Самое время отметить черту, которая будет снова и снова встречаться в связи с путешествиями Лавкрафта, а именно остроту восприятия, помогавшую ему во всей полноте впитывать топографические, исторические и социальные особенности регионов, когда многие из нас просто могли бы не обратить на них внимания. Лавкрафт живо интересовался всякой новой обстановкой, и этим объясняются как восторженные реакции наподобие приведенных выше, так и суровые отзывы о районах вроде Чайна-тауна, противоречащих всем его понятиям красоты, спокойствия и исторической укорененности.
Где-то в начале или середине июня состоялась поездка в Кембридж на лекцию Дэвида Ван Буша. Затем Лавкрафт поехал в Бостон, заглянул в гости к Эдит Минитер и Чарльзу А. А. Паркеру, жившим в одном доме, ночь провел ночь в отеле «Брансуик» (где годом ранее проходило собрание НАПА), а также «обошел музеи и все старые кладбища»[950].
Соня решила ковать железо, пока горячо, и в том же месяце нашла повод приехать в Новую Англию и провести много времени с Лавкрафтом. Она представляла свою фирму в городке Магнолия, штат Массачусетс. Лавкрафт описывал городок как «ультрамодный курорт на побережье недалеко от Глостера, в часе езды к северо-востоку от Бостона»[951]. Соня прибыла в Провиденс в воскресенье, 16 июня, встретилась с обеими тетушками Лавкрафта и даже пыталась уговорить Энни переехать в Нью-Йорк и жить в Сониной квартире. На переезд Энни, естественно, не согласилась, но Лавкрафт красноречиво отмечал: «…как ни странно, моей тете [Энни] она очень нравится, несмотря на огромную разницу в расовом и социальном классе, на которую она редко закрывает глаза». Можно смело предположить, что среди друзей Энни раньше не было деловых женщин – и уж тем более евреек.
В конце июня Соня уговорила Лавкрафта провести с ней несколько дней в Глостере и Магнолии. Скалы в Магнолии просто восхитительны – там «жемчужно-серый туман спускается с неба и смешивается с морем»[952]. Лавкрафт поехал туда 26 июня и оставался до 5 июля. Жил он в том же доме в Магнолии (возможно, в частном доме или пансионате), что и Соня, а питалась они в пансионате на главной деревенской площади. Вот что, по рассказам Сони, случилось однажды вечером, когда они гуляли по набережной:
«…в воде отражалась полная луна, издалека доносился странный шум, похожий на громкое фырканье и ворчание, мерцающий свет лунной дорожкой скользил по поверхности моря, круглые вершины погруженных в воду свай соединялись веревкой, будто огромной паутиной, и вся эта картина распаляла воображение. “Говард! – воскликнула я, – чем не место действия для интересной странной истории?” На что он ответил: “Вперед, сочиняй”. “У меня не получится так, как надо”, – сказала я. “Попробуй. Расскажи, какие образы рождаются у тебя в голове”. Мы подошли к самой кромке воды, и я начала описывать, как бы я истолковала увиденное и услышанное. Он поддерживал меня с такой искренностью и энтузиазмом, что, когда вечером мы разошлись по комнатам, я села и набросала общий сюжет, который он затем вычитал и отредактировал»[953].
В результате появился рассказ «Ужас на Мартинз-Бич», опубликованный в Weird Tales за ноябрь 1923 г. (только под именем Сони) как «Невидимый монстр». Боюсь, успешным его назвать нельзя. С хронологической точки зрения это первая история, которую Лавкрафт только редактировал, а не писал в соавторстве с кем-то, хотя разница на самом деле невелика: он лишь отказался подписывать его своим именем (чисто по-джентльменски, как раньше ставил свое имя вторым в совместных работах с Уинифред Джексон и Анной Хелен Крофтс) и наверняка не взял с Сони денег за вычитку ее работы.
«Ужас на Мартинз-Бич» – безумная и невероятная история об огромном морском существе («пятьдесят футов длиной и около десяти футов в диаметре, по форме напоминающее цилиндр»), которого убил экипаж рыболовного судна близ Мартинз-Бич. Место действия вымышленное, однако расположено, вероятно, недалеко от Глостера, который частенько упоминается в рассказе. Ученым удалось определить, что убитое существо – детеныш, вылупившийся совсем недавно где-то в глубине моря. Его выставили на всеобщее обозрение на деревянной подставке, а на следующий день существо исчезло без следа вместе с кораблем, на котором оно оказалось. Через несколько дней с моря раздается страшный крик о помощи, и спасатели бросают спасательный круг, чтобы помочь пострадавшему, но какое-то неизвестное существо внезапно хватает привязанный к длинной веревке круг и утаскивает его в море. Спасатели и другие люди пытаются вытащить круг обратно, однако у них ничего не получается. Более того, они не могут отцепить веревку от рук и их тоже утягивает в море.
Суть заключается в том, что родитель огромного убитого детеныша не только поймал спасательный круг, но и загипнотизировал спасателей, подавив их силу воли (поэтому в начале рассказа цитируется научная статья профессора Алтона «Гипнотическими силами обладает не только человек?»). Не самая захватывающая идея даже для рассказа в 3000 слов, так что Лавкрафту (безусловно именно ему) пришлось оживить рассказ своим типичным многословием: «Помнится, я все смотрел на эти головы и выпученные глаза несчастных, глаза, в которых отражались весь страх, тревога и безумие, властвующие в нашем жестоком мире, вся скорбь, греховность и несчастье, разрушенные надежды и несбывшиеся мечты, страх, презрение и боль тысячелетий с самого начала времен, глаза, горящие бесконечной адской мукой». От данного отрывка нет прока, поскольку он не соответствует обстоятельствам: автор не успел накалить обстановку, поэтому описание кажется вымученным и сбивает напряжение.
Еще один рассказ, вероятно, написанный в то время, – «Четыре часа». В письме к Уинфилду Таунли Скотту Соня сообщала, что Лавкрафт только предложил некоторые языковые изменения в истории[954], поэтому я пришел к выводу, что он не принадлежит авторству Лавкрафта, и не стал включать его в исправленную версию «Ужаса в музее» (1989). Однако, судя по более поздним ее воспоминаниям, Соня не производит впечатление искусного автора, способного написать связный текст, поэтому Лавкрафт, наверное, все-таки внес в этот рассказ что-то от себя, но не так много, как в «Ужас на Мартинз-Бич». Здесь мы узнаем о человеке (не говорится, мужчина это или женщина), чей смертельный враг умер в четыре часа утра и который теперь боится, что и ему суждено скончаться в то же время. За окном он видит, как облачко пара постепенно приобретает форму часов со стрелками, указывающими на четыре часа, позже и другие расплывчатые объекты принимают ту же форму. Пар превращается в пламя, в котором рассказчик видит лицо своего врага – и понимает, что «конец близок».
Из этой истории получилось удачное исследование мономании – нам так и не объясняют, было все увиденное вымыслом или нет, – однако рассказ вновь испорчен многословностью. И отчасти он определенно написан Лавкрафтом, поскольку в нем много присущих ему черт, таких как нагромождение прилагательных, частое использование курсива для выделения важных слов и даже характерных знаков препинания. В любом случае это одна из самых незначительных его работ. При жизни Лавкрафта рассказ не публиковался и вышел только в сборнике «Кое-что о кошках и другие истории» (1949). Существует, по-видимому, еще и третье (неопубликованное) произведение Сони в «странном» жанре. Приложил ли к нему руку Лавкрафт – неизвестно[955].
После того как Соне пришла идея рассказа «Ужас на Мартинз-Бич», случилось нечто поразительное:
«На следующий день его энтузиазм по-прежнему был таким неподдельным и искренним, что в знак признательности я удивила и шокировала его поцелуем. Он растерялся и покраснел, потом, наоборот, стал бледным. Когда я подшутила над его реакцией, он сказал, что его не целовали с самого раннего детства и что во взрослом возрасте он не удостаивался поцелуев даже от мамы и тетушек, и поэтому считал, что его никто и никогда больше не поцелует. (А вот мне удалось.)»[956]
Очень примечательное воспоминание. Во-первых, если Лавкрафт не врет, то его «отношения» с Уинифред Джексон были исключительно платоническими. Во-вторых, его родные были настолько чопорны, что Говарда уже давно не целовали ни мать, ни тети. Лавкрафт, несомненно, испытывал сильную привязанность к маминым сестрам, да и они к нему тоже, однако подобное отсутствие физической близости кажется странным даже для тех лет и нравов. Неудивительно, что Лавкрафт не сразу отреагировал должным образом, когда женщина так открыто проявила к нему нежные чувства. Его эмоции долгое время пребывали в угнетенном состоянии.
Во время недельной поездки с Соней Лавкрафт, насколько мне известно, впервые провел большое количество времени наедине с женщиной, которая не приходилась ему родственницей. Нет никаких свидетельств в пользу того, что Лавкрафт отправлялся в подобные путешествия с Уинифред Джексон. Соня не желала отступать и снова оказалась в Род-Айленде уже в воскресенье 16 июля. Вместе с Лавкрафтом они поехали в Ньюпорт и оттуда послали Лиллиан совместную открытку (с предсказуемыми словами вроде «как жаль, что тебя нет рядом»)[957].
Десять дней спустя, в среду 26 июля, Лавкрафт снова шлет письмо из квартиры Сони в Бруклине: каким-то образом она сумела уговорить его на поездку в Кливленд, чтобы повидаться с Галпином и Лавмэном, несмотря на долгую дорогу. По пути туда он остановился в Нью-Йорке (скорее всего, опять в квартире Сони, которая снова ушла ночевать к соседке) всего на три дня, а уже в 18:30 в субботу 29 июля сел на поезд «Лейкшор лимитед» с Центрального вокзала Нью-Йорка и отправился в Кливленд. Пейзажи Среднего Запада Лавкрафта не впечатлили: «Совсе