м непохоже на Новую Англию: обширные равнины, редкая растительность, другие виды архитектуры (более плоские крыши и т. д.). Деревни страшно угрюмые, прямо как “Главная улица”. Никаких намеков на старину и нежное очарование пейзажей, которые придают деревушкам Новой Англии такой чудесный вид»[958].
Лавкрафт упоминает роман Синклера Льюиса «Главная улица» (1920), но это вовсе не значит, что он его читал, – просто о книге, снискавшей успех как у публики, так и у критиков, в то время много говорили. Позже тем летом выйдет роман Льюиса «Бэббит» (1922), и фамилия героя станет именем нарицательным, синонимом бездумного обывателя, который весьма пригодится Лавкрафту во время его декадентского периода épater le bourgeois[959].
Поездка заняла шестнадцать часов, и Лавкрафт прибыл в Кливленд 30-го числа в 10:30 утра. На вокзале его встретил Галпин, которого Лавкрафт сразу узнал. Первоначальный обмен приветствиями получился не самым выдающимся для двух ницшеанских философов:
– А вот и он, мой сын Альфредус!
– Он самый!
Однако после этого они легко завязали беседу. Лавкрафт оставался в Кливленде до 15 августа, большую часть времени прожив у Галпина по адресу Берчдейл-авеню, д. 9231 (здание не сохранилось). Их образ жизни в те дни был для Лавкрафта довольно привычным: «Мы встаем в полдень, едим два раза в день, а ложимся спать после полуночи…» Лавкрафт с гордостью поведал Лиллиан, что расстался с некоторыми условностями: перестал носить жилет и купил пояс (наверное, из-за жары), впервые в жизни приобрел мягкие воротнички и, следуя примеру Галпина, повсюду ходил без шляпы, за исключением официальных мероприятий. «Можешь представить, как я, без жилета и шляпы, с мягким воротником и ремнем, гуляю с двадцатилетним мальчиком, будто и сам не сильно старше?» При этом он заверяет Лиллиан, что в этом нет ничего страшного, мол, тут так принято: «В провинциальном городке можно вести себя свободно и непринужденно, а как только я окажусь в Нью-Йорке, снова приму строгое облачение, подобающее моим годам…»
В более позднем письме к Лиллиан можно найти интересную заметку о состоянии физического и психологического здоровья Лавкрафта:
«Время я провожу просто замечательно! Как раз то, что надо, чтобы быть в тонусе и не впадать в меланхолию. Выгляжу я настолько хорошо, что ни один житель Провиденса меня не узнал бы! От головных болей и депрессии тоже не страдаю – в общем, пребываю в добром здравии и хорошем расположении духа. Компания молодых и творческих людей идет мне на пользу!»[960]
А потом Лавкрафт еще удивлялся, почему после тридцати лет его здоровье вдруг пошло на поправку! Он освободился от удушающего контроля со стороны матери (и в некоторой степени тетушек тоже), нашел друзей, которые разделяли его интересы и относились к нему с любовью, уважением и восхищением, – еще бы такое не пошло на пользу затворнику, который вплоть до тридцати одного года не уезжал дальше, чем на сотню миль от дома.
Естественно, они часто виделись с Сэмюэлом Лавмэном (который остановился в апартаментах «Лонор» неподалеку), и тот познакомил Лавкрафта с некоторыми выдающимися литераторами, в том числе с Джорджем Кирком (1898–1962), книготорговцем, напечатавшим «Двадцать одно письмо» (1922) Амброза Бирса под редакцией Лавмэна и, что весьма примечательно, с юным Хартом Крейном (1899–1932) и его друзьями из литературных и художественных кругов: «Поразительно, сколько незаслуженного внимания уделяют мне такие талантливые люди, как художник Саммерс [sic], Лавмэн, Галпин и др. Завел я и новые знакомства – с поэтом Крейном, Лазарем [sic], целеустремленным студентом литературного факультета, который теперь служит в армии, и замечательным парнем по имени Кэрролл Лоуренс, который тоже пишет “странные” рассказы и хочет почитать мои»[961]. Подробнее о Кирке и Крейне поговорим позже – Лавкрафт еще увидится с ними, когда будет жить в Нью-Йорке, а пока обсудим короткую встречу с художником-аквалеристом Уильямом Соммером, чертежником Уильямом Лесказом, позже ставшим известным во всем мире архитектором, Эдвардом Лазэром (с ним Лавкрафт тоже потом встретится в Нью-Йорке, а в более поздние годы Лазэр прославится как многолетний редактор аукционного каталога American Book-Prices Current) и другими знакомыми Крейна. Сам Крейн тогда только начал публиковать свои стихи в журналах, а его первый поэтический сборник «Белые здания» вышел в 1926 г. Впрочем, Лавкрафт наверняка читал «Пастораль» Крейна (в Dial за октябрь 1921 г.), поскольку написал по его мотивам пародийное стихотворение «Мешанина». Забавная пародия на бесформенные модернистские белые стихи на самом деле оказывается творением в стиле импрессионизма – или даже имажинизма? – на тему поездки Лавкрафта в Кливленд:
Так и было,
В присутствии толкователя
Я вскоре встретил и
Оказался окружен
Некоторыми интеллигентами
Из Кливленда,
Лавмэн, Соммер, Лесказ, Хэтфилд, Гюнтер…
Но Лавмэн
Уехал рано – вот досада!
Любопытно, что он упоминает композитора Гордона Хэтфилда, ведь это был первый из его знакомых, кто открыто заявлял о своей гомосексуальности. Когда Лавкрафт вспоминал его полтора года спустя, его реакция была предсказуемой: «Как же, помню! Боже мой! Сидел у Эглина на полу, скрестив ноги и аккуратно зажав под мышкой матросскую шапочку. Спортивная рубашка на шее расстегнута, глядит томно на Сэмюэла и обсуждает искусства и жизненные удовольствия! Боюсь, он счел меня грубым, тупым и скучным мужланом…»[962] В другом письме он добавляет: «Я не знал, то ли поцеловать, то ли убить его!»[963] Любопытно, что Хэтфилд и Крейн, как отмечает Лавкрафт, были заклятыми врагами. Говард либо не осуждал Крейна за его ориентацию, либо, что более вероятно, вовсе не знал, что тот был геем (как и Лавмэн).
Примерно в то же время Лавкрафт познакомился с Кларком Эштоном Смитом – правда, по переписке. Лавмэн уже давно переписывался со Смитом и часто показывал Лавкрафту его картины и наброски, а Галпин и Кирк подарили Говарду по сборнику ранних стихов Смита, «“Ступающий по звездам ” и другие стихотворения» (1912) и «Оды и сонеты» (1918). Лавкрафту так понравились и живописные, и литературные работы Смита, что незадолго до отъезда из Кливленда он отправил ему письмо со словами почтения:
«Надеюсь, вы простите меня за то, что я, будучи абсолютно незнакомым человеком, осмелился вам написать, поскольку я не перестаю восхищаться вашими рисунками и стихами – о них я узнал от своего друга, мистера Сэмюэла Лавмэна, к которому приехал погостить в Кливленд. Вашу книгу лишь с чисто хронологической точки зрения можно назвать “ранней”, ведь это творение истинного гения…»[964]
После этого необычайно лестного письма Лавкрафт и Смит вступили в переписку, которая длилась пятнадцать лет и оборвалась только со смертью Говарда.
Самобытные работы Кларка Эштона Смита (1893–1961) трудно причислить к какому-то жанру, поэтому его творчество постигла довольно печальная судьба. Первые два сборника стихов, за которыми вышло еще несколько, включая «Эбеновое дерево и кристалл» (1922), «Сандаловое дерево» (1925), «Мрачное шато» (1951) и запоздалые, но великолепные «Избранные стихи» (1971), следовали модернистской манере рубежа веков и напоминали то ли Суинберна, то ли Джорджа Стерлинга, но в них отчетливо слышался голос Смита. После публикации первого сборника девятнадцатилетнего Смита, уроженца Калифорнии, родившегося в Лонг-Вэлли и прожившего большую часть жизни в Оберне, провозгласили новым Китсом или Шелли. И похвалы критиков были недалеки от истины. Вот начало стихотворения «Ступающий по звездам»:
Меня окликнул голос на рассвете снов,
Сказал: «Поторопись: паутину смерти и рождения
Сметают, и все земные нити
Будут разорваны, блики в космосе –
Это древние пути солнц,
Чье пламя составляет часть тебя,
И глубокие пропасти ждут,
Их мрак несется
Через тайну твоего духа…
На мой взгляд, эти и другие ранние стихотворения Смита значительно превосходят «космическую» поэзию Джорджа Стерлинга (1869–1926), хотя Смит немало позаимствовал из двух длинных стихотворений Стерлинга «Признание солнц» (1903) и «Колдовское вино» (1907). Проблема Смита заключалась в отсутствии глубоких традиций «странной» и фантастической поэзии, в связи с чем его не могли признать выдающимся поэтом. Более того, современные поклонники (и критики) «странной» литературы не сильно увлечены поэзией, поэтому огромное количество стихов Смита упустили из вида как раз те читатели, которым они могли бы понравиться и которые спасли бы их от забвения. И хотя Смит также писал белые стихи, в большинстве его работ все же соблюдается стихотворный размер, а величественный и насыщенный метафорами язык заметно отличается от разговорного и (как мне кажется) совершенно прозаического стиля «поэтов», которые сейчас вошли в моду, следуя примеру мрачных Уильяма Карлоса Уильямса и Эзры Паунда. Стоит ли удивляться, что, несмотря на первоначальную похвалу на Западном побережье, поэзия Смита осталась неуслышанной и теперь считается одной из утерянных жемчужин литературы двадцатого века?[965]
В конце 20-х – начале 30-х гг. Смит начал массово издавать рассказы в жанрах фэнтези и научной фантастики, отчасти вдохновленные Лавкрафтом или написанные с его подачи, что лишь усугубило его положение. Эти рассказы до сих пор пользуются успехом, хотя к ним еще нужно приноровиться. Я все равно считаю, что они сильно недотягивают до поэзии, и позже мы это обсудим. Если у Смита и есть хорошие прозаические работы, то это стихотворения в прозе, например из сборника «Эбеновое дерево и кристалл», которые так нравились Лавкрафту. Весьма впечатляющая подборка, и можно вполне обоснованно утверждать, что Смит – лучший англоязычный автор стихов в прозе, однако такая малоизвестная литературная форма не привлекает особого внимания читателей или критиков.