Поэтому, дорогая моя, ничего не бойтесь. Я не меньше вашего хочу, чтобы он достиг невероятных высот и чтобы вы наслаждались плодами его труда и славы, когда его чудесное и благословенное имя станет известно всем»[1102].
Вероятно, Соня призывала Лиллиан «ничего не бояться» в ответ на какое-то письмо от тети Лавкрафта, где та могла напрямую поинтересоваться «намерениями» Сони насчет ее племянника.
Лавкрафт действительно пребывал в отличном расположении духа, что подтверждается его веселыми письмами к самым близким друзьям. Вот что он пишет Джеймсу Мортону после длинного дразнящего вступления насчет своего необычайно затянувшегося проживания на Парксайд-авеню:
«Да, мой мальчик, вы все правильно поняли. Чтобы извлечь всю возможную пользу из колониальной архитектуры, на прошлой неделе я приехал сюда на поезде, а в понедельник третьего марта схватил за волосы председателя ОАЛП – С. Х. Г. – и потащил ее в часовню Святого Павла… где после длительного коленопреклонения и при помощи викария, отца Джорджа Бенсона Кокса, и двух его верных спутников с менее внушительными титулами я присоединил к ее имени свою незаурядную фамилию Лавкрафт. Чертовски необычно с моей стороны, верно? Вот ведь не знаешь, чего ждать от парня вроде меня!»[1103]
Судя по свидетельству о браке, двумя верными спутниками викария были Джозеф Горман и Джозеф Г. Армстронг. Фрэнку Лонгу Лавкрафт писал:
«Разрешение на брак? Легкотня! Мы помчались в муниципалитет Бруклина и достали все необходимые документы со спокойствием и выдержкой опытных политиков… Видели бы вы своего старичка! Мормон Бригам Янг, берущий себе двадцать седьмую жену, или царь Соломон, у которого их число перевалило за две тысячи, не идут ни в какое сравнение со старым джентльменом, мастером светской беседы!»[1104]
Такое чувство, что для Лавкрафта это было что-то вроде забавы. В дальнейшем мы увидим все больше и больше доказательств в пользу того, что он пребывал в восторге от новизны супружеской жизни, но не представлял, сколько требуется усилий, чтобы брак сложился удачно. Будем откровенны, в эмоциональном плане Лавкрафт еще не созрел для таких обязательств.
Интересно будет рассмотреть свидетельства ближайших друзей Лавкрафта. В 1959 г. Артур С. Коки брал интервью у Сэмюэла Лавмэна, а в 1961 г. – у Фрэнка Лонга, и вот какого мнения они придерживались по данному поводу: «Сэмюэл Лавмэн считал, что Лавкрафт женился на миссис Грин из чувства долга за проявленную ею поддержку и интерес к его работе. Фрэнк Белнэп Лонг-мл. сказал, что, по словам Лавкрафта, всякому приличному джентльмену подобает жениться»[1105]. Лавкрафт благоразумно вытерпел англиканскую церемонию в колониальной церкви, а значит, на тот момент стремление к прекрасному взяло верх над рациональностью. Первые несколько месяцев он часто упоминает в письмах свою «женушку» и «хозяйку», что снова показывает – ему было приятно находиться в новом статусе, однако он понятия не имел, какова супружеская жизнь на практике.
Стоит задуматься, что именно Лавкрафта привлекало в Соне. Сразу напрашивается мысль, что в ней он искал замену матери, тем более Соня появилась в его жизни всего через полтора месяца после смерти матери – примечательное совпадение. Допустим, поначалу инициативу в основном проявляла Соня: она приезжала в Провиденс гораздо чаще, чем он бывал в Нью-Йорке, но и Лавкрафту ведь нужно было с кем-то делиться мыслями и чувствами, которые он не мог обсуждать с тетушками. Мы многое могли бы узнать из его длинных писем, что Лавкрафт отправлял Соне каждый день, и хотелось бы верить, что в них он выражал больше нежности и теплоты, чем в высокопарных заявлениях из «Ницшеанства и реализма». Во время жизни в Нью-Йорке Лавкрафт часто и много писал тете Лиллиан (реже – тете Энни), однако в этих посланиях в основном рассказывается о повседневной жизни и лишь время от времени можно узнать какие-то подробности о его настроении, чувствах или убеждениях.
При этом Соня была полной противоположностью Сьюзи Лавкрафт: энергичная, эмоционально открытая, современная, свободная от национальных предрассудков и, пожалуй, немного властная (властной Соню однажды назвал Фрэнк Белнэп Лонг, описывая ее характер). Сьюзи же, по-своему тоже властная, была женщиной подавленной, эмоционально сдержанной, чахлой – то есть типичной представительницей американского викторианства. Декадентская фаза в развитии взглядов Лавкрафта была в самом разгаре: он с презрением относился к викторианству, и его заигрывания с интеллектуальным и художественным авангардом, возможно, и нашли свое отражение в современной женщине, олицетворении века двадцатого.
До свадьбы Соня и Говард поддерживали отношения на расстоянии, что довольно трудно и в наше время. Летом 1922 г. Лавкрафт пробыл у Сони три месяца на правах «близкого друга» и наивно полагал, что они легко уживутся. Самое удивительное, что и Соня, уже пережившая неудачный брак, тоже в это верила.
Сохранилось еще одно интересное признание Сони. В рукопись (написанную уже после расторжения брака, так как на ней указано «Соня Х. Дэвис») под названием «Духовный финомен [sic] любви» она включила отрывок из письма Лавкрафта, а в примечании пояснила: «Наверное, именно из-за этих его слов мне показалось, что я влюблена, но он не выполнил своих обещаний, а сложившиеся обстоятельства и перемены в его мыслях и заявлениях не располагали к счастливой жизни»[1106]. Соня отправила рукопись Августу Дерлету, но он отказался печатать ее целиком и опубликовал в Arkham Collector только само письмо Говарда под заголовком «Лавкрафт о любви». Это очень странное сочинение объемом около 1200 слов, где Лавкрафт самым педантичным образом умаляет эротическую составляющую любви как порождение юношеской страсти, утверждая: «К сорока или пятидесяти годам запускается целительный процесс замещения, и любовь обретает спокойную, невозмутимую глубину, основанную на нежной связи, по сравнению с которой безрассудная страсть молодости выглядит дешевой и обесцененной. Зрелая тихая любовь порождает идеальную привязанность, искреннюю и чистую»[1107]. В письме не так уж много сказано по существу, а некоторые отрывки и вовсе могли встревожить Соню, например когда Лавкрафт написал: «Настоящая любовь не требует постоянного присутствия человека» или что пара «должна разделять схожие ценности, мотивы, планы на будущее, способы выражения и реализации задуманного». Что ж, Соне хотя бы удалось заставить Лавкрафта поговорить на эту тему, а далее мы увидим, выполнил он свои обещания или нет.
Однако несколько месяцев до и после свадьбы были такими суетными, что времени на размышления не оставалось. Во-первых, Лавкрафт заканчивал работу по написанию «заказных» материалов для Weird Tales. Дела у журнала шли неважно, и, желая повысить продажи, Дж. К. Хеннебергер решил привлечь читателей статьями от имени иллюзиониста Гарри Гудини (настоящее имя Эрих Вайс, 1874–1926), который тогда был на пике популярности. В трех номерах начиная с марта 1924 г. появлялась колонка «Спроси Гудини», затем вышли рассказы «Духи-обманщики Германштадта» (март, апрель и май – июнь – июль 1924 г.) и «Мистификация любителя духов» (апрель 1924 г.). Вместо Гудини эти произведения написали неизвестные «литературные призраки», возможно Уолтер Б. Гибсон, плодотворный автор и редактор бульварных романов (позже он начнет издавать палп-журнал «Тень» (The Shadow)). (Некоторые предполагают, что рассказы написал К. М. Эдди-мл., но Эдди тогда еще не был знаком с Гудини. В письме за сентябрь 1924 г. Лавкрафт отмечал, что совсем недавно передал Эдди рекомендательное письмо для знакомства с Гудини[1108]. Сам Лавкрафт считал, что рассказы от имени иллюзиониста писал Фарнсуорт Райт[1109].) Теперь Хеннебергер обратился к Лавкрафту, который в первый же год существования журнала стал ведущей его фигурой, и попросил написать «странный» рассказ, который Гудини пытался выдать за реальную историю, – о том, как его похитили, когда он путешествовал по Египту, и бросили, связанного и с кляпом во рту, в гробницу Кэмпбелла, и ему пришлось выбираться наружу по лабиринтам внутри пирамиды. В середине февраля Лавкрафт пересказывает этот сюжет в письме к Лонгу, сообщая, что работа выйдет с подписью «Авторы: Гудини и Г. Ф. Лавкрафт»[1110]. Вскоре после этого Лавкрафт узнал, что история полностью выдуманная, поэтому убедил Хеннебергера предоставить ему свободу творчества. Однако 25 февраля он еще не начинал писать рассказ, хотя должен был сдать его 1 марта. Каким-то образом Лавкрафт успел закончить работу незадолго до того, как 2 марта сел на поезд до Нью-Йорка, но в спешке потерял машинописный текст где-то на вокзале Юнион-Стейшн в Провиденсе. Уже на следующий день в разделе «Бюро находок» Providence Journal появилось следующее объявление:
«Днем в воскресенье на вокзале Юнион-Стейшн или в его окрестностях утеряна рукопись рассказа с заголовком “Под пирамидами”. Нашедшему просьба отправить ее Г. Ф. Лавкрафту по адресу Нью-Йорк, Бруклин, Парксайд-авеню, 259».
Хотя рассказ опубликовали под названием «Заточенный с фараонами» (в первом юбилейном номере Weird Tales за май – июнь – июль 1924 г.), из объявления мы узнаем, что изначально заголовок был другим. Произведение вышло только за подписью Гудини, поскольку повествование велось от первого лица, и Хеннебергер не решился добавить имя второго автора.
Впрочем, на тот момент Лавкрафта беспокоило только одно: поскорее передать рассказ Хеннебергеру. К счастью, он взял с собой оригинал рукописи и утром 3-го числа отправился в офис «Читальной лампы» (подробнее об этом позже), чтобы в спешке перепечатать длинный рассказ, однако успел сделать лишь половину – пора было отправляться в часовню Святого Павла.