Weird Tales за сентябрь 1925 г.
Еще одно произведение, которым по праву гордился Лавкрафт, – «Некоторые факты о покойном Артуре Джермине и его семье». Рассказ написан вскоре после «Храма», вероятно, осенью того же года. В коротенькой истории, очень лаконичной по сравнению с витиеватым языком некоторых его ранних рассказов, автор поведает нам о том, почему сэр Артур Джермин однажды ночью окунулся в масло и поджег себя. Он был родом из уважаемой, но странноватой семьи. В восемнадцатом веке сэр Уэйд Джермин считался «одним из величайших исследователей Конго», но попал в сумасшедший дом, когда заявил о существовании «доисторической белой конголезской цивилизации». Из Конго он вернулся с женой – по слухам, дочерью португальского торговца, – которую никто никогда не видел. Его потомки обладали очень своеобразной внешностью и умом. В середине девятнадцатого века некий сэр Роберт Джермин убил почти всю свою семью и коллегу по изучению Африки, который привез из региона исследований Уэйда множество причудливых историй (и, возможно, кое-что еще).
Артур Джермин хочет восстановить доброе имя семьи, продолжая работу сэра Уэйда и отстаивая его взгляды. Исследуя сообщения о белой обезьяне, которая стала богиней первобытной африканской цивилизации, в 1912 г. он находит старые развалины, но подтверждение истории о белой обезьяне получает лишь от бельгийского ученого, приславшего в дом Джермина ящик с мумией. На полуразложившемся теле сохранился медальон с гербом семьи Джермин, а лицо невероятно похоже на самого Артура. Увидев все это, Артур обливает себя маслом и поджигает.
Эта вроде бы прямолинейная история – сэр Уэйд женился на богине-обезьяне, на чьих потомках отразились и физические, и психические особенности такого неестественного союза, – в действительности сложнее, чем кажется на первый взгляд. Вспомним оглушительное начало рассказа, один из самых известных отрывков из прозы Лавкрафта:
«Жизнь – отвратительная штука, а среди наших познаний о ней временами проступают такие дьявольские оттенки истины, что она кажется после в тысячу раз отвратительнее. Наука, угнетающая нас своими поразительными открытиями, возможно, в итоге и уничтожит человечество, если мы еще останемся отдельным видом, ведь разум смертного не способен познать бесконечные запасы ее невообразимых ужасов».
Основной смысл здесь заключен в словах «если мы еще останемся отдельным видом»: довольно обобщенное утверждение, поскольку вывод о «нечеловечности» людей не следует из единственного случая смешения рас. Теперь вернемся к «доисторической белой конголезской цивилизации», описываемой так: «Эту местность населяли существа, наполовину родом из джунглей и наполовину – из невероятно древнего города, поразительные создания, которых даже Плиний не смог бы описывать без скептицизма, твари, родившиеся после того, как гигантские обезьяны заполонили умирающий город со всеми его стенами и колоннами, склепами и странными орнаментами». В этом и заключается вся суть рассказа, поскольку Лавкрафт наводит на мысль, что обитатели города не только стали «недостающим звеном» между обезьяной и человеком, но и положили начало всей белой цивилизации. Для расиста вроде Лавкрафта подобное пострашнее любого отдельного случая смешения рас. Естественно, «белая обезьяна», на которой женился сэр Уэйд, не принадлежала к давно вымершей первоначальной белой расе, а оказалась помесью обезьян с потомками данной цивилизации. Иначе с чего бы этой обезьяне вдруг быть «белой»?
В рассказе подразумевается, что вся белая цивилизация зародилась на основе этой первобытной африканской расы, погубившей себя из-за смешения крови с обезьянами. «Если б мы знали, кто мы такие, то лучше поступили бы так же, как сэр Артур Джермин [то есть покончили бы с собой]», – заявляет рассказчик в самом начале истории, и его словам можно дать лишь одно объяснение: пусть среди наших ближайших предков нет белой обезьяны, все мы являемся результатом кровосмешения. В более широком смысле Лавкрафт хотел показать, что разница между людьми и обезьянами не так уж велика – и не только в случае семьи Джерминов, но и для всех нас. Вспомним отрывок из его статьи «У корней» (1918): «Мы должны понимать, что в основе каждого животного под названием “человек” лежит дикость… цивилизация – просто тонкая оболочка, под которой чутко спит зверь, готовый пробудиться в любой момент».
Из двух комментариев автора мы можем узнать, как зародилась идея данного рассказа. «Единственная моя история, которую будут публиковать частями, это “Артур Джермин”, и я написал ее как раз для такой формы»[830], – сообщал он в письме Артуру Харрису. Рассказ писался специально для журнала Wolverine (под редакцией Хораса Л. Лоусона), где вышел в номерах за март и июнь 1921 г. Повествование аккуратно делится на две части: первая посвящена истории рода Джерминов, вторая – истории от лица самого Артура. Второй комментарий дает еще больше информации:
«Идея [“Артура Джермина”] пришла ко мне необычным образом, никак не связанным с той атмосферой, которая создается в рассказе. Кое-кто долго уговаривал меня почитать работы мятежных современников – молодых ребят, которые выведывают все вокруг, раскрывая мерзкие скрытые мотивы и тайные пороки, и я едва не уснул над робким пустословием Андерсона в его “Уайнсбург, Огайо”. Прославленный Шервуд, как вам известно, обнажил мрачную область в жизни многих белых поселений, и я вдруг подумал, что в своем “странном” жанре мог бы придумать какой-нибудь секрет, связанный с происхождением человечества, по сравнению с которым самые страшные разоблачения Андерсона покажутся всего лишь ежегодным отчетом воскресной школы. Вот так и появился “Артур Джермин”»[831].
Именно в то время (возможно, под влиянием Фрэнка Белнэпа Лонга) Лавкрафт старался осовременить свои произведения и для этого изучал творчество модернистов. Судя по приведенному выше отрывку, Лавкрафт начал осознавать, что «странная» литература может быть не менее удачным способом общественной критики, чем самый мрачный реализм. В «Артуре Джермине» он только понемногу нащупывал эту новую идею, а окончательно развил ее уже в «Тени над Иннсмутом».
Как упоминалось ранее, «Некоторые факты о покойном Артуре Джермине и его семье» напечатали частями в Wolverine за март и июнь 1921 г. После этого рассказ впервые вышел под оригинальным названием (в соответствии с сохранившимся машинописным текстом) лишь в недавнем исправленном издании. В колонке «Вивисектор» за ноябрь 1921 г. появился хвалебный отзыв Альфреда Галпина:
«В рассказе мистера Лавкрафта “Некоторые факты о покойном Артуре Джермине и его семье” мы видим еще одну сторону его мрачного, но могущественного таланта. Рассказ превосходно написан, лаконичен, а вводный и заключительный абзацы, как всегда, эффектны. Сама история, пожалуй, уступает другим фантазиям мистера Лавкрафта, но бесспорно является оригинальной – здесь вы не найдете заимствований из По, Дансени и других его любимых авторов. Если и искать сходство, то лично я поставил бы этот рассказ на одну полку с лучшими работами Бирса, ничуть не опасаясь за репутацию представителя ОАЛП»[832].
Сравнение с Бирсом кажется слегка натянутым, поскольку сходство можно проследить только в относительной простоте стиля и мрачном пессимизме вступительной части рассказа. Насчет «бесспорной оригинальности» тоже есть некоторые сомнения. Никаких прямых заимствований я действительно не обнаружил, однако в апреле 1912 г. в Cavalier (журнале из серии Munsey) появился роман Патрика Галлахера «Обезьяна у штурвала», в котором, по словам Сэма Московица, рассказывалось, как «корабль остался без первого помощника капитана, и вместо него взяли получеловека-полуобезьяну с острова»[833]. Не мог ли этот роман вдохновить Лавкрафта на написание «Артура Джермина»? «Я читал все номера Cavalier»[834], – утверждал Лавкрафт, значит, «Обезьяна у штурвала» тоже не прошла мимо него. Сам я этот роман не читал, поэтому могу отметить лишь общее сходство задумки с рассказом Лавкрафта.
На очереди у нас рассказ «Поэзия и боги», опубликованный в United Amateur за сентябрь 1920 г. Авторами были указаны «Анна Хелен Крофтс и Генри Паже-Лоу». Помимо двух историй, написанных вместе с Уинифред Вирджинией Джексон, это единственный случай сотрудничества Лавкрафта с женщиной-писателем, результат которого опубликовали за его подписью (под псевдонимом). Кто-то считает, что и Анна Хелен Крофтс – тоже выдуманное имя, однако оно числится в списках ОАЛП вместе с адресом (Вест-мейн-стрит, № 343, в г. Норт-Адамс, штат Массачусетс, ближе к северо-западной границе штата). Как Лавкрафт связался с Крофтс и почему решил написать совместный рассказ – неизвестно. Ни сама история, ни соавтор не упоминаются ни в одном письме.
«Поэзия и боги» – довольно сентиментальная история о девушке по имени Марсия, которая «внешне выглядела как типичное дитя современной цивилизации», хотя ощущала, что не соответствует своей эпохе. Она берет журнал и читает белые стихи – и вдруг уносится в сон, в котором Гермес переносит ее на гору Парнас, где проводит собрание Зевс. У Корикийской пещеры сидят шесть человек: Гомер, Данте, Шекспир, Мильтон, Гёте и Китс. «Этих посланников отправил Бог, чтобы люди узнали – Пан жив, он просто спит, а Господь обращается к человеку через поэзию». Зевс обещает показать Марсии «самого юного из наших посланников», чья поэзия восстановит порядок в хаосе современной жизни. Позже она встречает этого «молодого поэта, к ногам которого пал весь мир», и его стихи вызывают у Марсии радостный трепет.
Это один из самых необычных рассказов Лавкрафта, затрагивающий нетипичную для него тематику. Кто побудил его сочинить такую историю? В подписи имя Крофтс стоит первым, но это еще ничего не значит – Говард мог просто по-джентльменски уступить даме. Язык здесь однозначно лавкрафтовский, так что же тогда в рассказ привнесла Крофтс? Стиль отчасти напоминает произведения Дансени, особенно с учетом объемных речей Гермеса, обращенных к Марсии, хотя на самом деле этот отрывок похож на перевод из греческой или латинской литературы. Сделать главным героем женщину, возможно, решила Крофтс, да и описание ее наряда («в вечернем черном платье с глубоким вырезом») вряд ли придумал такой далекий от действительности Лавкрафт.