наденешь штаны»[234]. Последние два слова Уиппл подчеркнул. Вероятно, в этом возрасте Лавкрафту не очень нравилось ходить в брюках.
Несмотря на все вышеупомянутое, ничто в дальнейшей жизни Лавкрафта не указывает на гендерную неопределенность. Если уж на то пошло, он был решительно настроен против гомосексуалистов. Пусть Сьюзи хотела дочку и первые годы наряжала сына девочкой, Лавкрафт уже с детских лет проявил себя упрямым мальчишкой с обычными мальчишескими интересами. В конце концов, в возрасте шести лет он сам потребовал отрезать кудряшки.
Сьюзи не только чрезмерно опекала сына, но и пыталась воспитывать его на свой лад, чем вызывала только недовольство и раздражение. Около 1898 г. она хотела записать Говарда на танцы, однако у него «одна мысль об этом вызывала отвращение», и Лавкрафт, едва начавший изучать латынь, отозвался словами Цицерона: «Nemo fere saltatsobrius, nisi forte insanit!» («Почти никто не танцует трезвым, если он не безумен!»)[235]. Судя по всему, Лавкрафт преуспел в том, чтобы всегда все делать по-своему, ведь занятий танцами ему удалось избежать, как и посещения воскресной школы (вероятно, за год до этого). А вот от уроков музыки он все же не отвертелся и два года, с семи до девяти лет, учился играть на скрипке.
Правда, занятия изначально были организованы по его просьбе.
«Увлечение стихами и ритмом привело к тому, что я полюбил музыку и в нарушение правил хорошего поведения вечно насвистывал или напевал что-то себе под нос. Я очень точно попадал в ноты, и мои незрелые музыкальные начинания были настолько успешными, что в возрасте семи лет я добился желаемого: мне купили скрипку и нашли лучшего во всем городе учителя, миссис Вильгельм На́ук. За два года я добился блестящих результатов, и миссис Наук с энтузиазмом заявила, что я должен стать профессиональным музыкантом, НО к тому времени монотонные занятия утомили меня и начали плохо сказываться на моей чувствительной нервной системе. Вершиной музыкальной “карьеры”, продолжавшейся до 1899 года, стало выступление перед внушительных размеров аудиторией – я исполнял соло из Моцарта. Вскоре после этого стремления и вкусы мои внезапно переменились… и я возненавидел классическую музыку, потому что в моем понимании она была связана с мучительным трудом, – и скрипку тоже! Наш врач, зная мою натуру, посоветовал немедленно прекратить уроки музыки, что я и сделал»[236].
Дальнейшие воспоминания Лавкрафта о том случае мало отличаются друг от друга, и лишь в письме 1934 г. появляется одна любопытная деталь:
«… Из-за переутомления я страдал от нарушения сердечного ритма и таких серьезных проблем с почками, что местный врач уже готовил меня к операции по удалению камней из мочевого пузыря, но другой специалист, из Бостона, сумел поставить правильный диагноз – все это было связано с нервной системой. Мне тогда было девять лет, и я становился ужасно раздражительным из-за стресса на уроках скрипки. По совету врача от занятий пришлось отказаться…»[237]
Получается, именно специалист из Бостона, а не семейный доктор заставил Лавкрафта бросить занятия музыкой.
Попробуем предположить, что же за «соло» исполнял тогда Лавкрафт перед внушительной аудиторией. У Моцарта нет ни одного произведения для скрипки без аккомпанемента, в отличие, например, от поразительно сложных сонат и партит Баха (BWV 1001–1006), поэтому, вероятно, Лавкрафт играл одну из сонат Моцарта для скрипки и фортепиано, и на втором инструменте ему могла аккомпанировать миссис Наук. Если это верное предположение, то выбор сужается до самых ранних и очень простых сонат Моцарта (K. 6-15, в которых партия клавишных заметно сложнее скрипки). И даже из этой группы произведений мы можем вычеркнуть наиболее сложные сонаты (K. 11-15), требующие довольно продвинутого уровня игры (быстрое пересечение струн, взятие трех и даже четырех нот одновременно, быстрая последовательность трелей, тремоло, переходов на вторую и третью позицию и т. д.), которого Лавкрафт не мог бы достичь за два года занятий. Возможно, он сыграл лишь часть (медленный отрывок или менуэт, так как аллегро в ранних сонатах не подходит для начинающих музыкантов) сонаты до мажор (K. 6), ре мажор (K. 7) или си-бемоль (K. 8). Слова Лавкрафта об исполнении «соло из Моцарта» также намекают на то, что это была часть произведения.
И все же не стоит преуменьшать успехи Лавкрафта. В наши дни большинству скрипачей его возраста не дают для исполнения работы из стандартного репертуара, они практикуются по учебным пособиям с гаммами, арпеджио и тому подобным. Возможно, Лавкрафт тоже по ним занимался (в результате чего, по-видимому, и возненавидел уроки скрипки, ведь эти упражнения действительно очень монотонные и скучные), однако в девять лет исполнить хоть что-нибудь из Моцарта могут только очень талантливые музыканты. Даже если Лавкрафт не научился играть по нотам (сей вопрос остается спорным: быть может, научился, но позже все забыл), он все равно мог сыграть отрывок из Моцарта, запомнив правильный порядок прикосновения к струнам[238].
Напрашивается вывод, что второе «подобие срыва» как раз пришлось на то время, когда Лавкрафт бросил игру на скрипке, хотя он уверенно заявляет, что первый срыв случился в 1898 г., а второй – в 1900 г. Состояние сильно нервного напряжения отчасти ослабло, а отчасти ухудшилось, когда Лавкрафт пошел в школу, откуда его забрали уже на следующий год (1898–1899). В письме от 1929 г. он мимоходом отмечает, что «провел лето 1899 г. с матерью»[239] в Вестминстере, штат Массачусетс, и цель поездки вполне могла быть лечебно-оздоровительной. Согласно предположениям Фейга, они отправились отдохнуть, чтобы немного отвлечься после смерти отца Лавкрафта[240], однако с момента его кончины прошел целый год, и даже если именно это стало причиной «подобия срыва» в 1898 г., осенью того года он уже был достаточно здоров, чтобы пойти в школу. Поэтому я считаю, что поездка скорее была связана со стрессом после первого года учебы, а также с уроками игры на скрипке, которые, очевидно, завершились летом 1899 г.
Между прочим, странно, что для отдыха они выбрали Вестминстер, город в северо-центральной части Массачусетса, расположенный близ Фичберга и довольно далеко от Дадли, где Лавкрафты проводили каникулы в 1892 г. Быть может, в Вестминстере у них были родственники. О той поездке почти ничего не известно. Посетив город снова тридцать лет спустя, Лавкрафт писал: «…мы увидели “Гарвардский домик” Мозеса Вуда… сам Вуд уже умер, как и миссис Маршалл, державшая тюрьму у подножия холма, зато вдова Вуда еще жива… Было очень интересно окунуться на 30 лет назад и вспомнить лето 1899 года, когда мне так наскучила деревенская жизнь, что я мечтал поскорее вернуться в город!»[241] Вот и доказательство того, что, как бы Лавкрафт ни стремился изображать из себя деревенского помещика, в действительности он был городским мальчишкой. В качестве постоянного места жительства ему требовалось нечто среднее между нетронутой природой и какофонией Нью-Йорка. Эти противоположности как раз сочетались в Провиденсе.
Все рассмотренные нами события указывают на то, что в детстве Лавкрафт не общался почти ни с кем, кроме взрослых членов его семьи. Он читал, писал, ставил научные опыты, учился музыке и даже посещал театр – и почти всем этим он занимался в одиночестве. Друзей он завел только в начальной школе. В письмах, посвященных воспоминаниям о детстве, Лавкрафт каждый раз подчеркивает, что вел довольно уединенную жизнь:
«Моим немногочисленным товарищам [в пять лет] я не очень-то нравился, потому что все время хотел разыгрывать какие-нибудь исторические события и действовать согласно установленному плану»[242].
«Ты заметишь, что я не упоминаю друзей детства или товарищей по играм, – ведь у меня их не было! Знакомые ребята меня недолюбливали, и это было взаимно. Со взрослыми мне было ужасно скучно, но я свыкся с их обществом и разговорами, а вот с детьми я вообще не имел ничего общего. Я не понимал, почему они все время бегают и кричат. Я терпеть не мог обычные игры и возню – мне для снятия напряжения всегда требовался сюжет»[243].
Подтверждение тому мы находим в воспоминаниях Этель М. Филлипс (1888–1987), троюродной сестры Лавкрафта (в замужестве – миссис Этель Филлипс Морриш). В 1890-е Этель жила вместе со своими родителями, Джеремайей У. Филлипсом (сыном Джеймса Уитона Филлипса, брата Уиппла) и его супругой Эбби, в пригородах Провиденса (Джонстон, Кранстон), и ее приводили поиграть с маленьким Говардом, который был всего на два года младше. В интервью от 1977 г. она призналась, что не особо любила своего странного и замкнутого кузена. Этель очень злилась, так как Лавкрафт, похоже, не умел качаться на качелях. Также в ее памяти сохранился очаровательный образ четырехлетнего Говарда, который с серьезным видом, прямо как взрослый, листал какую-то громадную книгу[244].
Вот любопытный рассказ об уединенных играх юного Лавкрафта:
«Больше всего мне нравились очень маленькие игрушки, из которых можно было создать целое действо. Я отводил под это всю поверхность стола, а затем с помощью земли или глины изображал окружающий пейзаж. У меня были игрушечные деревушки с домиками из дерева или картона, и из них я строил довольно крупные и замысловатые