гарантировать, что государства втайне не станут производить оружие; и, в-третьих, если
возникнет серьезный конфликт, Лига быстро "будет разорвана дюжинами подпольных
внутренних лиг", созданных прежними странами-союзниками.
Эти возражение - смесь трезвого здравого смысла и крайне-правой паранойи. Основной
мерой, которой Лига "предотвращала" бы войну в отдельно взятой стране, было бы
применение экономических санкций. Лавкрафт, несомненно, испытал громадное
удовлетворение, когда в начале 1920 г. США не смогли ратифицировать свое вступление в
Лигу - детище ненавистного президента Вильсона; но Лавкрафт не знал, что неучастие в
Лиге того, что уже стало лидирующей мировой экономической державой, действенно
свело к нулю угрозу экономических санкций, так как США теоретически всегда могли
поддерживать страну, против которой их выдвинули. Пункт о разоружении достаточно
здрав, и действительно Конференция Лиги Наций по разоружению, которая
периодически
созывалась
в
конце
1920-х
гг.,
фактически
доказала
свою
несостоятельность после того, как в начале 1930-х гг. не смогла решить на вопрос о
перевооружении Германии. Пункт о "подпольных внутренних лигах" история Лиги,
похоже, не подтвердила. На поверку в 1920-х гг. Лига Наций неплохо справлялась с
урегулированием мелких разногласий, и к концу десятилетия США начали
полуофициально участвовать в ее работе. Альтернативное предложение Лавкрафта -
создание основными державами (США, Великобритания, Франция и Италия) "простого и
практичного альянса", чтобы помешать Германии и прочим разжигателям войны начать
новую войну, - хорошо на бумаге, пусть даже Лавкрафт никак не мог предугадать, что
через три года возвышение Муссолини направит Италию в совершенно ином
направлении - прочь от недавних союзников. Лавкрафт всегда любил считать себя
жестким, несентиментальным политическим реалистом; и от человека, который в 1923 г.
скажет, что "Единственная реальная сила в мире - это сила волосатой мускулистой
правой руки", вряд ли стоило ждать благосклонного отношения к организации, которую
он считал бестолковой и левацкой.
Одно замечание в "Лиге" весьма интересно: "Это должна быть очень обаятельная и
привлекательная Лига, говорят нам; полная мер предосторожности против
обыкновенной войны, пусть даже и несколько лишенная мер предосторожности против
большевизма". Предсказуемо, что Лавкрафт оказался вовлечен в послевоенную "Красную
панику" [Red Scare]. Я не нашел никаких злободневных упоминаний об Октябрьской
революции, но ведь тенденции русского социализма стали очевидны только после войны.
В другом эссе из июльского "Консерватора" 1919 г., "Большевизм", Лавкрафта беспокоят
"тревожные тенденции, наблюдаемые в этом веке. . растущее пренебрежение
общепринятыми силами закона и порядка". Отчасти это пренебрежение порождено
"пагубным примером почти недочеловеческой русской черни", но другие находятся
поближе к дому:
...длинноволосые анархисты проповедуют общественный переворот, который означает
ничто иное, как возврат к дикости или средневековому варварству. Даже среди этой
традиционно законопослушной нации число большевиков, открытых и завуалированных,
достаточно велико, чтобы требовались лечебные меры. Постоянные безрассудные
забастовки ценных работников, по-видимому, с целью беспорядочного вымогательства, а
не разумного увеличения заработной платы, представляют собой опасность, которую
следует обуздать.
Единственное, что тут можно сказать, - за десять лет Лавкрафт заметно изменит свой
настрой (на самом деле, на диаметрально противоположный). Вряд ли он лично знал хоть
одного "большевика", открытого или завуалированного; и, разумеется, не имея
отношения к рабочему классу, не имел и представления об ужасающих условиях труда,
господствовавших тогда во многих ключевых отраслях промышленности, и вслед за
правыми комментаторами бездумно повторял выдумку, что рабочие волнения по
большей части вызываются иностранными социалистами. И снова Лавкрафт показывает
себя кухонным политическом аналитиком - наивным, предвзятым и совершенно
неосведомленным о реальном положении дел в стране.
Упомянутый "возврат к дикости" приводит нас к основному догмату всей тогдашней
политической философии Лавкрафта - тому, которого он, возможно, придерживался всю
свою жизнь, хотя и выражал чуть менее преувеличенно. Слова Лавкрафта, написанные в
1929 г.: "Моя единственная забота - это цивилизация, состояние прогресса и организации,
которое способно удовлетворять сложные ментально-эмоционально-эстетические нужды
высокоразвитых и высокочувствительных людей", - могли бы послужить сердцевиной
всей его политической мысли. Чистая правда, что его идеалом "цивилизации" было
состояние общества, создававшее комфорт для людей, подобных ему самому; однако
большинство философов и политиков склонны печься о своих интересах, так что в это
Лавкрафт не одинок. Больше всего его волновал возможный крах цивилизации - и крайне
остро в период, последовавший после мировой войны, - особенно учитывая его низкое
мнение о человечестве. Суть, как пишет Лавкрафт в статье "С корня" ["At the Root"]
("United Amateur", июль 1918 г.), в том, что мы вообще не слишком далеко ушли от
примитивного состояния:
Мы должны отдавать себе отчет в неотъемлемой глубинной дикости животного по
имени человек и вернуться к старым, здравым принципам государственной жизни и
обороны. Мы должны сознавать, что природа человека останется прежней, пока он
остается человеком; что цивилизация - лишь тонкий покров, под которым чутко дремлет
властелин-зверь, всегда готовый пробудиться.
Многие вещи - спиртное, война, большевизм - могут привести к катастрофе, и общество
следует организовать таким образом, чтобы ее предотвратить. Ответом для Лавкрафта в
тот период (а, на самом деле, всю его жизнь, даже во время и после обращения в
умеренный социализм) была аристократия. Этот момент я затрону ниже.
Здесь мы можем вписать в общую картину расизм Лавкрафта, так как он явно
расценивал наплыв иностранцев (которые, по его мнению, не могли соответствовать
ценимым им культурным стандартам) как угрозу англо-саксонской цивилизации Новой
Англии и США в целом. Эссе "Американизм" ("United Amateur", июль 1919 г.) воплощает
эту точку зрения. Для Лавкрафта "американизм" - ничто иное, как расширенный вариант
"англосаксонства":
Это дух Англии, пересаженный на почву громадных расстояний и многообразия и
вскормленный
пионерскими
условиями,
которые
предсказуемо
усилили
его
демократические аспекты, не ослабив его фундаментальных достоинств. ...Это
самовыражение величайшей расы мира в самых благоприятных социальных, политических
и географических условиях.
Как мы уже видели, ничто здесь не является новым или необычным для человека в
социо-экономическом положении Лавкрафта. То же касается и полного неприятия идеи
"плавильного котла":
Самое опасное и ошибочное среди ложных представлений американизма - это так
называемый "плавильный котел" народов и традиций. Правда, что эта страна
переживает огромный наплыв иммигрантов-неангличан, которые являются сюда, чтобы
вдоволь наслаждаться свободами, которые наши британские предки создали тяжким
трудом в поте лица. Также правда, что те из них, что принадлежат к тевтонской и
кельтской расам, способны ассимилироваться с нашим английским типом и стать
ценными членами популяции. Но из этого не следует, что примесь полностью чуждой
крови или идей принесла или способна принести что-то помимо вреда. ...Иммиграцию,
наверняка, невозможно прекратить совсем, но следует понимать, что чужаки, выбравшие
Америку своим местом жительства, должны принять местный язык и культуру как свои
собственные; и не пытаться ни изменить наши установления, ни сохранить свои
собственные в нашей среде.
Повторюсь, что подобные заявления - вероятно, оскорбительные для многих - были
вполне нормальны для янки, окружавших Лавкрафта. Давайте пренебрежем вопиющей
ложью, что иммигранты явились сюда, исключительно чтобы наслаждаться "свободами",
созданными тяжким трудом двужильных англосаксов: и снова полное неведение
Лавкрафта о трудностях, которые претерпевали иммигранты, чтобы устроиться к этой
стране, приводит его к грубой ошибке. Ключевое слово здесь "ассимиляция" - идея, что
иностранные переселенцы должны избавиться от своего культурного багажа и перенять
традиции господствующей (англо-саксонской) цивилизации. В настоящее время идея