[812] (из сборника «Время и Боги») и другим подобным фразам. Даже описание Куранеса, проносящегося «мимо темных бесформенных невиданных снов и тускло сияющих сфер, которые могли быть отчасти увиденными снами», – отсылка к начальным страницам «Богов Пеганы», где все боги и отдельные миры оказываются всего лишь снами Мана-Йуд-Сушаи. А образ лошадей, парящих над обрывом, возможно, позаимствован из кажущегося фантастическим, но на деле вполне реалистичного рассказа Амброза Бирса «Всадник в небе» (из «Сказаний о солдатах и мирных жителях»), в котором герой, выстрелив во всадника, видит, будто тот парит в небе, а в действительности убитый оказывается его отцом.
Тем не менее в «Селефаисе» Лавкрафт затрагивает очень важные темы. В самом начале истории трудно не заметить в Куранесе черты самого автора:
«… он был последним в своем роду и таким одиноким среди миллионов равнодушных жителей Лондона… От денег и земель ничего не осталось, и его совершенно не волновали нравы окружающих его людей, ведь Куранес предпочитал проводить время в мечтах, а потом писать о них. Люди смеялись над тем, что он сочинял, поэтому вскоре он перестал показывать им написанное… Куранес был старомоден и мыслил совсем по-другому. Если другие писатели желали сорвать с жизни таинственные завесы и показать ее настоящую, во всем обнаженном безобразии, то Куранес, напротив, стремился к одной лишь красоте».
В этом отрывке полно сентиментальности и жалости к самому себе, однако автор явно хочет, чтобы мы посочувствовали Куранесу, который не вписывается в окружающую его обстановку. В последнем предложении отрывка Лавкрафт выразил свои художественные взгляды, присущие ему в тот период, и эту деталь мы еще рассмотрим подробнее. Впрочем, в «Селефаисе» он стремится не только создавать красоту, ведь суть истории заключается в уходе от «стонов и скрежета / Гнусной жизни» (как он выражался в стихотворении «Отчаяние») в мир чистого воображения, взятый из «туманных воспоминаний о детских сказках и мечтах». Человек, написавший в январе 1920 г., что «взрослая жизнь – это ад»[813], нашел у Лорда Дансени образец для воссоздания моментов юности, по которым он все время тосковал.
«Селефаис» – невероятно ностальгическое стихотворение в прозе, одна из лучших работ Лавкрафта в стиле Дансени. Интересно сравнить ее с более поздним произведением, которое также написано под влиянием (но лишь поверхностным) Дансени. В повести «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата», созданной уже после того, как Лавкрафт пожил в Нью-Йорке, мы видим резкую перемену во взглядах автора на понятие красоты, и появляющийся здесь персонаж Куранеса (вместе с его воображаемым миром) будет уже совсем другим.
«Искания Иранона» (28 февраля 1921 г.) – пожалуй, самая замечательная из всех фантазий Лавкрафта на тему Дансени, хотя в поздние годы он забраковал этот рассказ, назвав его чересчур слезливым. Вскоре после написания истории Лавкрафт довольно точно подметил: «Недавно я взялся за совершенно новый стиль, в котором сочетаются печаль и ужас. Наилучшим результатом пока что стал рассказ “Искания Иранона”. Лавмэн говорит, что язык получился очень мелодичным и плавным, а сюжет и вовсе заставил выдающегося поэта расплакаться – не из-за того, что он был недоработан, а потому что ему стало грустно»[814]. К «новому стилю», вероятно, также относится и «Селефаис», так как ни в каких других рассказах этого периода Лавкрафт не сочетал печаль с ужасом. В «Исканиях Иранона» грустного даже больше, чем страшного. Юный певец Иранон ищет свой далекий родной город Айра, где он был принцем, а приходит в каменный город Телот. Обитатели Телота, в жизни которых нет ничего прекрасного, недобро смотрят на Иранона и заставляют его помогать сапожнику. Он знакомится с мальчиком по имени Ромнод, который тоже мечтает о «теплых рощах и далеких землях, где много красоты и песен». Ромноду кажется, что расположенный неподалеку город Оонай, знаменитый лютнями и танцами, и есть тот самый Айра. Иранон не верит ему, но все равно отправляется туда вместе с Ромнодом. Это совсем другой город, не Айра, хотя жители радушно принимают двоих юношей. Иранона хвалят за пение и игру на лире, Ромнод познает низменные удовольствия в виде распития вина. Проходят годы, Иранон совсем не стареет и все надеется однажды найти Айру. Спиртное в итоге прикончило Ромнода, а Иранон уходит из города и вновь отправляется на поиски. Увидев «жалкую хижину старика-пастуха», Иранон подходит к нему и спрашивает про Айру, а старик, с любопытством взглянув на юношу, отвечает:
«О чужестранец, я и вправду слыхал про Айру и другие названия, что ты произнес, но было это уже очень давно. Слыхал я их еще в детстве от одного друга, сына попрошайки, который видел странные сны и сочинял длинные истории о луне, цветах и западном ветре. Мы над ним смеялись, потому что знали его с самого детства, а он все твердил, мол, я сын короля».
В сумерках какой-то дряхлый старик спокойно идет прямо к зыбучим пескам. «Той ночью в Древнем мире погибло нечто молодое и прекрасное».
Да, в истории есть некая сентиментальность и также намек на социальное неравенство – Иранон не вынес мысли о том, что он не принц, а всего лишь сын попрошайки, – однако основной посыл, крушение надежд, подан очень трогательно и изящно. В некотором смысле «Искания Иранона» являются зеркальным отображением «Селефаиса»: Куранес погибает в реальности, чтобы унестись в мир детских воспоминаний, тогда как Иранон умирает из-за невозможности сохранить иллюзию придуманной им жизни.
Изображение города Телот – едкая сатира на христианство и в особенности на трудовую дисциплину протестантов. Когда Иранон спрашивает, почему он должен работать сапожником, глава города отвечает: «В Телоте все должны усердно трудиться… таков закон». «Но с какой целью вы трудитесь, ежели не для того, чтобы жить счастливо? И ежели вы работаете только ради самой работы, как же вам найти счастье?» – не унимается Иранон, а глава в ответ говорит: «Твои речи богохульны, поскольку боги Телота решили, что усердный труд – это хорошо. Боги обещают, что после смерти мы попадем в прекрасное место, где всегда будем отдыхать и жить среди такого холода, что разум наш не побеспокоит ни одна мысль, а глаза не отвлекутся на красоту… Здесь же мы должны служить, а тратить время на песни – глупо».
Пожалуй, «Искания Иранона» – самое оригинальное из всех произведений Лавкрафта в духе Дансени, так как ирландского автора оно напоминает только мелодичным слогом. Рассказ долго не появлялся в печати. Лавкрафт хотел опубликовать его в Conservative (последний выпуск которого был датирован июлем 1919 г.), но следующий номер вышел лишь в марте 1923 г., и к тому времени Говард, видимо, передумал печатать эту историю в своем журнале. Она хранилась в рукописном виде вплоть до 1935 г., когда наконец-то появилась в Galleon за июль-август.
Последнее откровенное подражание Дансени мы встречаем в рассказе «Другие боги» (14 августа 1921 г.). «Боги земли» покинули свою любимую гору Нгранек и ушли к «неведомому Кадату, что стоит в холодной пустыне, где не ступала нога человека». Случилось это после того, как некий Барзаи Мудрый из Ултара попытался взойти на гору Нгранек, чтобы взглянуть на богов. Барзаи был человеком ученым, читал «Семь тайных книг Хсана» и «Пнакотические рукописи далекого и холодного Ломара» и так много знал про богов, что очень хотел увидеть, как они пляшут на горе Нгранек. Он пускается в отважное путешествие вместе с другом, священником Аталем. Несколько дней они взбираются по зазубренному склону горы, и вот, ближе к окутанной облаками вершине, Барзаи кажется, что он слышит голоса богов. Прибавив скорость, он уходит далеко вперед от Аталя и кричит ему:
«Туман вовсе не густой, луна отбрасывает тени на склон, а голоса богов звучат высоко и пугливо – они боятся прихода Барзаи Мудрого, который сильнее, чем они… Свет луны мерцает, это боги танцуют в его лучах, скоро я увижу очертания пляшущих под луной богов… Свет тускнеет, богам страшно…»
Но при виде богов Барзаи испытывает ужас, потому что это «Другие боги! Другие боги! Боги преисподней, охраняющие слабых богов земли!» Барзаи уносится куда-то ввысь («Милостивые боги земли, я ведь падаю в небо!») и пропадает.
«Другие боги» – типичная и не самая интересная история о высокомерии. Дансени в своих работах не раз обращался к этой теме, к примеру в «Бунте речных божеств» (из сборника «Боги Пеганы») робкие домашние боги Эймес, Занес и Сегастрион заявляют: «Теперь мы играем в игры богов и убиваем людей ради удовольствия, теперь с нами не сравнятся даже боги Пеганы»[815]. Однако зазнавшихся богов ждет печальная участь от рук богов Пеганы.
При этом рассказ «Другие боги» интересен явными отсылками к другим произведениям Лавкрафта в стиле Дансени. Упоминание «Пнакотических рукописей» отсылает к «Полярису», написанному еще до знакомства Лавкрафта с творчеством Дансени, Ултар связывает историю с «Кошками Ултара», как и герой по имени Аталь – точно так же в том рассказе звали сына трактирщика. Большинство историй данного периода связаны друг с другом: в «Исканиях Иранона» говорится о Ломаре («Полярис»), а также о городах Траа, Иларнек и Кадатерон (из «Рока, покаравшего Сарнат»). Подобная взаимосвязь отсутствует лишь в «Белом корабле» (явная аллегория), «Дереве» (место действия – Древняя Греция) и «Селефаисе», где суть истории заключается в разнице между реальным миром Суррея и Селефаисом (плодом воображения Куранеса).
Получается, действие всех историй в стиле Дансени (и «Поляриса») происходит в едином вымышленном мире, однако этот мир нам показывают существующим в далеком прошлом на Земле, а не в чьем-то воображении, ведь ни один из рассказов этого периода, за исключением (в некотором роде) «Поляриса» и «Селефаиса», не относится к «сновидческим». Как уже говорилось ранее, судя по упоминанию «шести и двадцати тысяч лет», действие в «Полярисе» можно отнести к 24 000 г. до н. э. То же самое справедливо и для других произведений, вдохновленных Дансени: город Иб (из «Рока, покаравшего Сарнат») построили, «когда мир только зарождался»; в «Других богах» говорится о Ломаре и Ултаре, а значит, город Ултар (и рассказ «Кошки Ултара») относится к доисторической эпохе, как и «Искания Иранона», где тоже появляется Ломар и города из «Рока, покаравшего Сарнат» (еще раз обратите внимание на последнее предложение из «Исканий Иранона»: «Той ночью в Древнем мире погибло нечто молодое и прекрасное»).