маниакальная форма с манией величия; или (4) депрессивная форма, часто
сопровождается абсурдным нигилистическим бредом.
Медицинская карта подтверждает как минимум первые три симптома:
(1) от 28 апреля 1893 г.: "пациент... этим утром устроил припадок буйства - с криками
бегал по отделению и напал на смотрителя";
(2) 29 апреля 1893 г.: "говорит, что три человека - один негр - в комнате наверху
пытаются совершить насилие над его женой"; 15 мая 1893 г.: "считает, что его пища
отравлена"; 25 июня 1893 г.: "считает сотрудников и служителей своими врагами и
обвиняет их в краже его одежды, часов, ценных бумаг и т.д.";
(3) под заголовком "Умственное состояние": "хвалится множеством друзей; своими
деловыми успехами, своей семьей и больше всего своей силой - просил пишущего
полюбоваться, как отлично развиты его мышцы". Для определения четвертого
симптома - депрессии - в записях недостаточно данных.
Но если допустить, что у Уинфилда был сифилис, - вопрос, как же он им заразился.
Сейчас на него, разумеется, уже невозможно ответить со всей определенностью. Мак-
Намара напоминает нам, что "латентный период между заражением и развитием
третичного сифилиса - от десяти до двадцати лет", так что Уинфилд "должен был
заразиться не ранее восемнадцати и не позднее двадцати восьми лет, т.е. задолго до
своего вступления в брак в возрасте тридцати пяти лет". К сожалению, именно об этом
периоде в жизни Уинфилда нам ничего неизвестно. Трудно усомниться, что Уинфилд,
будучи холостяком, приобрел сифилис от проститутки, либо другой сексуальной
партнерши, то ли в военной академии, то ли - вопреки саркастическому замечанию
Артура С. Коки о "том типе торговца вразнос, что становится мишенью для тысяч
брутальных шуток", - во время работы "коммивояжером", если поступил на нее до
двадцати восеми лет. Слишком смело заключать, что Уинфилд был неким Казановой
или повесой, но два зафиксированных случая его бреда о том, что его жену насилуют,
определенно указывает на некую форму сексуальной обсессии.
Историю болезни Уинфилда тяжело и страшно читать. Первые месяцы его пребывания
в больнице пестрят упоминаниями о том, что он "возбужден и агрессивен"; 29 апреля
1893 г. ему дали небольшую дозу морфина, чтобы успокоить. К 29 августа его состояние,
похоже, несколько улучшилось: "Несколько дней назад пациента одели и позволили
свободно передвигаться по отделению и [выходить] во дворик"; но вскоре наступил
рецидив. Частые судороги - некоторые затрагивали только левую половину тела (что, по
словам Мак-Намары, "указывает на поражение правого полушария" - имели место в
ноябре, но к 15 декабря настало "заметное улучшение".
С этого времени записи в истории болезни становятся довольно нерегулярными -
порой между ними проходит до шести месяцев. 29 мая 1894 г. его выпустили в
вестибюль и на прогулочный дворик, пусть "временами [он был] очень беспокоен". К 5
декабря у Уинфилда начались частые судороги; полагали, что ему осталось жить всего
несколько дней, но он оправился. К 10 мая 1985 г. его физическое состояние "сильно
улучшилось с[о времени] последней записи", пускай "умственно он все сильнее впадал в
слабоумие". Последующие полтора года не принесли больших перемен. 16 декабря 1896
г. у Уинфилда обнаружилась язва на пенисе, вероятно, от мастурбации (первичным
признаком сифилиса являются похожие язвы, но Уинфилд давно миновал эту стадию).
Весной 1898 г. его состояние стало заметно ухудшаться; в стуле появились слизь и
кровь. К маю у него начались запоры, и ему каждые три дня требовалась клизма. 12
июля у него была температура 103®F при пульсе 106 ударов в минуту и повторяющиеся
конвульсии. 18 июля "судроги сменяли одна другую", и на следующий день была
констатирована его смерть.
Пережитое Сюзи Лавкрафта за эти мучительные пять лет - когда доктора не знали, как
лечить болезнь Уинфилда, а периоды ложной надежды, когда пациент вроде бы шел на
поправку, сменялись еще большей физической и психической деградацией, - можно
только представить. Когда сама Сюзи в 1919 г. была помещена в больницу Батлера, ее
врач, Ф. Дж. Фарнелл "обнаружил, что признаки расстройства проявлялись в течение
пятнадцати лет; в целом, патология существовала не менее двадцати шести лет".
Неслучайно, что начало "патологии" приходится на 1893 г.
Но что сам Лавкрафт знал - если вообще знал - о природе отцовской болезни? Ему было
два года восемь месяцев, когда отец заболел, и семь лет одиннадцать месяцев, когда тот
умер. Если в 2,5 года он уже декламировал вслух стихи, то должен был хотя бы понять,
что произошло нечто необычное - иначе с чего бы им с матерью внезапно переезжать из
Оберндейла к родне матери в Провиденс?
По упоминаниям Лавкрафта о болезни отца становится очевидно, что его умышленно
держали в неведении о ее характере. Можно лишь гадать, знала ли сама Сюзи все
обстоятельства. Первое известное упоминание Лавкрафтом об отцовской болезни мы
находим в письме 1915 г.: "В 1893 г. мой отец из-за бессонницы и нервного
перенапряжения был полностью разбит параличом, что уложило его в больницу на
оставшиеся пять лет жизни. В сознание он с тех пор так и не приходил..." Вряд ли стоит
говорить, что почти все в этом заявлении неверно. Когда Лавкрафт пишет о "параличе",
он то ли повторяет чью-то сознательную ложь (т.е. что его отца парализовало), то ли
делает неверный вывод с чьих-то слов или из истории болезни ("прогрессивный
паралич").
Врачебные
записи
действительно
подтверждают,
что
Уинфилд
перерабатывал ("Несколько лет активно занимался бизнесом и последние два года
очень усердно работал"), и Лавкрафту явно об этом сказали; а замечание, что Уинфилд
не приходил в сознание, могло служить оправданием того, что его отца не посещали в
больнице. И все же Лавкрафт должен был знать, что это не совсем правда: ведь он знал,
что в больнице Батлера лечат не обычные, физические заболевания, но душевные
болезни.
Вероятно, Лавкрафт мало что знал о болезни и смерти отца, но, полагаю, задавался
вопросами. Навещал ли он хоть раз отца в больнице? Он ни разу недвусмысленно не
говорил, что нет, но судя по фразе "я ни разу не был в больнице до 1924 г.", сам
определенно верил (или уверял других?), что никогда этого не делал. Высказывалось
предположение, что Лавкрафт все-таки посещал отца в больнице, но тому нет никаких
документальных свидетельств. Видимо, это предположение основано на том, что
дважды - 29 августа 1893 г. и 29 мая 1894 г. - Уинфилда выводили во "дворик" и на
"прогулочный дворик"; но нет причин полагать, что трех- или четырехлетний Лавкрафт,
или его мать, или кто-то еще, навещали его там.
Другой значимый, но равно неразрешимый вопрос ставит запись в истории болезни,
что "в течение прошедшего года [пациент] проявлял неясные симптомы умственного
расстройства - время от времени говорил и делал странные вещи". Эту информацию
должен был предоставить врачам тот, кто сопровождал Уинфилда при приеме в
больницу, будь то Сюзи или Уиппл Филлипс. Отсюда вопрос: осознавал ли сам Лавкрафт
странности в поведении отца? Если они давали о себе знать хотя бы с апреля 1892 г., то
должны были проявиться до времени пребывания у Гуини и восходить к дням жизни
(предполагаемым) в Дорчестере. Если Уинфилд "очень усердно" работал последние два
года (т.е. примерно с начала 1891 г.), был ли отпуск в Дадли летом 1892 г. способом дать
ему столь нужный отдых? Остается лишь гадать...
Но, пожалуй, гораздо важнее всех этих вопросов - образ отца, что Лавкрафт сохранил в
зрелом возрасте. Замечая, что "В Америке род Лавкрафтов прилагал некоторые усилия,
дабы не стать гнусавыми янкесами", он пишет:
...моего отца беспрестанно предостерегали не впадать ни в американизмы в
речи, ни в провинциальную вульгарность одежды и манер - до такой степени,
что его, как правило, принимали за англичанина, хотя он родился в Рочестере,
Н-Й. Мне памятно его крайне точное и культурное британское произношение...
Нам не надо больше искать источник собственной англофилии Лавкрафта - его
гордости
Британской
империей,
его
использования
британских
вариантов
правописания, его мечты о тесных культурных и политических связях между США и
Англией. Примерно в шесть лет, "когда дедушка поведал мне об Американской
революции, я к общему шоку принял еретическую точку зрения... Гровер Кливленд****
был властелином моего деда, но моя преданность была отдана Ее Величеству Виктории,
Королеве Великобритании & Ирландии & Императрице Индии. `Боже, храни Королеву!'
не сходило у меня с языка". Было бы натяжкой предполагать, что именно отец убедил
сына принять сторону британцев в американской революции; но семья матери, янки до