[897]. В воспоминаниях о Лавкрафте Соня почти ничего не рассказывает о предыдущем браке, зато несколько любопытных фактов мы узнаем у Альфреда Галпина:
«Ее первый брак в России [sic] был ужасно несчастливым, она постоянно ссорилась с мужем, человеком жестоким. “Знаешь, Альфред, я пережила такое, чего никогда до меня не испытывало ни одно существо на земле!” Во время одной из ссор – возможно, последней? – “я подошла к окну” и сказала: “Георгий Федорович, если вы еще хоть на шаг ко мне приблизитесь, я выпрыгну!”»[898]
Непонятно, кто имелся в виду под Георгием Федоровичем, – вероятно, Галпин просто неправильно запомнил имя. Сэмюэл Грин умер в 1916 г., предположительно совершив самоубийство.
Соня училась на заочных курсах в Колумбийском университете и нашла «высокооплачиваемую руководящую должность в модном магазине женской одежды на Пятой авеню»[899], где зарабатывала 10 тысяч долларов в год – примерно в 5–10 раз больше того, чем за тот же период мог получить Лавкрафт. Речь идет о фирме «Ферл Хеллерс», у которой было два магазина – на Западной 57-й улице, № 36, и на Восточной 46-й улице, 9. Соня, специализировавшаяся на шляпах, скорее всего, работала в первом из них, поскольку в автобиографии утверждала, что магазин находился «в паре домов к западу от Пятой авеню»[900]. Она жила в доме № 259 на Парксайд-авеню – тогда эта часть Бруклина под названием Флэтбуш считалась престижной.
Лавкрафт подробно рассказывает о Соне (наверняка с ее слов) в разделе новостных заметок United Amateur за сентябрь 1921 г., отзываясь о ней очень хвалебно:
«Миссис Грин родилась в России и происходит из знаменитого рода художников и педагогов. В детстве она переехала в Соединенные Штаты, по собственной инициативе получила серьезное образование, выучила несколько языков и теперь хорошо разбирается в литературе и философии современной Европы. Среди членов любительского сообщества еще не было таких знатоков континентальной литературы…»
«Очень привлекательная женщина с пышными формами», – так описывал ее внешность Кляйнер. Галпин использовал ту же фразу, рисуя при этом более подробный портрет:
«Когда в Мэдисоне [в 1921 или 1922 г.] она стала частью моей скрытной студенческой жизни, посвященной чтению, я почувствовал себя точно воробей, замерший перед коброй. Обладательница пышных форм, прелестных темных глаз и волос, она держалась слишком величественно, чтобы напоминать героиню Достоевского, и скорее наводила на мысль о “Войне и мире”, а именно об отрывках, посвященных сражениям. Проявляя дух свободы и просвещения, она называла себя человеком уникальной глубины и поразительной страсти и побуждала меня Писать, Делать, Творить».
Соня моментально увлеклась Говардом. «Едва мы вернулись в Бруклин, она отыскала всех друзей Лавкрафта, в том числе и меня, и все время о нем расспрашивала», – замечает Кляйнер. Соня откровенно признается, что при первой встрече «восхитилась им как личностью, но не его внешним видом». Лавкрафт был высоким и худым, с выпирающей челюстью, а также, вероятно, страдал от проблем с кожей и растительностью на лице. Держался он наверняка официально и натянуто, да и его старомодный стиль в одежде мог поначалу оттолкнуть женщину, хорошо разбиравшуюся в моде.
Однако между ними быстро завязалась переписка. Соня написала ему уже в июле 1921 г. (в середине или в конце), к тому времени уже прочитав некоторые рассказы Лавкрафта, выходившие в любительской прессе. Лавкрафт открыто заявлял, что ему нравится Соня – по крайней мере, в интеллектуальном плане: «У миссис Грин острый, восприимчивый ум и широкий кругозор, однако ей еще предстоит научиться объективному мышлению, чтобы взвешивать всю информацию независимо от того, насколько приемлемой она кажется. Миссис Грин станет отличным дополнением на философской арене ОАЛП…»[901]
Итак, пока что речь не шла о взаимном влечении с первого взгляда – Говард и Соня сошлись только на почве интеллекта и близких по духу мыслей. А как же Уинифред Вирджиния Джексон, с которой у Лавкрафта как раз в то время (согласно указанному ранее источнику) было что-то вроде романа? Среди немногочисленных упоминаний съезда НАЛП 1921 г. имя Джексон нигде не встречается, хотя она наверняка тоже там присутствовала (пусть и была преданным членом ОАЛП). Последнее из сохранившихся писем Лавкрафта к Джексон написано 7 июня 1921 г., через две недели после смерти его матери, и в нем содержатся следующие интересные утверждения:
«Справедливо будет сказать, что в моей матери вы потеряли друга, пусть никогда напрямую и не общались с ней, а она же была одним из самых первых и страстных почитателей ваших работ… Если вам интересно, как в последнее время выглядела моя мать, прикладываю снимок – боюсь, не самый удачный, – который я сделал осенью прошлого года. Внешность у нее была настолько же солидной, насколько моя непритязательна, и в молодости она вполне могла бы посоперничать с вами во внешнем превосходстве»[902].
Кеннет У. Фейг-мл. иронично подмечает: «История умалчивает о том, как относилась мисс Джексон к человеку, который прислал ей снимок матери и делал комплименты ее собственной красоте…»[903] Впрочем, письмо Лавкрафта все равно было очень формальным, и мне с трудом представляются какие-либо близкие отношения между ним и Джексон. Возможно, эту связь (если можно так выразиться) как раз поощряла Сьюзи, которой Уинифред наверняка понравилась бы куда больше, чем Соня, если бы она дожила до встречи с ней. После этого письма Уинифред нигде не упоминается.
Соня решила взять дело в свои руки: сама приехала к Говарду в Провиденс на 4–5 сентября и остановилась в отеле «Краун». Уинифред ни разу не навещала Лавкрафта в его родном городе, Соня же, вероятно, ради него взяла отгул на работе (5 сентября приходилось на понедельник). Как и всем приезжим гостям, Лавкрафт показал Соне старинные сокровища Провиденса, сводил ее в дом № 598 и познакомил с тетей Лиллиан («Обе друг другу очень понравились, и тетушка с тех пор не устает петь дифирамбы в адрес мадемуазель Г.»[904]), после чего Соня пригласила Говарда вместе с тетей на обед в свой отель. К тому моменту Лиллиан уже успела пообедать и от еды отказалась, Лавкрафт заказал кофе и мороженое. Наверное, они просто не хотели пользоваться щедростью Сони, которая без стеснения предложила оплатить счет. Снова прогулка по историческим местам, включая «уединенное спокойствие» кампуса Брауновского университета. На следующий день Соня все-таки уговорила Говарда и Лиллиан нормально пообедать с ней в «Краун», а вскоре после этого села на поезд до Нью-Йорка (ехать предстояло пять часов). Лавкрафт вновь всячески ее нахваливал: «Мадемуазель Г. – человек поразительных качеств, искренне щедрая и добрая, а ее ум и преданность искусству заслуживают высокого признания. Из-за непостоянства, присущего людям континентального и неарийского происхождения, внимательный наблюдатель не должен игнорировать серьезность ее работы и лежащее в ее основе образование»[905].
Перед отъездом Соня уговаривала Лавкрафта принять участие в «съезде чудаков» (как назвал его Говард в том же письме) в Нью-Йорке, где будут присутствовать Сэмюэл Лавмэн и Альфред Галпин из Кливленда, Лавкрафт из Провиденса, а также жители Нью-Йорка – Фрэнк Белнэп Лонг, Рейнхард Кляйнер и Джеймс Ф. Мортон. Лавкрафта идея заинтересовала, однако он сомневался, удастся ли воплотить ее в жизнь.
Между тем вклад Сони в любительскую журналистику не ограничивался финансовой помощью. В октябре 1921 г. вышел первый из двух номеров ее журнала Rainbow, где Лавкрафт вместе с узким кругом коллег-любителей выражал себя самым разными способами: в стихах, прозе, эссе и полемике. В первом выпуске появилось серьезное эссе Галпина «Ницше как истинный пророк», «Ницшеанство и реализм» Лавкрафта, стихотворения Рейнхарда Кляйнера, Сэмюэла Лавмэна, Джеймса Ф. Мортона и самой Сони и редакторская колонка «Любительская журналистика и редактор» (также за авторством Сони). Ее «Ода Флоренс» – сентиментальный стишок, посвященный дочери, а вот «Mors Omnibus Communis (написано в больнице)» – уже более интересное произведение. Лавкрафт признавался, что помогал Соне с правкой этого стихотворения[906], и в нем действительно можно увидеть черты и мысли, присущие поэзии самого Лавкрафта (в том числе старомодные элизии[907], которых не было в «Оде Флоренс»):
И под смертельный стон и крик
Под лезвием напрасного ножа
Они молят богов окончить этот сон,
Гибельный сон под названием жизнь.
Как сообщается в колонке редактора, «Ницшеанство и реализм» Лавкрафта (в названии эссе в журнале закралась опечатка) – «статья, взятая из личной переписки и изначально не предназначавшаяся для публикации». Лавкрафт подтверждал, что отрывки для материала взяты из двух его писем к Соне[908]. К сожалению, из всей обширной и исключительно интересной переписки сохранилась только эта подборка остроумных философских замечаний (не считая нескольких открыток и еще одного материала, о котором мы поговорим позже), а ведь упомянутые документы могли стать ценным пополнением биографии Лавкрафта. Однако Соня откровенно заявляет: «За несколько лет у меня накопилась целая кипа его посланий, но перед отъездом из Нью-Йорка в Калифорнию [около 1935 г.] я сожгла их посреди поля»