, / А в странных бесконечностях даже смерть может умереть»), приписываемого Абдулу Альхазреду, который впервые появляется именно в этом рассказе Лавкрафта. Более поздняя запись из тетради (№ 59) однозначно описывает сон, на котором основана история: «Человек в странной подземной комнате – толкает бронзовую дверь – на него обрушивается поток воды».
«Безымянный город» примечателен тем, что ровно десять лет спустя Лавкрафт взял из него основу сюжета – ученый исследует заброшенный город и пытается расшифровать барельефы на стенах – и написал не только правдоподобную, но и невероятно впечатляющую повесть «Хребты безумия». Здесь мы даже сталкиваемся с тем же отчаянным самовнушением, когда главный герой старается убедить себя, что существа (на сей раз внеземного происхождения), изображенные на барельефах, – не основатели города, а некие символы, нарисованные человеком, однако и данный момент проработан более убедительно и психологически тонко.
«Болото Луны», как уже известно, было написано специально к собранию любителей в Бостоне в честь Дня святого Патрика, и это вполне традиционная история о сверхъестественной мести. Деннис Бэрри приезжает из Америки в Килдерри (Ирландия), чтобы выкупить родовой замок, и решает осушить болото на своей территории: «Несмотря на всю его любовь к Ирландии, Америка сильно повлияла на Бэрри, и он не мог вынести мысли о том, что земля под торфом пропадает зря». Сельские жители отказываются ему помочь, боясь побеспокоить болотных духов, поэтому Бэрри нанимает приезжих рабочих, и те быстро берутся за дело, хотя их мучают странные тревожные сны. Однажды ночью рассказчик, друг Бэрри, просыпается и слышит звуки свирели, «безумную причудливую мелодию, напомнившую мне о танцах фавнов на далекой Менало» (любопытная отсылка к «Дереву»). Рабочие танцуют, словно под гипнозом, вместе с «необычными призрачными существами в белом, если на кого и похожими, так на бледнокожих задумчивых наяд из источников, питающих болото». На следующее утро они ничего не помнили о событиях прошлой ночи. Снова приходит ночь, и события достигают кульминации: опять слышны звуки свирели, и рассказчик видит «облаченных в белое болотных духов», скользящих в сторону глубокой части болота, а за ними – завороженные рабочие. Вспыхнул луч лунного света, и «на этой мертвенно-бледной тропе, как представилось моему разгоряченному воображению, начала медленно извиваться какая-то тень, будто сражавшаяся с невидимыми демонами». Тенью оказался Деннис Бэрри, которого забрали духи, и больше его никто не видел.
Из-за сверхъестественной кары в «Болоте Луны» – духи природы мстят за надругательство людей над их святыней – история кажется очень заурядной, хотя языковый стиль здесь выразительный и при этом довольно умеренный. Как ни странно, спустя двенадцать лет Лорд Дансени напишет роман «Проклятие мудрой женщины» (1933), основанный, по большому счету, на той же идее, но более удачный по структуре и глубине проработки темы. Рассказ Лавкрафта, до его смерти публиковавшийся лишь один раз в Weird Tales за июнь 1926 г., естественно, никак не мог повлиять на Дансени.
Последним рассказом, который мы рассмотрим в этой главе, будет «Изгой». Считается, что это классическое произведение Лавкрафта, отражающее всю его жизнь и взгляды, однако я в этом сомневаюсь. Данную историю очень часто переиздают, поэтому ее сюжет хорошо известен. Странный герой провел свою жизнь в полном одиночестве, не считая присматривавшего за ним старика, и вот он решает покинуть старинный замок и перелезть через самую высокую его башню, чтобы увидеть мир. С большим трудом он забирается на башню и испытывает «истинное наслаждение: сквозь узорную железную решетку спокойно блестела полная луна, которую я прежде видел лишь во снах и неясных видениях, что недостойны зваться воспоминаниями».
Однако герой вдруг испытывает ужас, потому что находится не высоко над землей, а на уровне «твердой поверхности». Ошеломленный, он бредет по парку среди деревьев, где стоит «древний, увитый плющом замок», который кажется ему «до безумия знакомым и все же удивительно чужим». Изнутри доносятся звуки шумного веселья. Рассказчик проникает в замок через окно, но в этот момент «произошло нечто совершенно ужасное»: все присутствующие разбежались кто куда, словно увидели нечто отвратительное, и герой остается один на один с чудовищем, напугавшим толпу людей. Ему кажется, что он уже встречал это существо «за золотым арочным проходом, ведущим к еще одной знакомой комнате», и герою наконец-то удается получше его рассмотреть:
«Не осмелюсь даже описать это создание, в котором смешалось все самое жуткое, нечистое и омерзительное. Отвратительный призрак древности, разложения и одиночества, гниль пагубной раскрытой тайны, жуткое разоблачение, которое матушка-природа обычно старается скрыть от чужих глаз. Видит бог, оно не принадлежало нашему миру, – или принадлежало, но очень давно, – хотя, к моему собственному ужасу, в его изъеденной плоти и торчащих костях я заметил гнусную пародию на человеческий облик, и от его заплесневелого и разлагающегося вида стало еще страшнее».
Герой пытается сбежать от монстра, но вместо того чтобы сделать шаг назад, случайно подается вперед и касается «гнилой вытянутой лапы монстра, стоявшего под золотой аркой». Только тогда он замечает, что арка «на ощупь как холодная и твердая поверхность зеркала».
С точки зрения сюжета «Изгой» – рассказ довольно бессвязный. В каком таком замке обитает герой? Если он действительно находится под землей, как герою удается гулять по «бескрайним лесам» вокруг него? Учитывая эти и некоторые другие расхождения (если придерживаться стандартов строгого реализма), а также эпиграф из «Кануна Святой Агнессы» Китса («Той ночью Барону снились многие несчастья, / И всех его гостей… / Мучили кошмары»), Уильям Фулвайлер предполагает, что действие рассказа происходит во сне[860], что могло бы объяснить кажущиеся «нелогичными» детали истории. Однако на этом сложности сюжета не заканчиваются. По тому, с каким замешательством герой смотрит на современный облик увитого плющом замка (и на тропинку, «где лишь обломки напоминают, что прежде здесь пролегала всеми позабытая дорога»), можно понять, что Изгой – давно умерший предок нынешних обитателей замка. Раз он появился на самой высокой башне подземного замка, значит, до этого находился в комнате «с большими мраморными полками, на которых стояли отвратительные продолговатые ящики пугающих размеров», то есть в усыпальнице, расположенной под домом. Если Изгой на самом деле является давним предком нынешних жителей, то непонятно, как ему удалось выжить или восстать из мертвых спустя столько времени.
Финал истории, когда Изгой касается зеркала и понимает, что он и есть чудовище, вряд ли удивит читателя, хотя Лавкрафт ловко откладывает раскрытие тайны до самого конца, а перед этим кратко отмечает, что произошло с героем дальше: он забывает все случившееся, но не может вернуться в подземный замок и теперь «летает среди ночных ветров вместе с насмешливыми и дружелюбными демонами, а днем играет в катакомбах Нефен-Ка в скрытой долине Хадата близ Нила». Однако именно кульминационный момент прикосновения к зеркалу справедливо считается символичным для многих работ Лавкрафта. Дональд Р. Берлесон пишет:
«Этот гнилой палец, касающийся зеркала, запускает колебание, которое отразится разной тональностью и интенсивностью во всех остальных прозаических творениях Лавкрафта… Главная тема душераздирающих последствий самопознания – основополагающая идея, которая будет подпитываться другими мыслями, как море подпитывается реками»[861].
Многие исследовали пытались найти литературный источник, повлиявший на этот образ. Колин Уилсон[862] видит сходство с классической историей Э. По о двойниках «Вильям Вильсон» и сказкой Уайльда «День рождения инфанты», в начале которой двенадцатилетнюю принцессу описывают как «самую прекрасную и красиво одетую», а затем выясняется, что она «ужаснейшее чудовище на свете со странными нечеловеческими пропорциями, горбом на спине и перекошенными конечностями, огромной болтающейся головой и гривой черных волос»[863]. Джордж Т. Уэтцел[864] предполагает заимствование из любопытного рассказа Натаниэля Готорна «Фрагменты из дневника одинокого человека», где во сне герой обнаруживает следующее: «Не успел я сделать и шага вперед, как заметил зеркало в глубине ближайшей лавки. При первом же взгляде на собственные очертания я проснулся с ощущением ужаса и омерзения от самого себя. Неудивительно, что все в городе от меня разбегались! Я прогуливался по главной улице в погребальном саване!» Не стоит забывать и о знаменитом отрывке из «Франкенштейна»:
«Я восхищался идеальным видом селян – их изяществом, красотой и нежной кожей, а увидев себя в прозрачном озерце, пришел в ужас! Отпрянул поначалу, не в силах поверить, что на самом деле вижу собственное отражение, потом все-таки осознал, что я и есть чудовище, и меня переполнило чувство отчаяния и досады»[865].
Заимствование из Мэри Шелли кажется более вероятным, тем более что сцена, в которой Изгой проникает в замок через окно и пугает собравшихся там людей, тоже напоминает «Франкенштейна»: «Зашел я в один из лучших [домов], однако едва ступил внутрь, как закричали дети, а одна женщина и вовсе упала в обморок»[866]. Менее известным источником влияния могла стать история Лиллиан Б. Хант «Человек в зеркале», опубликованная в All-Story Weekly от 2 сентября 1916 г. В этом рассказе герой тоже узнает о своей ужасной внешности, только когда видит себя в зеркале.