus'd the social band to gain
The pow'r at once to teach and entertain.
With careful thought, its policy you fix'd,
The grave and gay in just proportion mix'd;
Nor let its frequent meetings know a dearth
Of lofty learning, or diverting mirth.
В нем не говорится о цели и функциях клуба, и вряд ли мы теперь когда-нибудь о них
узнаем.
Прочие стихотворения того периода сходным образом касаются местных дел - и, к
сожалению, единственным, что их объединяет, является расизм. "Провиденс в 2000 году" -
первое опубликованное стихотворение Лавкрафта, вышедшее в Evening Bulletin 4 марта 1912
г., - оно довольно забавно, хотя подобный юмор вряд ли встретил бы сейчас хороший прием.
Предваряющее его вступительное слово - "(В Providence Journal объявлено, что итальянцы
хотят переименовать авеню Этвелла в `Авеню Колумба')" - объясняет все: Лавкрафт
высмеивает идею, что итальянцы с Федерал-Хилл имеют право менять дарованное янки
название главной улицы собственного района. (Улица так и не была переименована.) Эта,
довольно сокрушительная сатира повествует о неком англичанине, что в 2000 г.
возвращается в Род-Айленд, землю своих праотцов, и обнаруживает, что все здесь стало
чужим. Вот он сходит с корабля в порту залива Наррагансетт: "I left the ship, and with
astonish'd eyes / Survey'd a city fill'd with foreign cries". Он обнаруживает, что Фокс-пойнт
переименован португальцами в мыс Сао Мигуэль; что ирландцы превратили Саут-Мэйн-
стрит в О`Мерфи-авеню; что евреи превратили Маркет-сквер в Голдштейн-корт, а "Голову
Турка" - в перекресток Финкльштейна. Наконец, он добирается до итальянского района:
I next climb'd on a car northwestward bound,
And soon 'mid swarthy men myself I found
On La Collina Federale's brow,
Near Il Passagio di Colombo.
Далее он обнаруживает, что целый городок Потукет переименован в Новый Дублин, а
Вунсокет стал Nouvelle Paris, Новым Парижем. В Олнивилле его ждет следующее
переживание: "In what was once called 'Olneyville' I saw / A street sign painted: Wsjzxypq$?&%$
ladislaw". В ужасе он кидается обратно на пристань, где встречает "сморщенную фигуру", что
объявляет себя "чудовищной диковиной": "Last of my kind, a lone unhappy man, / My name is
Smith! I'm an American!" Судя по тому, что Evening Bulletin это напечатал, видимо, не только
сам Лавкрафт находил подобный юмор забавным. И, по крайней мере, в этом стихотворении
он никого не дискриминирует: все этнические меньшинства Провиденса - итальянцы,
португальцы, евреи, поляки, ирландцы, франко-канадцы - получают свое.
Другие стихи того периода гораздо злее, но, к счастью, они не были опубликованы.
"Падение Новой Англии" (апрель 1912 г.) - весьма гнусное 152-строчное злопыхательство,
предваренное, естественно, эпиграфом из третьей сатиры Ювенала (на монгрелизацию
Рима), - повествует о сказочных временах, когда работящий, набожный англосаксонский
фермер создавал культуру Новой Англии -
Oft to the village drove good Farmer John,
To stock his larder, and supply his barn.
'Mid shady streets he sought the village store,
And hail'd the rustics cluster'd 'round the door.
- но лишь для того, чтобы чужаки проникли в общество и разложили его изнутри:
The village rings with ribald foreign cries;
Around the wine-shops loaf with bleary eyes
A vicious crew, that mock the name of "man",
Yet dare to call themselves "American".
Несомненно, это едва ли не надир в поэзии Лавкрафта - не только из-за оголтелого
расизма, но и из-за избитых, банальных изобразительных средств и тошнотворно
сентиментального живописания блаженной жизни флегматичного белого фермера.