Всего два географических объекта упоминаются в «Показаниях Рэндольфа Картера»: пик Гейнсвилл и болото Биг-Сайпресс. Важную роль играют и имена персонажей, так как доводы Джеймса Тернера[822] убедили меня, что действие все-таки относится к Флориде: Лавкрафт просто неправильно записал название известного города Гейнсвилл (правильное написание «Gainesville», у Лавкрафта «Gainsville»), а кипарисовые болота действительно чаще встречаются на юге страны, чем в Новой Англии. Если черпать информацию из более поздних рассказов, то можно заметить, что в «Серебряном ключе» (1926) Харли Уоррена называют «человеком с юга», а во «Вратах серебряного ключа» (1932–1933) – «мистиком из Южной Каролины». Напомню, что во время войны Лавмэн служил на военной базе Кэмп-Гордон в штате Джорджия – возможно, в письмах к Лавкрафту он описывал эту местность.
А вот имя Рэндольфа Картера дает нам неоднозначные сведения. В Новой Англии было много Картеров, да и Лавкрафт с детства слышал о Джоне Картере, который в 1762 г. основал первую газету Провиденса. В то время Лавкрафт, вероятно, уже знал (как он утверждает в письме от 1929 г.), что Джон Картер происходил из знаменитого рода Картеров из Вирджинии: «Меня всегда интересовал переход рода из Вирджинии в Новую Англию, поэтому в моих рассказах часто встречается персонаж по имени Рэндольф Картер»[823]. В связи с этим можно подумать, что в «Показаниях Рэндольфа Картера» действие все же происходит в Новой Англии, тем более что именно к данному региону относятся события всех остальных историй о Рэндольфе Картере («Неименуемое», 1923; «Серебряный ключ», 1926; «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата», 1926–1927; «Врата серебряного ключа»). Правда, в более поздних рассказах Картер становится жителем Бостона. Обычно Лавкрафт открыто показывает, что действие связано с Новой Англией, и даже в «Усыпальнице», где не говорится о четкой привязке к местности, автор все равно упоминает «новоанглийский диалект» и «бостонских аристократов», так что отсутствие такого рода деталей в «Показаниях Рэндольфа Картера» бросается в глаза. Вероятно, Лавкрафт пытался сохранить в рассказе атмосферу сна, ведь даже в показаниях Картера много пробелов и провалов в памяти, как будто и ему самому все приснилось.
При этом многие детали и даже языковые выражения перекочевали из письма в рассказ в неизменном виде. Этот сон, как считал Лавкрафт, приснился ему после длительного обсуждения «странной» прозы, во время которого Лавмэн порекомендовал большое количество книг и авторов (возможно, в том числе Бирса?), неизвестных Лавкрафту. К сожалению, переписку между Лавмэном и Лавкрафтом за этот период обнаружить не удалось, поэтому суть их дискуссии нам неизвестна. Так вот, в письме к «Галломо» Говард сообщает, что во сне не понимал, зачем они пришли на кладбище: «По некой ужасающей, но неведомой нам причине мы оказались на очень странном и древнем кладбище… Он [Лавмэн], видимо, прекрасно понимал, что ему предстоит сделать, да и я вроде бы догадывался, но никак не мог вспомнить!» В письме также сообщается, что во сне Лавмэн получил какие-то тайные знания из «старинных книг», и тут Лавкрафт поясняет: «У Лавмэна, как вы знаете, огромная коллекция редких первых изданий и других сокровищ, милых сердцу библиофила». Харли Уоррену приписывается то же самое (Картер рассказывает о его «обширном собрании странных и редких книг на запретные темы»). Впрочем, в истории Лавкрафт все-таки решил объяснить, почему герои отправились на кладбище: «Помню, я вздрогнул, увидев выражение его лица за ночь до того, что произошло, когда он без конца твердил о своей теории, согласно которой некоторые трупы не подвержены разложению – тысячи лет они лежат в гробницах, твердые и мясистые, как при жизни».
Картер заявляет, что узнал об этом из «демонической книги, которую… он получил издалека и носил с собой в кармане». Многие считают, что речь идет о «Некрономиконе», знаменитой вымышленной книге запретных знаний, однако это маловероятно. Картер также говорит, что прочитал все книги из библиотеки Уоррена на известных ему языках, из чего можно сделать вывод, что Картер, помимо английского, знал как минимум латынь, греческий, французский и немецкий, а некоторые издания были еще и на арабском. Что касается «демонической книги», по словам Картера, она была «написана неизвестными мне символами», то есть не на арабском или другом языке из тех, которые он знал. Затем Картер сообщает, что книга эта из Индии. Позже Лавкрафт признавался, что существовало всего четыре варианта «Некрономикона» – на арабском, греческом, латыни и английском, значит, у Картера была какая-то другая книга.
Если сравнить отрывки с описанием кладбища, станет ясно, что Лавкрафт заимствовал части рассказа прямо из письма (вероятно, по памяти):
«Вот что привиделось мне во сне – жуткая низина, поросшая омерзительного вида травой, длинной и жесткой, из которой торчали надгробия и разлагающиеся таблички. На склоне холма виднелось несколько совсем обветшалых захоронений. Мне показалось, что до нашего с Лавмэном прихода ни одно живое существо многие века не ступало по этой земле».
«Мы пришли на древнее кладбище, такое древнее, что от вида множества признаков разложения меня затрясло. Оно располагалось в глубокой сырой низине, заросшей травой, мхом и странными ползучими сорняками. Мое воображение связало едва уловимое зловоние с гниющими надгробиями. Повсюду были признаки запустения и обветшалости, и я никак не мог отделаться от мысли, что до нас с Уорреном несколько веков никто не вторгался в эту мертвую тишину».
Описание из письма уже вызывает страх, а сам рассказ – тем более. Такие параллели можно проследить на протяжении обеих работ, вплоть до бесконечного упоминания «тускнеющего полумесяца». И в письме, и в рассказе Лавмэн-Уоррен и Лавкрафт-Картер останавливаются у одной старинной гробницы, лежащей прямо на земле; у Лавмэна-Уоррена не получается вскрыть ее лопатой, и Лавкрафт-Картер пробует ему помочь. Под крышкой обнаруживаются уходящие далеко вниз ступени, но ужасная вонь заставляет их обоих на мгновение замереть на месте (во сне Лавкрафта явно были задействованы все органы чувств). Лавмэн-Уоррен заставляет Лавкрафта-Картера остаться наверху (как в письме, так и в рассказе говорится, что у Лавкрафта-Картера не самые крепкие нервы), а сам спускается в усыпальницу. Напарник возражает, но Лавмэн-Уоррен непреклонен и грозит бросить всю затею, если Лавкрафт-Картер будет упрямиться. В письме Лавмэн угрожал заменить Лавкрафта неким «доктором Берком», в рассказе ничего такого нет. Также в письме можно найти еще одну примечательную деталь, не вошедшую в историю: «Здесь не место тому, кто даже военную медкомиссию пройти не может», – сказал в какой-то момент Лавмэн Лавкрафту. К тому времени прошло уже два с половиной года с тех пор, как в НГРА и армии США отклонили кандидатуру Лавкрафта, а его подсознательно все еще мучил отказ. Тем не менее двум главным героям удается оставаться на связи с помощью какого-то устройства на основе телефонного кабеля, и в обоих источниках Лавмэн-Уоррен заявляет: «Проводов у меня столько, что можно обвить всю землю!» Звучит не очень правдоподобно, однако в атмосфере повествования на это почти не обращаешь внимания.
Спускаясь в склеп, Лавмэн-Уоррен с изумлением докладывает Лавкрафту-Картеру о том, что он видит. В рассказе восклицания Уоррена детально проработаны и занимают несколько выделенных курсивом абзацев, однако его удивление сменяется ужасом, когда он сталкивается с безымянным существом и кричит оставшемуся наверху другу: «Сматывайся!» Это слово несколько раз повторяется и в письме, и в рассказе, и в кои-то веки Лавкрафт отказался от своего характерного напыщенного стиля, чтобы продемонстрировать весь ужас ситуации. Получилось куда удачнее, чем в случае Джо Слейтера, который в «По ту сторону сна» простым языком поведал о том, что в него вселилась неземная сущность, ведь в том произведении мы в основном узнавали обо всем через слова грамотного рассказчика. Очень быстро Лавкрафт научится применять типичное для захолустных мест Новой Англии наречие, с помощью которого легче вызвать чувство омерзения к персонажу, чем высокопарным слогом с чередой нанизанных друг на друга прилагательных. Также он стал использовать характерный для Дансени поэтически-прозаический стиль, поэтому тяжеловесный язык ранних работ в духе Джонсона сменился более подвижной и разнообразной прозой.
В остальном «Показания Рэндольфа Картера» очень схожи по стилю с пересказом сна из письма. Естественно, Лавкрафт не объясняет, кто произносит последнюю фразу (и тем более на английском), а на протяжении всего рассказа переполненный эмоциями Картер называет его просто «существом». Это слово повторяется много раз и наводит на мысль, что речь определенно идет о материальном создании, а не о привидении или духе, таким образом косвенно подтверждается, что Лавкрафт был сторонником материализма. Некоторых читателей может расстроить отсутствие каких-либо объяснений по поводу странного существа, однако Лавкрафт желал сохранить присущую кошмару атмосферу, а во сне он понятия не имел, что это за создание.
Лавкрафт всю жизнь считал «Показания Рэндольфа Картера» одним из своих любимых рассказов, возможно потому, что с помощью этой истории ему удалось зафиксировать очень яркий и запоминающийся сон, а не просто добиться успехов в «странном» жанре. Рассказ впервые опубликовали в журнале У. Пола Кука Vagrant в мае 1920 г.
Вскоре после «Показаний Рэндольфа Картера» Лавкрафт взялся за проект, который вновь обозначил заметный сдвиг в его системе художественных взглядов от поэзии и эссе к прозе. Примерно в начале 1920 г. он завел «Тетрадь для творческих заметок», о цели и содержании которой так рассказывал в кратком предисловии к самой тетради в 1934 г.: «Здесь содержатся идеи, образы и цитаты, записанные на бегу для последующего использования в “странной” прозе. Полноценных сюжетов среди заметок почти не найдешь – только намеки или случайные впечатления, которые должны были задействовать память или воображение. Источники совершенно разные – сны, прочитанные книги, повседневные события, праздные размышления и так далее». Дэвид Э. Шульц подготовил выдающееся издание «Тетради» с комментариями и показал, что почти все записи Лавкрафта (а всего их было 222) нашли свое отражение в его рассказах и даже в «странной» поэзии. Источники некоторых заметок до сих пор неизвестны, но многие были установлены и подтверждают слова Лавкрафта об их разнообразии: практически каждая книга, сон или событие в личной жизни оставляли свой след на воображении Лавкрафта.