"Страшного Старика", пройдет более полугода, прежде чем Лавкрафт напишет первый не-
дансенианский рассказ о сверхъестественном. "Храм" [The Temple] был написан после
"Кошек Ультара" (15 июня 1920 г.), но раньше "Целефаиса" (начало ноября) - именно так
располагает его в хронологии рассказов сам Лавкрафт. Мое предположение - он был
написан где-то в конце лета. При своем объеме порядка 6000 слов это самый длинный
рассказ из написанных Лавкрафтом на тот момент, и помимо ряда тягостных изъянов в
нем обнаруживается и несколько интересных моментов.
Немецкая подводная лодка под командованием прусского офицера Карла Гейнриха,
графа фон Альтберг-Эренштайна, топит британское грузовое судно; позже мертвого
матроса с грузовоза обнаруживают крепко вцепившимся ограждение палубы, а в его
кармане находят "искусно вырезанную из слоновой кости голову юноши, увенчанную
лавровым венком". Немецкий экипаж плохо спит, мучается кошмарами; некоторым
чудятся мертвые тела, проплывающие мимо иллюминаторов. Некоторые члены экипажа
действительно сходят с ума, уверяя, что их всех прокляли; Альтберг-Эренштайн казнит их,
чтобы восстановить дисциплину.
Через несколько дней происходит взрыв в машинном отделении, а затем вспыхивает
бунт, во время которого матросы еще сильнее крушат оборудование; командир снова
казнит смутьянов. В итоге, в живых остаются только двое - сам Альтберг-Эренштайн и
лейтенант Кленце. Лодка опускается все ниже и ниже ко дну океана. Кленце сходит с ума,
вопя: "ОН зовет! ОН зовет! Я слышу ЕГО! Надо идти!" Он добровольно покидает лодку и
исчезает в океане. Когда субмарина наконец достигает океанского дна, перед ее
командиром предстает грандиозное зрелище:
И я увидел нескончаемый и ровный ряд полуразрушенных зданий великолепной, хотя и
совершенно неведомой, архитектуры; все были на разных стадиях сохранности.
Большинство, по-видимому, было из мрамора, сиявшего белизной в лучах прожектора, и
развалины города занимали собой все дно узкой долины, по крутым склонам которой были
особняком рассеяны бесчисленные храмы и дворцы.
"Столкнувшись лицом к лицу с Атлантидой, которую до тех пор считал преимущественно
мифом", Альтберг-Эренштайн замечает один особенно просторный храм, высеченный из
цельной скалы; затем он видит, что лик, высеченный на храме, точь-в-точь походит на
статуэтку, найденную у мертвого британского матроса. 20 августа 1917 г. (в 27-ой день
рождения Лавкрафта), закончив писать отчет о своих приключениях, командир готовится
отправиться в храм, изнутри которого исходит неестественное фосфорическое свечение.
"Теперь мне остается облачиться в водолазный костюм и бесстрашно подняться по
ступеням в это древнее капище, молчаливо хранящее тайны неизмеримых глубин и
бессчетных столетий".
Подобно "Дагону", "Храм" вызывающе современен в своем антураже (Первой Мировой
войны); это можно было бы счесть плюсом, не будь он чрезвычайно грубой и неуклюжей
сатирой, направленной против немецкого капитана, который в рассказе от первого лица
буквально выставляет себя на посмешище, непрерывно повторяя "наши доблестные
германские подвиги", "наша великая германская нация", "наша германская воля" и тому
подобное. Почему Лавкрафт, почти через два года после окончания войны, ощутил
потребность сочинить злую сатиру подобного сорта, - необъяснимо, особенно с учетом
того, что на деле капитан оказывается вполне симпатичен в своей отваге и бесстрашии
перед лицом неведомого.
Другой серьезный недостаток рассказа - в нем слишком много потустороннего. В нем
слишком много аномальных явлений, и их невозможно объединить в единое целое: почему
почудилось, что мертвый британский матрос, после того как его оторвали от ограждения,
уплыл прочь? как стая дельфинов следовала за лодкой до самого морского дна, не
поднимаясь на поверхность? и как эти вещи связаны с подводным городом и храмом?
Лавкрафт, похоже, добавил эти элементы, чтобы усилить общую странность
происходящего, но их необъяснимость уменьшает мощь воздействия основного
сверхъестественного элемента.
Но именно этот основной элемент - не столько предполагаемое существование
Атлантиды (в которую Лавкрафт не верил), сколько существование целой человеческой
цивилизации, неведомой истории, - искупает недостатки "Храма". И это станет основным
мотивом многих рассказов Лавкрафта, в которых обнаруживаются человеческие и
инопланетные цивилизации, существовавшие задолго до появления известных
человеческих цивилизаций, делая наше собственное физическое и культурное
превосходство
спорным
и,
возможно,
преходящим.
Одна
деталь
вызывает
всепоглощающий интерес: капитан отмечает, что изобразительное и архитектурное
искусство подводного города отличалось "феноменальным совершенством, по виду
преимущественно эллинским, и в то же время странно своеобразным. От него исходило
ощущение ужасающей древности - как будто оно существовало гораздо раньше, чем
давние предшественники греческого искусства". Подразумевается, что эта цивилизация на
самом деле была предшественницей всего западного искусства, а наша культура
представляет собой прискорбную деградацию ее "феноменального совершенства".
Свечение в финале словно намекает на то, что древняя раса, возможно, и не вымерла (как
могло показаться по развалинам города), но любопытно, что в одном письме Лавкрафт
замечает, что "пламя, которое узрел фон Альтберг-Эренштайн, было призрачными огнями,
зажженными духами многотысячелетней древности"; от меня ускользает, как читатель
смог бы догадать об этом при полном отсутствии в тексте любых намеков.
Лавкрафт, похоже, испытывал к "Храму" симпатию, но тот никогда не выходил в
самиздате и впервые был опубликован лишь в "Weird Tales" за сентябрь 1925 г. Возможно,
любительскую публикацию затруднил его размер, так как объем текста всегда имел
решающее значение.
Другой рассказ, которым Лавкрафт обоснованно гордился, - это "Факты об усопшем
Артуре Джермине и его семье" [Facts Concerning the Late Arthur Jermyn And His Family],
написанный после "Храма" и, вероятно, не позднее осени. Эта компактная история - по
контрасту с цветистостью некоторых ранних рассказов примечательная своим
лаконичным, сдержанным языком, - повествует о том, почему однажды ночью сэр Артур
Джермин облил себя маслом и поджег. Он происходил из благородного, но эксцентричного
семейства. В XVIII веке сэр Уэйд Джермин "стал одним из первых исследователей Конго", но
был помещен в сумасшедший дом за дикие домыслы о "доисторической белой
цивилизации Конго". Из Конго он привез жену - по слухам, дочь португальского торговца, -
которую никто никогда не видел. Потомки этого союза были необычны как
физиогномически, так и умственно. В середине XIX века сэр Роберт Джермин убил почти
всю свою семью, а также знакомого исследователя Африки, который привез из района
экспедиций сэра Уэйда странные байки (а, возможно, и не только).
Артур Джермин желает восстановить доброе имя своей семьи, продолжив исследования
сэра Уэйда и, возможно, реабилитировав его. Идя по следам рассказов о белой обезьяне,
которая была богиней доисторической африканской цивилизации, он в 1912 г. натыкается
на некие развалины, но не находит достоверных подтверждений истории о белой
обезьяне. Это подтверждение предоставляет ему исследователь-бельгиец, который
присылает в Джермин-хаус посылку. Кошмарная полусгнившая тварь в ней носит
медальон с гербом Джерминов; то, осталось от ее лица, имеет сверхъестественное сходство
с лицом самого Артура Джермина. При виде посылки Джермин обливает себя маслом и
поджигает.
Эта история, на первый взгляд простая и прямолинейная (сэр Уэйд женился на обезьяне-
богине, чье потомство от этого необыкновенного союза несло на себе физический и
умственный отпечаток), в действительности сложнее, чем кажется. Рассмотрим звучный
зачин рассказа, один из самых знаменитых пассажей в творчестве Лавкрафта:
Жизнь - чудовищная штука, и порой из-за кулис того, что мы знаем о ней, выглядывают
дьявольские намеки на правду, которые делают ее тысячекратно чудовищней. Наука, уже
гнетущая нас своими ужасными открытиями, вероятно, однажды окончательно истребит
весь род людской - если мы и впрямь некий обособленный род, - ведь у нее еще припасены
невообразимые ужасы, которые не перенесет разум смертных, стоит им вырваться на
свободу.
Главная фраза здесь - "если мы и впрямь некий обособленный род": это обобщенное
утверждение о том, что человеческие существа могут и не быть полностью
"человеческими", логически не выводится из единичного случая гибридизации. Но давайте