Несколько дней назад мне приснился странный сон о странном городе - о городе
множества дворцов и позолоченных куполов, лежащем в низине меж грядами серых,
жутких холмов... Я, так сказать, наблюдал этот город визуально. Я был в нем и рядом с
ним. Но я определенно был лишен телесного воплощения... Я помню свое живое
любопытство и мучительные попытки вспомнить, что это за место; ибо мне казалось,
что некогда я хорошо его знал, и что, сумей я его вспомнить, я вернусь в очень далекий
период - на многие тысячи лет в прошлое, когда произошло нечто смутно ужасное. Один
раз я был почти на грани осознания и был безумно напуган этой перспективой, хотя и не
знал, что именно мне придется вспомнить. Но тут я проснулся... Я пересказываю его в
таких подробностях, поскольку он очень сильно меня впечатлил.
Возможно, вскоре после этого и был написан рассказ. Многие его моменты
соответствуют
пересказу
сна:
бесплотное
состояние
рассказчика
("Сначала
довольствовался тем, что наблюдал за всем, как некий всевидящий бестелесный
призрак.. "), связь с далеким прошлым, страх некого непонятного воспоминания ("Тщетно
боролся я дремотой, пытаясь найти связь между этими странными словами и знаниями о
небесах, почерпнутыми мною из Пнакотических Рукописей").
Большая часть письма к Мо посвящена спору о религии. Лавкрафт желал установить
"разницу между жизнью во сне и в реальности, между видимостью и явью". Мо настаивал,
что вера полезна для морали и общественного порядка независимо от степени ее
истинности или ложности. На что Лавкрафт, пересказав свой сон, отвечает: "...по-твоему
получается, что этот сон был столь же реален, как мое присутствие за этим столом, перо в
руке! Если истинность или ложность наших убеждений и представлений несущественны,
тогда я действительно и неоспоримо есть - или был - бестелесный призрак, парящий над
очень странным, очень тихим и очень древним городом где-то среди серых, мертвых
холмов". Эта редукция к абсурду нашла довольно насмешливое отражение в рассказе:
...затем я возжелал узнать [о городе] побольше и потолковать со степенными мужами,
что каждый день вели беседы на людных городских площадях. "Это не сон", сказал я себе,
"ибо где доказательства, что эта жизнь менее реальна, чем та другая жизнь в доме из
камня и кирпича, стоящем к югу от мрачного болота и кладбища на низком пригорке, где
каждую ночь в мои северные окна заглядывает Полярная звезда?"
То, что в финале рассказчик, похоже, окончательно путает реальный мир и свои
фантазии (на самом деле, свою нынешнюю жизнь и свое прошлое воплощение), -
вероятно, прощальный намек Мо, что в реальной жизни подобной путаницы следует
избегать.
"Полярис" - тихий триумф поэзии в прозе; напевный ритм и утонченная печаль
отличают рассказ при всей его краткости. Критики придирались к вероятной ошибке в
сюжете - почему рассказчик, при всей своей зоркости страдающий обмороками, был
назначен единственным часовым на дозорную башню? - но только твердолобые
буквалисты сочтут это серьезным недостатком. Рассказ впервые был опубликован в
первом - и последнем - номере любительского журнала Альфреда Гальпина "Философ"
(декабрь 1920 г).
Еще один рассказ, который можно точно (или, возможно, не столь точно) датировать
1918 г., был утрачен. В письме к Рейнхарту Кляйнеру от 27 июня 1918 г. Лавкрафт
говорит о своем рукописном журнале "Гесперия":
Моя "Гесперия" будет посвящена критическим & образовательным целям, хотя я
"подсластил" первый номер, "напечатав" финал сериала "Тайна мызы Мердон" [The Mystery
of Murdon Grange]... Внешне он, как и раньше, напоминает мозаику - каждая глава снабжена
одной из моих кличек : Вард Филлипс, Эмес Дорранс Роули, Л. Теобальд & т.п. Сочинять его
было неплохим развлечением. Честное слово, думаю, из меня вышел бы сносный грошовый
автор, возьмись я толком за это благородное занятие!
Судя по другим упоминаниям о "Гесперии", сделанным в 1920 и 1921 гг., это был
самодельный машинописный журнал, который, кроме "Тайны мызы Мердон", также
опубликовал "Зеленый Луг", совместную работу Лавкрафта и Уинифред Джексон. Журнал
распространялся в Нью-Йорке, Новой Англии, Канаде и Англии и со всей
определенностью не дошел до наших дней. Примечательно само существование работы,
подобной "Тайне мызы Мердон": как Лавкрафт мог сочинять грошовые романы через
пятнадцать-двадцать лет после того, как сам бросил их читать, а его литературные
запросы явно не способствовали подобной вульгарности? Из тона его письма становится
ясно, что "Тайна мызы Мердон" была написана как литературная игра, если не вообще
как откровенная пародия. Неясен и ее объем: могла ли эта вещь быть полномасштабным
романом или хотя бы быть размером со стандартный грошовый роман (от 20 000 до
60 000 слов)?
Другая вещь, предположительно датируемая 1918 г., - "Зеленый луг" ["The Green
Meadow"]. Этот рассказ увидел свет только в долго откладывавшемся последнем выпуске
"Vagrant" (весна 1927 г.). Однако Лавкрафт, говоря о нем и о другом случае соавторства с
Джексон ("Хаос Наступающий"), пишет, что сон Джексон, ставший основой для второго
рассказа, "приключился в начале 1919"; сон о "Зеленом луге" был "более ранним" и
вполне мог присниться в 1918 г., даже если рассказ по нему был написан чуть позже.
Далее в письме Лавкрафт отмечает, что этот сон
был крайне необычен тем, что мне самому приснился точно такой же - правда, мой не
зашел так далеко. Стоило мне пересказать свой сон, как мисс Дж. пересказала похожий и
намного более подробный. Первый абзац "Зеленого луга" был написан по моему
собственному сну, но, услышав другой [сон], я включил его в рассказ, который как раз
сочинял.
В другом письме Лавкрафт сообщает, что Джексон дала " план" "Зеленого луга", а он
добавил "квазиреалистичное.. предисловие от себя".
Откровенно говоря, "Зеленый луг" - очень слабый рассказ, чья бессмысленная
неопределенность портит все впечатление. Он был опубликован как "Перевод Элизабет
Невилл Беркли и Льюиса Теобальда-мл.", то есть, под псевдонимами обоих соавторов.
Тяжеловесное вступление, добавленное Лавкрафтом, объясняет, что данный документ
был найден в записной книжки, обнаруженной внутри метеорита, который упал в море
неподалеку от побережья Мэна. Книжка была изготовлена из некого неземного
материала, а текст в ней был "на чистейшем древнегреческом языке". Суть рассказа (как
Лавкрафт объясняет в письме), видимо, в том, что это "повесть о древнегреческом
философе, бежавшем с Земли и очутившемся на другой планете", хотя в самом тексте
слишком мало зацепок, чтобы прийти к подобному заключению.
Он повествует о человеке, обнаружившем (или, скорее, обнаружившей) себя на неком
полуострове близь стремительного потока и не знающем, кто он и как здесь оказался.
Полуостров отрывается от остальной суши и плывет вниз по реке, которая постепенно
размывает этот новорожденный островок. Вдали рассказчик видит зеленый луг, который
"странно притягивал мой взор". По мере того, как остров приближается к зеленому лугу,
герой начинает различать странное пение; но, когда он оказывается достаточно близко,
чтобы увидеть " источник пения", его внезапно посещает катастрофическое озарение:
"там открылось ужасающее разъяснение всего, что мучило меня". На этом неясном
намеке текст становится неразборчив - ведь, как было предупредительно заявлено в
начале рассказа, во время осмотра книжки "несколько страниц, главным образом, в конце
повествования, расплылись, став совершенно нечитаемыми еще до того, как их прочли..."
Сложно понять, чего Лавкрафт и Джексон добивались этим рассказом. Такое
впечатление, что они просто пытались передать ощущения, вызванные их
необыкновенно похожими снами, но при этом не побеспокоились сделать из них
реальный рассказ, в результате получился просто бессвязный набросок или
"атмосферная" зарисовка. Стиль (несомненно, Лавкрафта, поскольку тот заявлял, что "в
литературной технике она слаба и может реализовать идеи сюжета только совместно с
каким-то техником") на самом деле весьма неплох - гладкий, гипнотичный и в меру
витиеватый, однако сюжет ведет в никуда и теряет ясность как раз в те моменты, когда
она необходима. Возьмем к примеру момент, когда рассказчик оглядывается назад и
видит "нечто странное и ужасающее": "в небе парили фантастические легионы темных
клубящихся призраков..." Вряд ли читатель сможет что-то представить по подобному
описанию.
Лавкрафт, похоже, усвоил урок, когда в начале 1919 г. сел писать "По ту сторону сна" ["За