пространстве и во времени, и в ней, кроме нашей, могут существовать и иные формы
разумной жизни (жизни, которую мы можем и не опознать, как таковую), - мы находим
уже в его ранних письмах. Это заставляет Лукулла задуматься о родной планете:
Я обратил послушливую мысль
К частице пыли, что дала моей
Телесной форме бытиё, в момент
Блеснувшей и погасшей; этот мир
Был лишь экспериментом, лишь игрой,
Включающей ничтожнейших существ,
Моральных паразитов, кои мнят
Себя венцом Природы и своё
Невежество возводят высоко..
Лукулл (и Лавкрафт) питают презрение к человечеству из-за его "притязаний" на
важность для Вселенной. Письмо от августа 1916 г. точно отражает эту мысль:
Как самонадеянны мы, недолговечные создания, сам род которых - лишь эксперимент
Deus Naturae, дерзко приписывая себе бессмертное будущее и достойное положение!... С чего
мы взяли, что форма атомного и молекулярного движения, называемая "жизнью", -
величайшая из всех форм? Возможно, главнейшее из существ - самое разумное и
богоподобное из всех созданий - некий незримый газ!
Эта часть "Ночного кошмара По-эта" воплощает философские взгляды Лавкрафта не
менее четко, чем любое произведение в его творчестве. Лукулл, во всяком случае, напуган
открывшимся зрелищем (поистине для него это "страшная правда") и отступает в страхе,
когда дух предлагает раскрыть ему новый, величайший секрет.
На этом Лукулл просыпается - и снова начинаются героические двустишия от третьего
лица. Автор немного тяжеловесно пересказывает урок, полученный Лукуллом: "Перед
богами он даёт зарок / Тортами впредь не злоупотреблять, / На кексы и на По не
налегать". Отныне он довольствуется скромной участью продавца в бакалее; и автор
предостерегает других рифмоплетов (что "воют на Луну"), дабы они думали, прежде чем
писать: "Подумайте за кружечкой о том, / Что вы могли б иметь семью и дом, /
Сантехниками, клерками служить..."
Все это весьма остроумно, однако начисто уничтожает возвышенный дух предыдущей
части, превращая ее в ретроактивную пародию. Особо отметим строки, где Лукулл
"благодарит свою звезду - / А может космос он имел в виду - / За то, что выжил в этом
жутком сне". Думаю, Лавкрафт замахнулся слишком на многое: создать работу, полную
впечатляющих идей - и одновременно сатиру на графоманов; но эти противоположности
не сходятся в единое целое. В итоге Лавкрафт это осознал. К концу своей жизни, когда Р.
Х. Барлоу захотел включить "Ночной кошмар По-эта" в сборник стихов Лавкрафта, тот
посоветовал ему опустить комическую часть.
Другой, менее знаменитый предвестник фантастических стихов Лавкрафта - недавно
обнаруженное "Неведомое" ("The Unknown"). На самом деле открытие касалось не самого
стихотворения, а его авторства, которое было установлено только недавно: в
"Консерваторе" за 16 октября 1916 г. оно появилось под подписью Элизабет Беркли
(псевдоним Уинифред Виржинии Джексон). В одном письме Лавкрафт объясняет, что
позволил выпустить это стихотворение (как и "Поборника мира" в майском "Tryout" 1917
г.) под псевдонимом Джексон, "в попытке мистифицировать публику [из самиздата]
совершенно непохожей работой якобы того же автора". В другом письме он ясно
подтверждает, что это стихотворение - "еще одно из моих старых покушений на странные
стихи". Эта короткое трехстрофное стихотворение в ямбе (размер, который Лавкрафт
никогда не использовал до того и не станет использовать впредь) - небрежная виньетка,
в которой говорится о "кипящем небе", "рябой луне", "вихре диких облаков" и тому
подобном. Оно любопытно как стихотворный эксперимент, но слишком незначительно.
В последующих стихах, как и "Ночном кошмаре По-эта", Лавкрафт пытается соединить
мораль и ужас. Есть несколько стихов о незначительности, даже низости, человечества,
хотя и без космического обрамления. Многие стихи - "The Rutted Road" ( Tryout, январь
1917 г.), "Астрофобия" ("Astrophobos", United Amateur, 1918 г.) - к несчастью, тяготеют к
шаблонным образам и надуманным ужасам. Даже самое известное из ранних
стихотворений Лавкрафта, "Немезида" (написано в "зловещие предрассветные часы
темным утром после Хэллоуина" 1917 г.; впервые опубликовано в июне 1918 г. в
"Vagrant"), заслуживает упреков в смутности и пустоте ужасных образов. Вот так
Лавкрафт объясняет предполагаемый смысл стихотворения: "Оно воплощает концепцию,
логичную для косного ума, что кошмары - это наказания, назначенные душе, осужденной
в прежних воплощениях - возможно, миллионы лет назад!" Логичная или нет, эта
установка, похоже, просто дает Лавкрафту предлог для подобных пассажей:
Я встречала рассвет неизменно
Раскалённых небес вне времён,
Зрила тьму распростёртой Вселенной,
Где вращался планет легион -
Безрассудно заброшенных всеми, чёрных, не получивших имён.
Довольно эффектные строки, и Лавкрафт оправданно использует их как эпиграф к
своему рассказу "Скиталец тьмы" (1935); но к чему сводится их смысл? Подобно многим
стихам Лавкрафта, "Немезида" заслуживает резкого обвинения Уинфилда Таунли Скотта:
"Пугать - слабоватая цель для поэзии".
К счастью, некоторые стихи Лавкрафта выходят за рамки тиражирования ужасов. В
"Откровении" ( Tryout, март 1919 г.) рассказчик "из долины света и смеха" решает изучить
"нагие небеса Юпитера", но в итоге становится "навеки мудрее, навеки грустнее", осознав
свое ничтожное положения во Вселенной. Вернувшись на Землю, он обнаруживает, что яд
откровения отравил и ее:
But my downward glance, returning,
Shrank in fright from what it spy'd;
Slopes in hideous torment burning,
Terror in the brooklet's tide:
For the dell, of shade denuded
By my desecrating hand,
'Neath the bare sky blaz'd and brooded
As a lost, accursed land.
Многие рассказы Лавкрафта воспоют эту тему: полную потерю интереса к жизни, стоит
герою узнать об ужасах космоса.
Другие фантастические стихи того периода менее значительны, но достаточно
приятны: поэтическая трилогия, озаглавленная "Цикл стихов" ("Океан", "Облака" и "Мать
Земля", Tryout, июль 1919 г.); "Дом" ("Философ", декабрь 1920 г.; написан 16 июля 1919 г.);
и "Город" ("Vagrant", октябрь 1919 г.), который использует размер "Немезиды" -
изначально взятый, естественно, из "Герты" Суинберна. "Дом" посвящен тому же дому
номер 135 по Бенефит-стрит, который позднее будет описан в рассказе "Заброшенный
дом" (1924).
Некоторого внимания заслуживает длинное стихотворение "Психопомп: сказка в
рифме". Это 312-строчное стихотворение было начато осенью 1917 г., но закончено
только в мае или июне 1919 года. В отличие от прочих "странных" стихов Лавкрафта того
времени, на это стихотворение (второе по величине стихотворение Лавкрафта из числа
написанных: чуть короче "Старого Рождества" и чуть длиннее чем "Ночной кошмар По-
эта") повлиял не По, а баллады сэра Вальтера Скотта, хотя мне не удалось найти аналог
"Психопомпа" среди работ Скотта. В этом стихе престарелая матушка Аллар повествует о
чете Де Блуа, обитавшей в уединенном замке во французской Оверни. О них ходили
скверные слухи: что они не почитают христианского бога; что у дамы Де Блуа дурной глаз
и странная скользящая походка. Однажды на Сретение тяжело заболевает и умирает сын
бейлифа Жан; вспоминают, дама де Блуа недавно бросила на мальчика дурной взгляд
("Nor did they like the smile which seem'd to trace / New lines of evil on her proud, dark face").
Ночью, когда скорбящие родители Жана бодрствуют у тела сына, в их доме внезапно
появляется огромная змея; но жена бейлифа решительно хватается за топор - "With ready
axe the serpent's head she cleaves", и раненная змея уползает восвояси.
После этого народ замечает перемену в поведении сьера де Блуа. Когда до него доходят
слухи о происшествии, он "low'ring rode away, / Nor was he seen again for many a day". Его
жену находят в зарослях кустарника - ее голова размозжена топором. Тело приносят в
замок де Блуа, где его встречают "with anger, more than with surprise". На следующее
Сретение вечером бейлиф и его семья с ужасом обнаруживают, что их дом окружен стаей
волков. Вожак стаи врывается в дом через окно и набрасывается на жену бейлифа, но ее
супруг бьет зверя все тем же топором. Волк падает замертво, но остальная стая кружит
вокруг дома под грохот разразившейся бури. Однако при виде сияющего креста на
дымоходе каждый волк "Drops, fades, and vanishes in empty air!" Слушатель, уставший от
запутанного рассказа матушки Аллар, решает, что здесь слиты воедино две сказки - о де
Блуа и о волках. Однако старушка завершает свой рассказ фразой: "For Sieur de Blois... /
Was lost to sight for evermore".