и, где кровь их не так уж чиста»[1206].
Независимо от правомерности такого вывода, стоит обратить внимание на позицию Лавкрафта: его реакция оказалась гораздо более благожелательной, чем стоило ожидать, вероятно потому, что в глубине души он одобряет действия группы людей, следующих «древним» традициям. Презрение ортодоксальных евреев к современности нашло отклик в сердце Лавкрафта, сдержавшего привычный гнев, который он обычно испытывал при виде «иностранцев», отказывающихся вести себя «по-американски».
В субботу 13-го числа он опять долго (до 4 утра) исследовал колониальные места в Нижнем Манхэттене вместе с Лавмэном, Кирком, Кляйнером и Лазаром, а уже 15-го отправился на очередную одиночную экскурсию, «чтобы избавиться от неприятных ощущений» после бесполезного поиска работы в издательстве. Лавкрафт снова пошел в Нижний Манхэттен, где на стыке улиц Хадсон, Уоттс и Канал впервые увидел работы по строительству будущего Тоннеля Холланда. А 18 сентября после встречи с Хеннебергером он сходил в три музея – Естественной истории, Метрополитен и Бруклинский, и из каждого отправил Лиллиан по открытке. В тот вечер «банда» собиралась у Лонга, и Лавкрафт бродил по улицам в компании всех членов клуба. Он проводил каждого до нужной станции метро, а с Лидсом расстался лишь на рассвете. Такое чувство, что Лавкрафт не хотел возвращаться домой. На следующий день он зашел к Лавмэну и встретил там Крейна, который стал:
«…немного румянее, немного полнее и уж точно усатее, чем в нашу последнюю встречу в Кливленде два года назад. Крейн, несмотря на некую его ограниченность, настоящий эстет, и мне приятно было с ним поговорить. Его комната обставлена со вкусом и украшена несколькими картинами Уильяма Соммера… отличной подборкой современных книг и великолепными предметами искусства, среди которых наиболее запоминаются резной Будда и изысканная резная китайская шкатулка из слоновой кости»[1207].
Вместе с Лавмэном он поднялся на крышу, чтобы насладиться чудесным видом на Бруклинский мост:
«Это было мощнее снов о старинных легендах – целая плеяда адского величия, стихи в вавилонском огне!.. К необычным огням примешиваются странные звуки порта, где сосредоточено все мировое движение. Береговые сирены, судовые колокола, скрип далеких лебедок… видения далеких берегов реки Инд, где птицы с ярким оперением поют, учуяв благовония причудливых пагод в саду, погонщики верблюдов в цветастых одеяниях торгуются перед тавернами из сандалового дерева, а в глазах моряков с низкими голосами видится тайна океана».
Даже спустя семь месяцев Лавкрафт по-прежнему видел поэтичность в образах Нью-Йорка. Он сообщает, что «Крейн пишет поэму о Бруклинском мосте в современном стиле», и речь, несомненно, идет о шедевре Крейна под названием «Мост» (1930), над которым он начал работать еще в феврале 1923 г.[1208]. Стоит отметить, что Крейн в своих письмах высказывался о Лавкрафте не так доброжелательно, как Говард о нем. В послании от 14 сентября к матери и бабушке он рассказывает о приезде Лавмэна в Нью-Йорк, но добавляет, что провел с ним не очень много времени, поскольку тот был занят своими многочисленными друзьями: «Мисс Соня Грин [sic] и ее писклявый муж Говард Лавкрафт (как-то летом он навещал Сэма в Кливленде, когда там был еще и Галпин) до четырех утра таскали Сэма по трущобам и набережным улицам в поисках колониальной архитектуры, пока Сэм, как он мне потом рассказывал, не взвыл от усталости и не попросил отвести его к метро!»[1209]. Бывший «инвалид» Лавкрафт теперь стал известен своей неутомимостью в прогулках с друзьями!
Кляйнер в своих мемуарах частично дает ответ на вопрос, который, вероятно, приходил в голову почти всем, кто читал о долгих ночных прогулках Лавкрафта (как в одиночку, так и с друзьями) по Манхэттену: как ему повезло не стать жертвой преступления? Вот что пишет Кляйнер:
«В Гринвич-Виллидж, чьи эксцентричные жители особо его не интересовали, он любил нырять по закоулкам, куда его товарищи даже не совались. В годы «сухого закона» это было особенно опасно, ведь кровавая драка между бутлегерами и контрабандистами могла завязаться где угодно. Каждый второй дом навлекал на себя подозрения – вдруг там подпольный магазин или ресторан? Помню, что как минимум однажды, спотыкаясь в каком-то темном углу о старые бочки и ящики, Лавкрафт наткнулся на дверь, которая внезапно открылась. Встревоженного вида иностранец в фартуке, выглядевший в точности как бармен подпольного бара, разгоряченно спросил, что Говарду надо. Лавмэн и Кирк бросились за Лавкрафтом и оттащили его подальше. Все мы прекрасно понимали, что может случиться в такой мрачной части города»[1210].
Лавкрафт вел себя бесстрашно и слегка безрассудно. Конечно, со своим ростом и весом под 90 кг он выглядел довольно внушительно, однако физическая сила не поможет, если на тебя нападают с ножом или пистолетом, и к тому же многих преступников даже не волнует, богато или бедно выглядит их потенциальная жертва. Во время ночных странствий Лавкрафту действительно просто повезло.
Энни Гэмвелл приехала в гости 21 сентября, и Говард несколько дней показывал ей старинные места в Гринвич-Виллидж и других районах, которые сам недавно увидел и никак не мог налюбоваться. Затем, 24-го числа, он вместе с Лавмэном отправился в домик По в Фордхэме, а следом в особняк Ван Кортландта (1748) в Бронксе. На следующий день Лавкрафт поехал в домик По с Энни, 26-го они отправили Лиллиан совместную открытку из дома Дикмана (ок. 1783 г.), небольшой голландской колониальной фермы на северной оконечности Манхэттена. Энни мечтательно пишет: «Хотела бы купить этот дом – он очень милый и уютный»[1211]. (В длинном письме к Лиллиан от 29 и 30 сентября Лавкрафт еще более мечтательно говорит о том, что хотел бы выкупить «старое место в Фостере», то есть дом Стивена Плейса, где родилась его мать.) Позже в тот же день они вдвоем посмотрели красивый (но недостроенный) Собор Иоанна Богослова в Верхнем Вест-Сайде недалеко от Колумбийского университета. Назавтра Энни уехала домой. Вечером планировалось собрание Клуба редакторов, и для литературных творений предлагалась тема «Старинный родной город». Лавкрафту она была близка, и он написал стихотворение из тринадцати строф «Провиденс» – его первое произведение после февральского рассказа «Под пирамидами». Стихи напечатали в «Бруклинце» (Brooklynite) за ноябрь 1924 г., а потом и в одном из ноябрьских выпусков Providence Evening Bulletin – за публикацию он получил 5 долларов[1212].
В начале октября Лавкрафт впервые отправился в г. Элизабет, штат Нью-Джерси (который он упорно по старинке называл Элизабеттауном). Из редакторской статьи в New York Times он узнал, что в городе сохранилась колониальная архитектура, и 10-го числа поехал туда на пароме с пересадкой в Стейтен-Айленде. Город Элизабет его очаровал. Вооружившись массой путеводителей и историческими материалами из магазина канцелярских товаров, библиотеки и редакции газеты (вероятно, Elizabeth Daily Journal), Лавкрафт успел лишь немного исследовать окраину города, когда уже стемнело, и ему пора было возвращаться в Бруклин. На следующий день он вернулся и осмотрел старую Пресвитерианскую церковь, Первую церковь со старинным кладбищем, а также старинные постройки вдоль реки Элизабет. «Ваша честь, я мог бы болтать про Элизабеттаун всю ночь напролет!» – писал он Лиллиан[1213]. Но, как и в случае с Портсмутом, штат Нью-Гэмпшир, и другими местами, его обрадовало не только преобладание старинных построек:
«Здесь нет ни намека на Нью-Йорк с его мерзким космополитизмом. Все состоятельные жители – коренные янки. В фабричных районах, правда, много поляков, однако на центральных улицах их встретишь нечасто. На отдаленных улицах полно и негров… В городе царит колониальная атмосфера… Элизабеттаун – бальзам на душу, успокоительное и тонизирующее средство для старомодной души, изъеденной современностью».
Неудивительно, что именно здесь Лавкрафт решил поселиться, хотя бы временно, когда месяц спустя им с Соней пришлось задуматься о переезде.
12 октября Лавкрафт пригласил Лавмэна на ужин (готовила, конечно же, Соня), потом вдвоем мужчины отправились на Коламбия-Хайтс, встретили там Крейна и вечером пошли гулять по берегу. Похоже, как раз об этой встрече Крейн упоминает в письме, говоря, что Сэм «привел с собой этого странного Лавкрафта, и поговорить по душам нам не удалось»[1214]. Позже Лавкрафт и Лавмэн двинулись в Нижний Манхэттен, чтобы продолжить исследование колониальной старины, и бродили там до полуночи.
Поездка Лавкрафта в Элизабет вдохновила его на написание первого за восемь месяцев рассказа «Заброшенный дом». Вот отрывок из описания тех мест:
«…на северо-восточном углу Бридж-стрит и Элизабет-авеню стоит ужасный старый дом – адское место, где в начале восемнадцатого века наверняка творились темные дела, – с почерневшими некрашеными стенами, неестественно крутой крышей и лестницей, которая вела на второй этаж с улицы, увитая такими плотными зарослями плюща, как будто он заколдован или питался трупными соками. Мне вспомнился дом Бэббитов на Бенефит-стрит, увидев который, как ты помнишь, в 1920 г. я сочинил “Дом”»[1215].
Жаль, но то самое здание не сохранилось. Стихотворение «Дом» – тонкое, атмосферное произведение, опубликованное в