Джерси.
В сентябре 1897 г. Дансени публикует в "Pall Mall Gazette" вполне заурядное
стихотворение "Рифмы с Окраины", но в остальном не выказывает каких-то особых
литературных амбиций. Но в 1904 г. он садится и пишет "Богов Пеганы". Не имея
литературной репутации, он вынужден заплатить за их издание Элкину Мэттьюзу из
Лондона. Однако никогда больше Дансени не придется издавать что-то за свой счет.
"Боги Пеганы" начинаются величественно:
Прежде, чем воцарились божества на Олимпе, и даже раньше, чем Аллах стал Аллахом,
окончил свои труды и упокоился Мана-Йуд-Сушаи.
И были в Пегане - Мунг, Сиш и Киб, и творец всех малых богов, Мана-Йуд-Сушаи. Кроме них,
мы веровали в Руна и Слида.
И старики говорили, что все в мире создано малыми богами, помимо самого Мана-Йуд-
Сушаи, который сотворил богов и оттого предался отдыху.
И никто не смел молиться Мана-Йуд-Сушаи - только богам, которых он сотворил.
Эта ритмичная проза и грандиозная тематика - сознательно заимствованные из Библии
короля Иакова и, как признается Дансени в своей прелестной автобиографии "Пятна
солнечного света" (1938), из школьных воспоминаний о греческой мифологии -
привнесли в литературу нечто новое. Последние десятилетия XIX века видели
великолепные сказки Оскара Уайльда и эпические произведения Уильяма Морриса, но
здесь было нечто иное. Законченная теогония, чьей основной мотивацией было не
выражение религиозного пыла (Дансени по всей вероятности был атеистом), но
конкретное воплощение бессмертного высказывания Оскара Уайльда: "Художник -
творец прекрасного". Хотя "Боги Пеганы", как и все остальное творчество Дансени, не
лишены любопытных философских идей, их главное назначение - воплощение красоты -
красоты языка, красоты замысла, красоты образов. И читатели, и критики одинаково
откликнулись на это изысканное творение, полное экзотического очарования, с его
бесшабашной смесью простоты и утонченности, архаичности и сиюминутности, озорного
юмора и неизбывного ужаса, ледяной отстраненности и негромкого пафоса. Пошли
отзывы, в целом благожелательные (включая один от поэта Эдварда Томаса), и
литературной карьере Дансени был дан старт.
К тому времени, когда его прочел Лавкрафт, Дансени успел опубликовать большую
часть произведений, принесших ему славу, даже обожание, по обеим сторонам Атлантики:
"Время и Боги" (1906), "Меч Уэллерана" (1908), "Истории Спящего" (1910), "Книга Чудес"
(1912), "Пять пьес" (1914), "Пятьдесят одна история" (1915), "Последняя Книга Чудес"
(1916), "Игры Богов и Людей" (1917). "Истории трех полушарий" выйдут в конце 1919 г.,
четко знаменуя конец этого периода его творчества. Однако к тому моменту Дансени стал
настоящим кумиром Америки - отчасти благодаря изданиям своих работ,
опубликованным Джоном У. Льюсом & Ко. из Бостона. В 1916 г. он становится
единственным драматургом, у которого на Бродвее одновременно шли пять пьес, так как
каждая из его "Пяти пьес" была поставлена в отдельном театре. Его работы выходят в
самых элитарных и и снобистских журналах - "Vanity Fair", "The Smart Set", "Harper's" и
(чуть позже) "Atlantic Monthly". К 1919 г. Дансени можно было рассматривать, как одного
из десяти величайших англоязычных писателей современности. Посвященная ему статья
Шоу Десмонда в ноябрьском "Bookman" 1923 г., "Дансени, Йитс и Шоу: Волшебная
Троица", ставит его имя перед именами двух признанных классиков.
Довольно трудно вкратце изложить основные черты даже раннего творчества Дансени -
не говоря уже о романах, рассказах и пьесах, написанных в следующие четыре
десятилетия его жизни; однако Дансени сам дает некоторое представление о глубинной
сущности всего своего творчества, когда в автобиографических "Пятнах солнечного
света" повествует о том, как в раннем детстве увидел в саду зайца:
Если я писал о боге Пане, увиденном вечером - так словно я действительно видел его, -
это главным образом воспоминание о том зайце. Считай я себя талантом, на которого
вдохновение нисходит извне Земли, превосходя обыденность, я бы не написал эту книгу; но
я верю, что высочайшие полеты любой фантазии имеют своим домом Мать-Землю...
Лавкрафт был бы захвачен врасплох подобным утверждением, поскольку именно
мнимая нездешность мира Дансени - царства чистой фантазии, не связанного с обычным
миром - мгновенно пленила его. Как ни странно, Лавкрафт со временем стал выражать
недовольство "ослаблением" (по его мнению) этой надмирности в поздних работах
Дансени - и в то же время его собственное творчество в 1920-х и 1930-х гг. следовало
путем, аналогичным творческому пути Дансени, - в сторону большего топографического
реализма и обращения к миру естественного.
Но это простительная позиция - многие читатели видели Дансени в подобном свете,
ведь экзотичность его ранних произведений и отсутствие в них каких-то значимых
связей с "реальным" миром создавали впечатление творений поистине неземного
воображения. Сам Дансени в своей автобиографии отмечает, что его ранние рассказы
были написаны так, "словно я был обитателем совсем другой планеты" - то, что Лавкрафт
с его взглядами на космос, несомненно, находил пленительным. Но это продолжалось
недолго, и уже в "Мече Уэллерана" появляется реальный мир, который все более властно
будет вторгаться в его последующие работы. На самом деле, следует признать, что
именно удивительная смесь реального и нереального в "Мече Уэллерана" и "Историях
Спящего" и породила одни из самых выдающихся работ во всем творчестве Дансени.
Не стоит, однако, полагать, что ранние работы Дансени однородны по сути или по
качеству. Ко времени публикации "Историй Спящего" его фантазия, похоже, в
определенном смысле истощилась. Большинство рассказов из "Книги Чудес" были
написаны по мотивам рисунков Сиднея Х. Сайма, иллюстрировавшего почти все первые
книги Дансени - и эти рассказы демонстируют достойную сожаления склонность к
самопародированию и тяжеловесному юмору. Результат - глумливый сарказм и
примитивная сатира, прискорбно контрастирующие с возвышенной серьезностью его
ранних работ. В одном позднем письме Лавкрафт определяет проблему:
Когда он достиг зрелости и искушенности, он утратил свежесть и простоту. Его
смущало быть некритично наивным, и он начал отступать в сторонку от своих историй
и явно посмеиваться над ними, пока они разворачивались. Вместо того, чтобы
оставаться тем, кем кем должен быть истинный фантазер - ребенком в детском мире
грез - он озабоченно принялся доказывать, что он на самом деле взрослый, добродушно
притворяющийся ребенком в детском мире. Это очерствление, полагаю, начало
проявляться с "Книги Чудес"...
Лавкрафт совершенно прав насчет результата, но, думаю, не прав насчет причины:
определенно, Дансени вовсе не был "некритично наивен" в своих ранних работах - ведь
эти работы ясно обнаруживают его изощренную осведомленность в способности
фантазий в символическом виде передавать философские идеи; просто Дансени более не
желал создавать иллюзию наивности, как в тот период, когда писал "Богов Пеганы".
"Последняя Книга Чудес", часть которой была написана в начале войны, немного ближе к
его ранней манере, но "Истории трех полушарий" - несомненно, слабейший из его
сборников, содержащий массу эферемных и незначительных вещей. К счастью, через пару
лет Дансени взял новое направление в своем творчестве, написав первые романы.
Рассматривая ранние рассказы и пьесы Дансени, мы обнаруживаем немалое
тематическое и философское сходство с Лавкрафтом: космизм (преимущественно
ограниченный
"Богами
Пеганы");
воспевание
Природы;
враждебность
к
индустриализации; способность грез превращать обыденный мир в царство
великолепной, экзотической красоты; грозная роль Времени в деяниях людей и богов; и,
разумеется, выразительный язык. Вряд ли следует удивляться, что Лавкрафту временами
казалось, что Дансени в данном литературном и философском направлении уже сказал
все, что хотел бы сказать он сам.
Вряд ли Лавкрафт был не осведомлен о Дансени. По собственному признанию, он знал о
нем задолго до того, как прочел в 1919 г., но посчитал автором легких, прихотливых
сказок в стиле Дж. М. Барри. Первой работой, которую он прочел, стали не "Боги Пеганы"
(первая книга Дансени), но "Истории Спящего", которые вполне можно назвать лучшим
сборником его коротких произведений, отличающимся многообразием содержания и
несколькими сильными "страшными рассказами". Лавкрафт признает: "Книга была
порекомендована мне тем, чьи суждения я ценил невысоко.. " Этим человеком была Элис
М. Хамлет, журналистка-любительница, проживавшая в Дорчестере (Массачусетс) и,