прискорбном бунте против законной власти Его Величества, - что с
надлежащей гордостью праздновала свой сотый день рождения. Миссис Вуд
родилась в 1796 году и могла ходить и говорить, когда Вашингтон испустил
последний вздох. И вот, в 1896, я беседовал с ней - с тем, кто общался с людьми
в париках и треуголках и учился по учебникам с длинным s! Как не юн я был,
мысль об этом одарила меня потрясающим ощущением космической победы
над Временем...
Но близкий контакт с человеком, что успел пожить в излюбленном Лавкрафтом
восемнадцатом столетии, не произвел бы такого впечатления, не будь Лавкрафт уже
пленен восемнадцатым веком при помощи книг из "темной, безоконной чердачной
комнаты" в доме 454 по Энджелл-стрит. Не совсем ясно, в каком возрасте Лавкрафт
начал наведываться туда; предположительно, это случилось где-то в возрасте пяти или
шести лет. В 1931 г. он утверждал: "думаю, я, наверное, единственное живое существо,
для коего выговор 18 столетия действительно прозаический и поэтический родной
язык", поясняя, как же так вышло:
Дома все книжные шкафы в библиотеке, гостиных, столовой и т.д. были
набиты обычным викторианским хламом, [а] большая часть старичков в
коричневой коже... была изгнана в безоконную комнатку на третьем этаже,
где имелись полки. Но что делал я? Да поднимался со свечами и керосиновой
лампой в ту мрачную и затемненную надземную крипту - оставляя за собой
залитые солнцем нижние этажи 19-го века и пробираясь сквозь десятилетия
назад, в конец 17-го, 18-ое и начало 19-го столетий с помощью бессчетных
ветхих и разваливающихся томов всех размеров и видов - Спектатора , Тэтлера ,
Гардиана , Айдлера , Рамблера , Драйдена, Поупа, Томсона, Янга, Тикелла,
Гесиода Кука, Овидия разных переводов, Горация и Федра Френсиса &c., &c., &c.
Чудо, что Лавкрафт не сжег дом дотла. Он добавляет: "слава Боже, они и по сей день у
меня как главные украшения моей собственной скромной коллекции"; и верно, - его
библиотечка книг восемнадцатого века (некоторые из них, разумеется, были
приобретены позднее) впечатляет. Из приведенного перечня и по книгам в его
библиотеке ясно, что в литературе восемнадцатого века его особенно привлекали
поэзия и документальная проза. Он часто упоминает, что тогдашние романисты
привлекают его гораздо меньше, и однажды замечает, что сторона восемнадцатого века,
представленная Филдингом, была "стороной, по которой м-р Эддисон, др. Джонсон, м-р
Каупер, м-р Томсон и все мои лучшие друзья одновременно ненавидели и сокрушались".
Без сомнения, сексуальная откровенность Филдинга, шутовство Смоллетта и полное
ниспровержение рационализма восемнадцатого столетия, представленное Стерном, не
могли понравиться ни юного, ни взрослого Лавкрафта.
Пристрастие к восемнадцатому веку, особенно к его поэзии, косвенно привело к еще
более важному литературному и философскому увлечению: к античности. В шесть лет
Лавкрафт прочел "Книгу чудес" (1852) и "Тэнглвудские рассказы" (1853) Готорна и по
собственному признанию был "восхищен мифами Эллады даже в их онеметченной
форме" ("Исповедь Неверующего"). По сути Лавкрафт здесь повторяет предисловие
Готорна к "Книге чудес": "В настоящей версии [мифы] многое могли утратить... и,
возможно, приобрести готический или романтический облик". Они изложены в
разговорной манере: каждый миф пересказывается группе детей студентом колледжа
Юстасом Брайтом. Хотя большинство мифов изначально греческие, похоже, что Готорн
многое позаимствовал из "Метаморфоз" Овидия. От Готорна Лавкрафт естественным
образом перешел к "Веку преданий" Томаса Булфинча (1855).
Примерно тогда же он, наконец, наткнулся на сами "Метаморфозы", причем в том виде,
что удачно сочетал его расцветающую любовь к античным мифам с уже существующим
теплым отношением к поэзии восемнадцатого века. В библиотеке его деда имелось
издание "Овидия Гарта" - это роскошного перевода "Метаморфоз" от 1717 г.,
составленного сэром Сэмюелем Гартом, что взял отдельные части опубликованных
ранее переводов (Драйден полностью перевел книги первую и двенадцатую и частично
другие; Конгрев перевел часть книги десятой) и поручил поэтам как прославленным
(Поуп, Аддисон, Гей, Николас Роу), так и надежно забытым (Лоуренс Юсден, Артур
Мэйнуоринг, Сэмюэл Кроксолл, Джеймс Вернон, Джон Озелл), восполнить недостающее.
Итогом стало буйство изысканных ямбических пятистопных стихов - нескончаемый
поток из тысяч и тысяч строк. Неудивительно, что "десятисложный ритм, похоже, задел
во мне некую отзывчивую струнку, и я тотчас же влюбился в этот размер. .".
Погружение Лавкрафта в мир античности проходило не только через посредство книг.
В одном позднем письме Лавкрафт, возвращаясь в прошлое, говорит о многоликих
влияниях, что привели его в мир древности:
...по чистой случайности детская хрестоматия, которую я залпом
проглотил в
6 лет, имела очень заманчивую подборку о Риме и Помпеях - и равно по чистой
случайности в 3-4 [года] я был впечатлен громадным железнодорожным
виадуком в Кантоне, между Провиденсом & Бостоном, с его громадными
каменными арками как у римского акведука... & о котором матушка сказала
мне, что такие арки первыми стали широко применять римляне, & описала
великие акведуки... последние я вскоре увидел на картинках - и так далее, и так
далее.
Уиппл Филлипс также помогал пестовать его любовь к Риму:
Он любил задумчиво бродить среди руин древних городов & привез из Италии
немало мозаик,... картин & иных objets d'art, чья тема чаще была
древнеримской, нежели итальянской. Он всегда носил на манжетах пару
мозаичных запонок вместо пуговиц: одна - с видом Колизея (столь крохотным
и все же столь точным ), другая - Форума.
Уиппл привез из своих поездок рисунки римских развалин и несколько римских
монет: "Не могу даже передать то чувство благоговения и внезапного узнавания, что эти
монеты - подлинные изделия римских граверов и чеканщиков, действительно
переходившие из одной римской руки в другую, - разбудили во мне". В нижней
гостиной дома 454 до Энджелл-стрит на позолоченном пьедестале стоял римский бюст
в натуральную величину. Несомненно, все это отчасти объясняет, почему Лавкрафт
всегда предпочитал культуру Рима греческой, хотя со временем в дело вступали и
иные философские, эстетические и эмоциональные факторы.
Если вкратце, результатом чтения Готорна, Булфинча и Овидия Гарта стало то, что
"Мое багдадское имя и пристрастия разом исчезли, ибо магия шелков и цветов
поблекла перед магией душистых священных рощ, лугов, где в сумерках танцуют
фавны, и голубого, манящего Средиземноморья" ("Исповедь Неверующего"). Что еще
важнее - Лавкрафт стал писателем.
Сам Лавкрафт датирует отправную точку начала своего творчества шестилетним
возрастом: "Мои попытки рифмовать, а первые я сделал в шесть лет, ныне приобрели
грубый, внутренне рифмованный балладный размер, и я воспевал деяния Богов и
Героев". Похоже, здесь содержится намек на то, что Лавкрафт начал писать стихи еще
до своего открытия античности, но очарованность ею заново понудила его взяться за
стихосложение - на сей раз на классические темы. Ни одного `доклассического' стиха не
сохранилось; первая поэтическая работа, которая у нас есть, - это "второе издание"
"Поэмы об Улиссе, или Одиссеи для молодежи". Аккуратная книжечка имеет
предисловие, страницу копирайта и внутренний титульный лист, гласящий:
THE YOUNG FOLKS'
ULYSSES
or the Odyssey in plain
OLDEN ENGLISH VERSE
An Epick Poem Writ
by
Howard Lovecraft, Gent.******
В предисловии она датирована 8 ноября 1897 г.; остается предположить, что "первое
издание" вышло ранее в том же году, до седьмого дня рождения Лавкрафта (20 августа
1897 г.).
На странице копирайта Лавкрафт пишет: "С признательностью - Одиссее Поупа,
Мифологии Булфинча и Получасовым Сериям Харпера". И далее, очень любезно: "Поэму
первым напис[ал] Гомер". Я не смог точно установить, что именно это была за книга в
"Harper's Half Hour Series"; в "Исповеди Неверующего" Лавкрафт описывает ее как
"маленькую книжицу из личной библиотеки моей старшей тети" (т.е. Лилиан Д.
Филлипс). Кажется невероятным, что к семи годам Лавкрафт уже прочел всю
"Одиссею" Поупа (неизвестно, имелось ли подобное посвящение и на "первом
издании"); но при первом же взгляде становится ясно, что 88-строчная поэма
Лавкрафта никак не связана с 14 000-строчным переводом Поупа ни метрически, ни
даже в смысле сюжетной линии. Вот так начинается поэма Лавкрафта: