я чувствовала»[1166]. Лавкрафт отвез ее на такси в Бруклинскую больницу[1167], которая находилась всего в нескольких кварталах от их дома. Соня проведет там одиннадцать дней и выпишут ее только 31 октября.
Болезнь Сони, несомненно, была в основном нервного или психологического происхождения, что позже признавал и сам Лавкрафт, называя ее «двойным срывом, нервным и желудочным»[1168]. Соня наверняка сильно переживала из-за финансовых и прочих бедствий, свалившихся на супругов, и, безусловно, ощущала разочарование Говарда, который никак не мог найти работу и, возможно, считал, что вся его жизнь движется не в том направлении. В письмах того периода Лавкрафт ничего подобного не говорил, но я не сомневаюсь, что он об этом думал. Ссорились ли они? Ни одна из сторон в этом не признавалась, а гадать здесь бесполезно.
Лавкрафт заботливо ухаживал за Соней в больнице: приходил к ней каждый день (тогда он впервые переступил порог больницы, ведь, навещая мать, он ни разу не заходил в само здание), приносил ей книги, канцелярские принадлежности и «механический карандаш», а также – на какие только жертвы не пойдешь ради брака – заново научился шахматам, чтобы играть с ней. Соня каждый раз его обыгрывала. (Лавкрафт сильно недолюбливал все игры и спортивные развлечения, считая их пустой тратой времени. Многие годы спустя он сказал Мортону про головоломки: «Допустим, решу я ее, если получится, но ни черта нового о природе, истории и Вселенной я не узнаю»[1169].) Он становился все более независимым в домашних делах: сам готовил кофе, варил яйца (двадцать минут) и даже спагетти, следуя письменным указаниям Сони. К ее возвращению Говард сделал в квартире уборку, чем очень гордился. По всей видимости, готовить он не умел: за него это всегда делали сначала мама, потом тетушки, затем Соня, либо же он обедал в ресторане.
Как утверждает Лавкрафт, один из врачей Сони, доктор Уэстбрук, порекомендовал ей операцию по удалению желчного пузыря, но Лавкрафт, прекрасно помнивший, что именно от последствий такой операции умерла его мать, настоятельно призывал Соню обратиться к другому врачу. Женщина-доктор («выпускница Сорбонны с отличной репутацией в Париже»[1170], ее имя не упоминается) отговорила ее от хирургического вмешательства, и Соне посоветовали (либо все та же женщина, либо невролог, доктор Кингман) перед возвращением на работу в течение полутора месяцев отдохнуть где-нибудь за городом. Поэтому 9 ноября она отправилась в частный санаторий в Нью-Джерси. Точнее, это была ферма, которой заведовала некая Р. А. Крейг и двое ее сыновей (муж работал топографом и нечасто бывал дома) близ Сомервилла, штат Нью-Джерси, в центральной части штата. За 12,5 доллара в неделю Соне предоставили отдельную комнату и трехразовое питание[1171]. Лавкрафту особенно понравилось это место, потому что на ферме обитало как минимум семь кошек. Известно, что 9-го числа он остался там на ночь вместе с Соней, а на следующее утро уехал и провел остаток недели в Филадельфии, исследуя старинные колониальные достопримечательности. Вернувшись 15-го числа, он с удивлением обнаружил, что Соня уже вернулась домой накануне, на день раньше положенного – видимо, ферма пришлась не совсем ей по вкусу: «стандарты чистоты в доме оставляли желать лучшего, а компания другой постоялицы – нервной женщины, которая то замыкалась в себе, то болтала без умолку, – не очень ее воодушевляла»[1172]. Впрочем, всего через шесть дней Соня почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы возобновить поиск работы.
Практически сразу после ее выздоровления супруги приняли серьезное решение: Соня поедет работать на Средний Запад, а Лавкрафт пока что найдет себе квартиру поменьше. Они планировала съехать из Парксайд-авеню еще в конце ноября, но покинули жилье только в последних числах декабря. Лавкрафт отправил телеграмму Лиллиан (и Энни, наверное, тоже) с просьбой о помощи с переездом, но потом написал, что они с Соней справятся сами. Не совсем понятно, как все это вообще произошло. Соня говорит лишь следующее:
«После свадьбы мне пришлось согласиться на чрезвычайно высокооплачиваемую должность за пределами Нью-Йорка, и я предложила, чтобы кто-нибудь из его друзей пожил пока с ним в нашей квартире, но тетушки решили, что раз я стану приезжать в город лишь на пару дней раз в три-четыре недели, будет разумнее отдать мои вещи на хранение, а Говарду снять студию, в которой уместились бы его книжные шкафы и вся мебель, что он привез с собой из Провиденса»[1173].
Соня сильно раздражается и даже злится из-за того, что продали ее мебель, а не Лавкрафта, поскольку он не мог расстаться со своими «старыми (в основном полуразвалившимися) вещами… и проявлял в этом вопросе страшное упорство». В сентябре пианино Сони продали за 350 долларов[1174], хотя, скорее всего, им просто нужны были деньги – Лавкрафт почти сразу обналичил чек и заплатил 48 долларов по счету в бакалейной лавке. Теперь продали в том числе некоторые ее книги (за 20 долларов) и предметы мебели (не уточняется, чьи именно – возможно, и Сони, и Говарда). К сожалению, оценщик сказал, что его компания ничего не может предложить за эту мебель, но Лавкрафт был уверен, что частным лицам ее можно продать за 25–30 долларов. Купил кто-нибудь эти вещи или нет – неизвестно. Лавкрафт и правда с «упорством» цеплялся за мебель из Провиденса: «Мне определенно нужен стол и стул доктора Кларка, шкафчик, стол для пишущей машинки, стол для книг из дома № 454 и несколько книжных шкафов, не говоря уже о кровати или диване и комоде»[1175].
В качестве основного варианта для переезда Лавкрафт рассматривал старинный колониальный город Элизабет, штат Нью-Джерси, где он бывал чуть ранее в том же году. Он расположен недалеко от Нью-Йорка, при необходимости добираться на работу можно было бы на поезде, автобусе или пароме. Если там ничего не найдется, то запасной план – Бруклин-Хайтс, где жили Лавмэн и Харт Крейн. Лавкрафт все продолжал упрашивать Лиллиан, чтобы она приехала и помогла ему обосноваться: «Лучше всего будет… если мы с тобой найдем как-то способ совместного ведения хозяйства и снова разожжем очаг в доме Филлипсов, пусть даже на чужой земле»[1176].
Лиллиан не согласилась, однако 1 декабря все-таки решила навестить племянника. Дальше у нас нет никаких писем за декабрь, поскольку тетя гостила у них весь месяц до начала января. Не совсем понятно, когда и как Соня получила работу на Среднем Западе. В середине ноября Лавкрафт рассказывал, что она откликнулась на объявление о поиске компаньонки для пожилой женщины[1177], но это наверняка была лишь временная подработка, пока не найдется более стабильная должность в ее профессиональной сфере. В следующем году, рассказывая Морису Моу о событиях года прошлого, Лавкрафт писал: «…когда в декабре ей вдруг предложили хорошее и высокооплачиваемое место в крупнейшем универмаге Цинциннати, она решила попробовать…»[1178] Не знаю, ошибся Лавкрафт насчет даты или нет, однако уехать с Парксайд-авеню они собирались еще с середины ноября, а такая идея вряд ли могла прийти им в голову, если Соня к тому времени не согласилась бы на должность в Цинциннати.
Стоит отметить, что раздельное проживание было лишь вынужденным финансовым ходом (по крайней мере, так казалось) – ничто не указывало на ссору или какой-либо эмоциональный кризис. Впрочем, удивительно, что Соня с ее большим опытом работы в области шляпного дела не смогла найти подходящую должность в Нью-Йорке. Когда затея с ее собственной шляпной мастерской провалилась, бывшие работодатели в «Ферл Хеллерс», видимо, отказались взять ее обратно, а из-за проблем с желудком и отдыха в санатории Соне пришлось бросить работу, которой она занималась в сентябре. Вот и все факты. Можно ли предположить, что Лавкрафта втайне устраивал такой ход событий? Что он предпочитал брак по переписке, а не вживую? Пора вернуться немного назад и посмотреть, что же нам известно о личных отношениях между Соней и Лавкрафтом.
Сдержанное замечание Сони о том, что после перепечатывания рассказа Гудини у них «не осталось сил ни на медовый месяц, ни на что-либо еще», – тактичный намек на отсутствие секса в первую брачную ночь. Нам неизбежно придется рассмотреть вопрос о сексуальном поведении Лавкрафта, хотя информации на сей счет у нас очень мало. От Р. Алена Эвертса, бравшего интервью у Сони, можно узнать следующее:
1) На момент вступления в брак Лавкрафт был девственником;
2) До женитьбы он прочитал несколько книг о сексе;
3) Он никогда не проявлял инициативу в сексуальных отношениях, но всегда откликался на действия Сони[1179].
За исключением второго пункта, в этом нет ничего удивительного. Интересно, какие именно книги читал Лавкрафта (будем надеяться, что не «Практическую психологию и половую жизнь» Дэвида Ван Буша [1922]! Вполне возможно, что он изучал некоторые из трудов Джеймса Ф. Мортона по данной теме). Из-за викторианского воспитания – тем более воспитания матерью, чей муж умер при неприятных обстоятельствах, – Говард чувствовал себя скованно во всем, что касалось секса, хотя, возможно, просто обладал пониженным сексуальным влечением и не испытывал особого интереса к противоположному полу. Мы не «диванные» аналитики, чтобы утверждать, будто он подавлял сексуальные побуждения и направлял эту энергию в писательство и другие занятия.